Интервью Никиты Алексеева с Юрием Аввакумовым ("Новый Иностранец. Недвижимость за рубежом и в России")

- Юра, как возникла "бумажная архитектура"?

- Это словосочетание существует по меньшей мере с 20-х годов. Как профессиональное ругательство. И когда я учился в МАРХИ, преподаватель вполне мог назвать какого-то слишком оторвавшегося от реальности студента "бумажным архитектором". Во всем же мире конкурсы архитектурных идей (а не строительных проектов) существуют давно. В советские времена они доходили до наших студентов только в виде конкурсов ЮНЕСКО раз в пять лет, с большими сложностями, с организованными отправками. А студенты старались читать иностранные журналы, которые, хотя и с задержками, но в нашу изолированную от всего страну все же приходили. К примеру - Japan Architect, ставший для нас любимым с 1975 года, когда ныне знаменитый архитектор Арата Исодзаки (он, кстати, недавно участвовал в конкурсе на реконструкцию Мариинского театра) превратил ежегодные конкурсы на проектирование жилых поселков, проводимые этим журналом, в нечто совершенно концептуальное. Тот конкурс он назвал "Дом для суперзвезды", и в нем приняли участие звездные архитекторы, его друзья, вроде Ханса Холляйна (другого участника конкурса  Мариинки), который, если я не ошибаюсь, сделал реплику на мавзолей Ленина. В общем, "жить стало веселее". И с тех пор приглашение модного архитектора в Японию с тем, чтобы он объявлял и судил конкурс архитектурных идей, превратилось в регулярную практику. Эти конкурсы были абсолютно открытыми, ориентировались на молодежь и провоцировали приток в архитектуру свежих идей. При этом присуждались денежные премии, по нашим тогдашним меркам совершенно выдающиеся - три, пять тысяч долларов. И с 81-го года, сначала контрабандой, а потом уже и легально мы в этих конкурсах начали принимать участие. И в течение нескольких лет прочно держались на втором, после японцев, месте по количеству призов. Японцы, по слухам, были совершенно изумлены - не могли представить, что из такой страны, как СССР может приходить что-то творческое. В 1984 году в редакции журнала "Юность" состоялась первая в России выставка работ молодых архитекторов-участников подобных конкурсов, мы долго не знали, как ее назвать. В последнюю ночь перед выставкой мне пришлось делать буклетик-приглашение и принимать решение единолично. Я выклеил в буклетике название "Бумажная архитектура". Оно и прижилось.

- Но деньги за конкурсы вы, естественно, не получали?

- Как ни смешно - получали. Более того, они не облагались налогами, потому что проходили по категории премиальных, а не гонораров. И проекты в Японию уходили чуть ли не сотнями. Появились свои постоянные участники и определились лидеры по количеству премий - Александр Бродский и Илья Уткин, Михаил Белов, Михаил Филиппов - все имена сейчас на слуху. И у меня была парочка премий-публикаций из разряда престижных. Одна - за конкурс кукольных домов в Королевской архитектурной академии в Лондоне в 1982 году. В нем играли звезды вроде Жана Нувеля. У меня где-то хранится каталог этой выставки, где я на одном развороте с Чарльзом Муром. Другая - за конкурс "Стиль 2001 года", где было по десятку первых, вторых и третьих премий. И опять же - приглашенные звезды. Там мы Филипповым попали в число первых десяти призеров. А потом пошли выставки - Любляна, Париж (где мы с тобой познакомились), Милан, Лондон и далее везде. То есть, ты понимаешь, дело не в деньгах и не в тщеславии - просто представь здоровых 25-30 летних парней, проживших всю жизнь взаперти, которым вдруг открылся мир... С "бумажной архитектурой" интересно еще вот что. В 1992 году выставку-коллекцию работ "бумажников" купил Александр Смоленский для банка "СБС", был издан хороший каталог. Кто-то, разумеется, посетовал: почему вы не подарили все какому-нибудь из наших бедных музеев? Так вот, совсем недавно вся коллекция была передана в Государственный Русский музей. В будущем году придется отмечать двадцатилетний юбилей.

- Реально ты ничего никогда не построил?

- Из "отдельно стоящего" - нет.

- И никогда не хотелось?

- Это сложный вопрос. Конечно, хотелось. Но как только я себе представлял, что мне нужно состряпать какую-то лавочку, назвать ее "Архитектурное бюро Юрия Аввакумова", сесть, надеть нарукавники и в течение нескольких лет делать все, что тебе ни принесут, чтобы заработать клиентуру, то мне делалось скучно.

- А в советские времена?

