Конфликт: вертикаль в горизонтальном городе

Рафаэль Виньоли родился в 1944 году в Уругвае. В 1964 году, основав бюро Estudio de Arquitectura, он стал одним из ведущих архитекторов Латинской Америки. В 1979-м эмигрировал в США, преподавал архитектуру в Гарварде, а в 1983 году открыл собственную мастерскую Rafael Vinoly Architects PC с офисами в Нью-Йорке и Лондоне. Архитектор прославился на весь мир после громкого участия в 2002 году в конкурсе на восстановление Международного торгового центра. Правда, международная команда Think! (Рафаэль Виньоли, Шигеру Бан, Фредерик Шварц и Кен Смит) заняла второе место, первое было отдано Даниэлю Либескинду. Господин Виньоли – один из самых авторитетных мастеров современной архитектуры.

В начале января Рафаэль Виньоли пригласил меня в свой нью-йоркский офис на Варик-стрит, чтобы лично рассказать о своем участии в жюри конкурса. Мы проговорили больше двух часов о Питере и самых недавних проектах зодчего. Однако тема газпромовского конкурса доминировала. Как выяснилось при встрече, никакого заседания жюри не было вовсе! Его иностранные члены хорошо знают друг друга, и о том, что в работе жюри они принимать участие не будут, все трое договорились еще до отлета Виньоли из Нью-Йорка.

Фостер, Курокава и Виньоли прибыли в “Газпром”, чтобы заявить о своем протесте против неуместного высотного строительства на пересечении Невы с Охтой, в непосредственной близости с историческим центром города. Они отказались войти в зал заседания жюри и не только не общались с другими его членами, но и не видели приготовленных для обсуждения макетов и чертежей конкурсных проектов. Зодчие ознакомились с проектами заранее виртуально, так как к этому времени все они были широко представлены в интернете. Три звезды мировой архитектуры околачивались в коридоре, но сделать свое заявление им практически оказалось некому.

– Вы получили приглашение принять участие в жюри конкурса непосредственно от “Газпрома”, не так ли?

– Да. Я принимал участие в жюри многих подобных конкурсов. Думаю, на этом основании меня и пригласили. Мне интересно анализировать, как другие архитекторы реагируют на сложные урбанистические задачи.

– Ваши коллеги Норман Фостер и Кишо Курокава работают над российскими проектами. Есть ли у вас заказы в России и хотелось ли бы вам там работать?

– Никаких проектов у меня в России нет. Но я был бы счастлив такой возможности. Ведь это такое интересное и динамичное место и время.

– “Газпром” принял решение пригласить на участие в конкурсе самые лучшие архитектурные компании мира. Как по-вашему, было ли со стороны организаторов конкурса правильным, не привлечь не одного российского архитектора, и на сколько подобная ситуация распространена в мировой практике?

– К сожалению, я не думаю, что подобная практика очень необычна. Честно говоря, я не знаю, кто был приглашен к участию в конкурсе первоначально и какие архитекторы попали в длинный или короткий списки.

– Насколько мне известно, был только один список.

– Если это так, то совершенно очевидно, что я бы поспорил с тем, что эти архитекторы представляют лучшие фирмы, но это мое личное мнение. Мне кажется в современной архитектуре слишком много решений принимается под влиянием так называемой культуры звезд. Я просто никогда не поверю, что такая страна как Россия не имеет не одного выдающегося архитектора. Все это больше связано с феноменом медиа и не имеет никакого отношения к профессиональным достоинствам очень талантливых, но малоизвестных архитекторов в России и вообще в мире. Существует недостаток информации о местных фирмах, которые могли бы значительно лучше подойти в данном случае, чем архитекторы, которых позвал “Газпром”. Эти же самые фирмы постоянно приглашаются к участию в любых международных конкурсах и давно превратились в популярные брэнды.

– Знали ли вы об оппозиции местных архитекторов, известных общественных деятелей и вообще каждых девяти из десяти горожан против идеи любого высотного строительства в центре Санкт-Петербурга?

– Если честно, об этом мне стало известно только по приезде в город. Но мое решение не было сделано под влиянием общественного мнения. Я никого не знаю из “Газпрома”, и не могу вам сказать в чем конкретно они оказались не правы или правы. Но на сколько я могу судить, конкурс был организован очень непрофессионально. Организаторы не проявили достаточной чуткости к сложившейся ситуации. Ведь абсолютно очевидно, что в подготовке конкурса такого масштаба у них не было никакого опыта, и единственное, какую задачу ставил перед участниками этот конкурс – создание здания трофея. А ведь тот же самый конкурс мог быть проведен более грамотно и был бы поддержан более широкими кругами населения. Другой аспект, который мне хотелось бы затронуть – trademark effect, давление марки. В настоящее время многие олицетворяют архитектуру с дизайном товаров широкого потребления. Многие проекты больше напоминают парфюмерные баночки-скляночки, чем реальные здания. Поэтому широкие массы имеют очень поверхностное представление о том, что такое хорошая или плохая архитектура. Мне также было очевидно, что победитель был известен заранее. Но критика моя вовсе не направлена против высотного строительства вообще. Вы же прекрасно знаете, что и крошечное здание может быть безобразным.

