Случайные связи

Есть архитектура, которая почти не поддается словесному описанию. Например, знаменитая своей утонченностью швейцарская школа: простые до элементарности дома, редуцированные до архетипов, стены без украшений и членений, сведенные до голой сущности стены. В квартире Головиной все несколько иначе, но перевести ее архитектурные события в слова столь же трудно. То, что там происходит, — это разговор форм и материалов друг с другом. Ты просто понимаешь, что вот здесь бестелесное стекло соединилось с бестелесной белой стеной идеальным стыком, и они поняли друг друга, а телесное дерево с белой стеной соединяться не хочет, у них разная природа, и между ними всегда зазор: воздух, полочки или что-то еще. И все остальные переживания головинской архитектуры остаются на том же бессловесном уровне.

Например окна. Стены-стекла в гостиной от пола до потолка. Так много света, что хоть купайся. В стене, превращенной в стекло, есть дразнящая двойственность. Вестибулярный аппарат все время начеку: вроде ты в интерьере, а вроде и на улице, то ли ты снаружи, то ли ты внутри. Упасть, конечно, не упадешь, но пространство за окном затягивает. Такова физиология, а архитектура с ней играет. Окно во всю стену — это большой экран, где тебе все время показывают картинки (что человеку эпохи медиа должно быть приятно). Деревья и город включаются в архитектуру. Природа впущена в дом, но прирученная, не опасная. Картинки можно смотреть и переживать, как кино, оставаясь защищенным от «событий» на экране: холода и ветра. Типичная для современности идея контроля. На интерьер эти картинки никак не влияют, в нем за редким исключением царят чистая математика и бестелесность.

Конечно, архитектура Головиной имеет опору в прошлом. Это модернизм начала ХХ века. При взгляде на идеальное математическое пространство квартиры с эфемерными стеклянными перегородками вспоминается Мис ван дер Роэ с его минималистской формулой «меньше значит больше». Идеальное воплощение этой формулы — павильон в Барселоне на Всемирной выставке 1928 г. Это здание было и остается манифестом модернистской архитектуры. Там были стеклянные перегородки, свободное пространство, асимметричная композиция. Но понятно, что перед нами Мис, который дожил до наших дней и не смог остаться прежним.

Это модернизм, но усложненный современным хаосом. Современная культура не требует от человека цельности. Человек может, нимало не смущаясь, в своей жизни сочетать, например, крайне радикальную профессиональную деятельность с крайне консервативными этическими взглядами. Так и архитектура демонстрирует случайность связей. Парадная часть квартиры (есть еще и приватная, но она менее интересна в плане архитектуры) представляет собой довольно пустую коробочку, лофт. Его внешние границы видны чуть ли не из любой точки. Структура его прозрачна в переносном и буквальном смысле, потому что много стеклянных перегородок.

Невидимое стекло режет невидимый воздух. Вдоль окон идут разделенные хрупкими границами гостиная, столовая, кабинет. Эта стеклянная модернистская «анфилада» образует игру отражений в прозрачных поверхностях. Вдоль противоположной стороны размещены кухня на подиуме и прихожая. В центре — два закрытых блока: санузел и постирочная. Верх у них стеклянный, чтобы пропускать внутрь естественный свет. Они кажутся отдельными зданиями — архитектура вложена в архитектуру по принципу матрешки. Из-за этого опять возникает двойственность: ты внутри одной матрешки, но снаружи другой. Передать это трудно, но телесное переживание сильное: помесь свободы и защищенности.

В чистую математику вторгаются образы грубой материальности: кирпичная стена и деревянная «скобка», проходящая навылет через весь интерьер. Их алогичность говорит о том, что связи распадаются. (Подобные детали были немыслимы в 20-х годах прошлого века.) В традиционном модернизме человеческие и природные пропорции уступают логике чистой геометрии. В архитектуре Головиной три разные «логики»: математики, человека и грубой материи — спокойно сосуществуют. «Следы» человека — вещи вроде зингеровской швейной машинки или старых светильников — на фоне бестелесного стекла выглядят, как экспонаты, заспиртованные в стеклянных банках.