- Уходя из института, я уже знал, что практикующим архитектором не буду. Работа в советском проектном институте меня совершенно не интересовала. Я предполагал, что скорее стану художником. Плакатистом, например. А потом, по счастью, распределился во ВНИИТЭ, Институт технической эстетики и работал в отделе Селима Омаровича Хан-Магомедова, великого теоретика и историка архитектуры, который, кстати, позже написал, что после русского конструктивизма и сталинской неоклассики есть только "бумажная архитектура" - остальное исследовать неинтересно. Два года работы там сильно поправили мне мозги. Не в том смысле, что я снова захотел стать архитектором, а в том, что почувствовал себя вполне творческой единицей. Неважно, архитектурной или художнической. В 1983-м я пошел преподавать в МАРХИ. Поработал в студенческом бюро, попреподавал, а в 88-м мне сказали: Ну что ты так мало получаешь? Тебе надо закончить аспирантуру, сразу получишь ставку доцента. Я спросил: Что надо для этого сделать? Мне ответили: Иди, сдай экзамен по рисунку для начала. Вот я и поплелся на кафедру рисунка рисовать голову Давида и честно промучился часа четыре. Потом вышел на улицу Жданова, помню был теплый весенний день - и пошел в ректорат сдавать заявление об уходе. Кажется, все это случилось сразу после Ассы. Было такое аншлаговое представление с фильмом, выставкой, рок концертами и модными показами в клубе МЭЛЗ, в котором я тогда активно участвовал. Больше к теме службы я не возвращался.

- Где для тебя грань между архитектурой и изобразительным искусством?

- Это тоже сложный вопрос. В цеху архитекторов я известен как дизайнер или художник. Я не вполне их человек. Среди художников я тоже не вполне художник, меня считают архитектором и куратором. Те мои объекты, которые проектировались когда-то как архитектурные, но с концептуальными установками, участвовали и до сих пор участвуют в сугубо художественных выставках. И со временем эти архитектурные работы становятся все более "художественными". Некоторые в хороших музеях. На самом же деле, все известные архитекторы, с которыми я так или иначе знаком, - конечно, художники.

- Даже те, кто строит огромные и очень дорогие здания?

- Именно они. Все хорошие архитекторы начинают с небольших строений, и все начинают с концептуальных выставок. Каждый может сделать художественный объект,  скульптуру. Более того, на примере, скажем, Фрэнка Гэри мы видим, что чем более скульптурно здание, тем больше его успех. Надо понимать, что под словом скульптура не обязательно спрятан слон, как у Виктора Гюго в Соборе Парижской Богоматери. Не обязательно тот, кто делает здание в виде слона, считается скульптором, а тот, кто в виде призмы, - архитектором. Как мы знаем, минималистская скульптура это именно призмы, а не слоны или рыбы. Но Жан Нувель так делает свои призмы, а Фрэнк Гэри так делает своих рыб, что у меня вопросов по поводу их принадлежности к изобразительному искусству не возникает. Того же Холляйна я встретил этим летом в Венеции на открытии выставки Поколения Абсолют, куда он прилетел из Питера после презентации архитектурного проекта. От наших там был Кулик с Синими Носами. Представить себе крупного российского архитектора, участвующего в выставке изобразительного искусства - практически невозможно. Может быть в этом и есть диагноз российской архитектуры - в ее культурной изоляции.

- Есть устойчивая точка зрения, что единственный мощный вклад России в мировую архитектуру, единственное, что полностью конвертируется в мировом контексте, - это наш конструктивизм 20  30-х годов. Ты ее разделяешь?

- Конечно. Когда говорят о нашем барокко, надо отдавать себе отчет, что оно не наше. Оно, с некоторыми изменениями, заимствовано с Запада. Так же, как и классицизм и даже русский модерн. Когда кто-то с пафосом рассуждает о чем-то таком "нашем", он сильно ошибается. Исконно русского в русской архитектуре очень мало. Когда в XV веке деревянное зодчество по экономическим и стратегическим причинам стало замещаться каменным, то сразу появились итальянцы - опыта каменного зодчества у русских не было. И дальше - больше.

- А как же древнерусские храмы?

- Не очень они древние - не надо слишком обольщаться. Византия подревлее будет. Конечно, среди российских строителей встречались замечательные мастера, но великих открытий они не делали. И единственное великое русское изобретение - это конструктивизм. Конечно, он возник не в чистом поле, а синхронно с мировыми процессами в архитектуре и искусстве. И как в целом русский авангард определил развитие искусства во всем мире, что почти все признают (больше всего сомневаются как раз у нас), так и наша архитектура 20-х определила развитие мирового зодчества в ХХ веке. Спроси любого серьезного западного художника или архитектора, на чем он воспитан. В первом ряду непременно прозвучат имена Малевича, Татлина и Мельникова. Стоит иметь в виду, что вопреки распространенному мнению, связи между нашими и западными архитекторами в 20-е годы еще не прерывались. Ле Корбюзье прекрасно знал о Леонидове, а Леонидов - о Ле Корбюзье. Немецкие и французские архитектурные журналы выписывались во все наши библиотеки.

- А как ты относишься к типовой советской архитектуре хрущевского и брежневского времени? Ведь в принципе архитекторов этого времени можно считать наследниками конструктивистов. Они ставили те же задачи. Рационализация, ничего лишнего, функциональность, решение жилищного кризиса, новые материалы. Обо всем этом, например, рассуждал Гинзбург, один из главных конструктивистов.

