Царь-дача

Коттедж с рождения был царской дачей, но принадлежал не царям, а царицам. В 1826-1829 Николай I преподнес подарок своей жене, Александре Федоровне, приказав построить подальше от Большого петергофского дворца "сельский домик, так называемый котич». Архитектор Адам Менелас, старик-шотландец при русском дворе, придумал дом-игрушку в полуготическом духе с острыми кровлями и стрельчатыми арками. Но не потешный дворец, а нормальный человеческий особняк в три этажа, в двадцать семь комнат, спиной к Санкт-Петербургскому шоссе, лицом - к Финскому заливу. Три года шли работы и наконец Николай встретил Александру Федоровну хлебом-солью на пороге вновь построенного дома. Так появилась "собственная ее Величества дача Александрия", в которой успели погостить все русские цари. За прошедшие с тех пор 175 лет погибло все вокруг - Петергофские дворцы и парки, власть самодержцев и власть советов, СССР и великая Россия. Трудно поверить, но в Коттедже почти ничего не изменилось. Его пощадили большевики и немцы. Даже пионеры из лагеря, обосновавшегося здесь после войны. После того как в 1970-х хранители Петергофа отбили атаку обкома партии, разбежавшегося устроить в Коттедже дом приемов, это лучший, если не единственный у нас музей счастливого ХIХ века. И самый спокойный - не каждый турист добредет сюда после фонтанов.

С момента строительства Коттеджа ворота Александрии были закрыты для посторонних. Лишь раз в году, в июле, по случаю дня рождения императрицы доступ в сад царской дачи был открыт для всех сословий -. тогдашняя ФСБ была либеральная к посетителям. Одним из немногих допущенных сюда публичных визитеров оказался писатель и путешественник маркиз де Кюстин, автор нашумевшей книги "Россия в 1839 году", которого обхаживали в Петербурге с не меньшим усердием, чем 100 лет спустя - Лиона Фейхтвангера в Москве.

Приглашенный в Петергоф маркиз получил в провожатые великого князя и даже побеседовал с императрицей, прервавшей прогулку, чтобы очаровать иностранного корреспондента. Кюстину понравился Коттедж, который он нашел похожим на дом "богатого и элегантного англичанина". Он попенял обитателям коттеджа на нелюбовь к искусству (не назовешь же искусством Кипренского с Айвазовским) но тут же извинил их тем, что "обустройство и общий замысел жилища основывается на семейных привычках и пристрастиях". Александра Федоровна, если верить французу, пустилась в откровенность. "Петергофская жизнь для меня невыносима, и я попросила государя выстроить какую-нибудь хижину, где глаза могли бы отдыхать от всей этой массивной позолоты.,-- сказала маркизу императрица и удостоилась живейших похвал за то, что променяла мишуру двора на истинность простого существования.

Похвал в равной степени заслуживал и Николай I. Хотя император и подшучивал над супругой, называя ее "петергофской помещицей", уединенная жизнь не могла бы начаться здесь без его позволения и участия. Пусть коттедж считался женским домом, и Николай был здесь якобы гостем на втором этаже, но жизнь рядом с женой и детьми и вдали от канцелярий и министерств его радовала.

Едва ли ни впервые в российской истории монарх ходил на работу. Рано утром он отправлялся принимать доклады в тот самый, покрытый "массивной позолотой" Большой петергофский дворец, возвращался к завтраку и снова отправлялся по делам, как какой-нибудь английский клерк.

Трудно сказать, сколько было в этом игры, а сколько искренности, но явно выраженное желание найти покой очевидно. Жестокий урок гвардейского бунта, полученный Николаем в первые часы царствования, отравил существование в барочных версалях. Екатерининские дворцы, полные теней прошлого, казались отныне неудобными или даже враждебными. От пожара в Зимнем семья отправилась зимовать не куда-нибудь, а в милый Коттедж, наделав, должно быть, немало переполоху у обслуги. Надо было размораживать дом, который содержался при температуре 8 градусов, дабы не рассохлись паркеты и расклеивать окна, на зиму закрытые матрасами и подушками по старой русской манере.