– Но тогда его хотя бы не так видно.

– Но результат-то один. Вы понимаете, архитектура не может превращаться в догму. Не существует правильно, неправильно. Все зависит от того, как вы это сделаете. Я не думаю, что в данном случае существует очень большой шанс, чтобы придумать что-то очень высокое и успешное, потому что в Санкт-Петербурге даже не было прецедента строительства подобного масштаба. Поэтому здесь прослеживается огромное высокомерие со стороны “Газпрома”, когда они заявляют, что они могут быть первыми и их проект будет удачным. С другой стороны, я никогда не отрицаю, что в самой непростой ситуации может быть найдено верное решение. Но среди представленных проектов я ничего такого не видел. Но опять, я далек от мысли, что в данном случае удачной высотки быть не может.

– Значит, вы не скажите мне есть ли среди конкурсных проектов хотя бы какой-то намек в правильном направлении?

– Честно говоря, на мой взгляд, не один из проектов не был сколько-нибудь перспективным. 

– А в какой степени в конкурсе принимала участие губернатор Валентина Матвиенко?

– Я этого не знаю. Мы не встречались. После того, как мы прибыли в “Газпром” с заявлением протеста нам было предложено встретиться с ней. Организаторы конкурса просто отказывались признавать наш выход из состава жюри. Однако эта встреча не состоялась. Я вылетел обратно в Нью-Йорк в тот-же вечер и с тех пор ни от кого ничего неслашал.

– А что больше всего вам не понравилось в этом конкурсе?

– Этот конкурс раскрыл множество аспектов этического характера. Больше всего меня расстроили мои коллеги. Пока мы втроем находились в коридоре и обсуждали нашу позицию, мы постоянно получали звонки от участников конкурса, которые пытались повлиять на наше решение, хотя никакого влияния у нас и не было. Еще меня огорчило, что в самом конце нашего пребывания в “Газпроме” Фостер и Курокава даже пытались передать организаторам конкурса свои собственные разработки – какие-то горизонтальные проекты. Я не знал, что члены жюри могут себе такое позволить. Вообще, они оба оказались между двух огней. С одной стороны они отказались от участия в жюри конкурса, который патронирует город, а с другой стороны ведь Матвиенко является заказчиком других их проектов в городе.
Итак конкурс завершен. Победитель – никому не известная фирма из Шотландии со своей вульгарной форсункой в 300 с лишним метров прямо напротив Смольного дворца легко разделалась с пятью звездами первой величины. Причем и по голосованию жюри, которого не было, и по опросам населения, 90% которого вообще были против любого высотного строительства в Питере. Еще один любопытный момент. Не один из лузеров не предложил единую мощную вертикаль, которую “Газпром” жирным шрифтом обозначил как обязательное условие конкурса. Это даже удобно. Если тот факт, что они пытались повлиять на решение жюри не обнародовать, то теперь можно будет сказать, что именно в неподчинении условиям конкурса архитекторы выссказали свой протест.
Либескинд предложил поставить на берегу Невы башмачок для золушки из страны гуливеров. Херцог и де Мерон направили в небо многостволовое сплетение. Жан Нувель воздвиг мираж, нанизанный на шпили, напоминающие питерские. Фуксас расставил несколько разнокалиберных динамичных башен. А Кулхаас очень обстрактно распределил по всему участку хрустальные кубики, напоминающие архитектоны Малевича. Лишь корпорация RMJM без всяких размышлений о новой типологии небоскребов будущего сделала то, что от них требовалось – мощную вертикаль в горизонтальном городе.
Высказываться о достоинствах этих проектов нет смысла. Решение принято и в его исполнении не приходится даже сомневаться. Наши звезды применят свои идеи где-нибудь в других местах (на то они и мировые), а новая башня в Питере совсем скоро затеряется среди других, надеюсь не столь высоких и безвкусных, да и подальше от центра. Но возникает вопрос. Что еще ценного должно быть снесено или несуразное построено, чтобы обратили внимание на сложившуюся практику стирания исторических слоев в российских городах?
Я никого не призываю выходить на улицы. Но если мировые звезды приезжают в Питер и им находится место лишь в коридорах, то может быть улица – это единственный способ что-то изменить. Именно массовые демонстрации с участием влиятельных политиков и популярных личностей в 60-годы прошлого века заставили власти алчного и прогматичного Нью-Йорка принять ряд законов о сохранении культурного наследия и создания системы утверждения нового строительства, в котором очень активно задействована широкая общественность. Что же касается архитектурных конкурсов, то их все же желательно проводить при закрытых дверях, открытых сердцах и участии местных мозгов.