В Александрии можно было построить жизнь царской семьи, сообразуясь не с протоколом, а с желаниями и удобствами и побыть вне постоянного контроля любопытной челяди. Главные помещики России отлично знали, что что чем больше толчется в доме людей, тем меньше от них толку. Вместо мужиков с ведрами здесь заработали насосы, подымавшие воду в туалетные комнаты, хорошо продуманная система вентиляции не перегружала истопников, поддерживавших огонь в высоких голландских печах. Из кранов в ванных текла горячая и холодная вода. Всем бельем заведовала одна прачка, одна женщина стирала занавеси и одна камер-фрау оставалась в комнатке под крышей, утепленной верблюжьим войлоком. Кухня была вынесена в отдельное здание, таким образом удалось избавиться и от поваров...

Николай жил простой царской жизнью и того же требовал от окружающих,. Девочкам не разрешал увлекаться драгоценностями, мальчиков воспитывал в строгости и по-солдатски. Умывался по утрам в холодной водой перед гамбсовским умывальником с мраморной плитой. Часто спал на раскладушке в кабинете. Хозяйка рожала детей, вышивала бисером и покровительствовала женским школам. Хозяин воевал с турками, травил поэтов Пушкина и Лермонтова, и держал в доме режим экономии. Когда управляющий запрашивал разрешения перетянуть диваны, подпорченные собаками, комендант Петергофа, зная привычки хозяев, отвечал, что диваны могут год-другой потерпеть.

Семья разрасталась, на дачу повадились гости, пришлось пересесть в пристроенную Штакеншнейдером столовую и заказать на Императорском заводе сервиз на две дюжины персон. Сервиз этот до сих пор выставлен на столе, хотя это дальний потомок первоначального. Едва ли ни каждый предмет из 500-предметного сервиза поменялся раз десять. Вот сколько тарелок, соусников, блюд, передач и прочих мелочей побили с николаевской эпохи до Великой Октябрьской социалистической революции. Над столовой был устроен затянутый пологом Учебный балкон. Зимой его закрывали щитами с окнами, летом он был открыт. Там работала самая привилегированная школа в России -- школа великих князей, где их учили с необычайной щедростью всему, что может понадобиться в жизни. И Николай, гонитель и душитель свобод, приглашал к детям университетских профессоров, уволенных за вольномыслие с государственной службы.

Петергофские каникулы так нравились семье и родственникам, что поблизости от Коттеджа постепенно образовался царский дачный поселок - построили "Адмиральский" домик для Константина Николаевича, перестроили ферму в Фермерский дворец для Александра II, со временем возвели Нижнюю дачу для Николая II. Александр III предпочитал жить в Коттедже, где он сохранял заведенные дедом обычаи. Его дочь, княгиня Ольга, вспоминала, как купавшиеся в прудах солдаты, завидев царя с семьей, в испуге выскакивали из воды, становились во фрунт и, нахлобучив фуражки, отдавали честь. Забавное, должно быть, зрелище, как и вид бородатого самодержца, который рано утром, не беспокоя домашних, отправляется с корзиной за грибами к обеду - пока из Петербурга не привезли новых неприятных бумаг. В сущности именно жизнь в Петербурге и шире - в России была главным раздражителем для обитателей Коттеджа.

Из-за этой России никак не удавалось свести его просто к семейному дому, но с каждым поколением чем более важные решения принимались в его комнатах, тем более частой жизнью старались жить его обитатели. После революции рядом с Коттеджем установили штабной вагон, в котором Николай II подписал отречение от престола и смертный приговор своей семье, в том числе и родившемуся в Петергофе долгожданному сыну. Вот чего стоило империи желание русских царей отдохнуть душою на даче. Здесь, в Коттедже, рухнуло самодержавие. Рухнуло на походную койку и произнесло Вас много а я один. Дайте пожить по-человечески.