- Я бы не путал божий дар с яичницей. Хотя и есть мнение, что "архитектура не столько застывшая музыка, сколько застывшая экономика". Да, конструктивизм, будучи совершенно художественным явлением, внутри себя предлагал те же концептуальные модели, что Форд с его конвейером. Он же предполагал новые ментальные методы работы с пространством. Лозунги, выдернутые из контекста, ничего не значат. А происходившее у нас в строительном комплексе в 60-80-е годы, конечно же, к творчеству никакого отношения не имело. Это было обеспечением работой строительных комбинатов. Да, конечно, масса народа получила свое жилье, но утверждать, что все эти Черемушки строились по художественным принципам совершенно нелепо.

- Мне интересно задавать один и тот же вопрос разным людям. Михаила Хазанова и Евгения Асса я спросил, как они относятся к этой "новорусской архитектуре", одним из самых пресловутых образцов является дом "Патриарх", недалеко от Патриарших прудов. Хазанов сказал, что "Патриарх"  это отвратительно, но это полностью концептуальная постройка. Этакая иллюстрация, заранее сделанная к статье "Российская архитектура последнего десятилетия ХХ века" в будущей энциклопедии. Асс сказал, что это отвратительно, это цинизм, это пощечина общественному вкусу. Но попавшая не по адресу: общество в целом к "Патриарху" относится с одобрением или никак, а вот профессиональное сообщество от него тошнит. Твое мнение?

- Кич, разумеется, может считаться искусством. Но кич на фоне кича - не искусство, а плагиат. Два дня назад я вернулся из Берлина, где участвовал в открывшейся выставке "Берлин - Москва", посвященной российскому и немецкому искусству 1950-2000 годов. В Берлине я не был полтора года. И оказался потрясен. Знаешь, как бывает с любой выставкой перед открытием - картинки уже висят, но мусор еще не вынесен, и пол не помыли. И выставки еще нет, она становится собой, только когда уберут мусор. Полтора года назад в Берлине "мусор еще не вынесли". Сейчас его нет. Что-то еще строится, но вовсе не так, как когда все небо было в строительных кранах, а улицы в заборах. И новый Берлин обживается. Казавшееся слишком холодным и чересчур стерильным сейчас потеплело. Обретает качество берлинской архитектуры, хотя нельзя сказать, что берлинская архитектура - это какой-то стиль. Там ведь работали очень разные архитекторы со всего мира. И вот когда возвращаешься оттуда в родной город, наша отсталость становится абсолютно очевидной. Вроде бы когда листаешь наши дизайнерские журналы, кажется, что что-то такое происходит. И действительно многое происходит, появляются новые навыки и знания, есть новые имена и очень хорошие. Но когда сравниваешь по большому счету... А сравнение с Берлином - это по большому счету, там за десять лет город был изменен кардинальным образом. Я помню Потсдамерплац недавно, пять лет назад -  огромный пустырь в центре города, а сейчас урбанистический взрыв, со светящимися офисами, с толпами гуляющих, театром, кинотеатрами Imax, массой ресторанов, с пролегающей здесь трассой берлинского марафона. И когда Москву сравниваешь с Берлином, ясно, что нам еще, как говорили когда-то, "три года плыть по рижской канализации". Нам надо учиться. Надо приглашать учителей. Надо менять систему образования.

- То есть ты считаешь, что здания вроде "Патриарха" следствие недостатка профессионализма?

- Я считаю, что это неумение, возведенное в степень. Отчасти похоже на живопись очень успешных сейчас художников Дубосарского и Виноградова, нарочито небрежно тиражирующих массовые символы. Но, в отличие от успешных и неглупых Дубосарского и Виноградова, это архитектура профессионально безуспешная, в Лувре не повесят. По большому счету, она ничем не отличается от ларечков возле метро и от фасадов казино, нагруженных слонами, золотом и горящих неоновыми огнями с надписью "Golden Palace". Вся Москва в них! Слава богу, серьезные инвестиционные компании начинают приглашать архитекторов вроде Ван Эгерата, потому что понимают, что им нужны архитекторы международного уровня. Вообще, идея Москвы как Лас-Вегаса - это отдельная тема. Я уж не знаю, чья это идея, Юрия Михайловича или время такое, но превращение старого города со своей, часто драматической историей в жизнерадостный эрзац, в котором истории, как кофеина в желудевом кофе - запредельное варварство. Провинциален мэр, его окружение, его архитектурное обслуживание, да и все мы, не возражающие против разрушения собственного города - давно уже "неместные". Мы же ужасно, провинциально отсталые. Да еще с Митрофанушкиной фанаберией. Еще один пример, на этот раз из Питера: как наша пресса обсуждает проект Доминика Перро - победителя конкурса реконструкции Мариинского театра. Какие слова говорятся? "Новейшие технологии и материалы... Оболочка оторвана от самого здания... Будущее в городе на Неве...". Эка невидаль! Я почему вспомнил Берлин? Пройди по городу - там это общее место. Расслоение стены концептуально было оформлено так давно, что и не вспомнить. Даже я двадцать лет назад делал проект жилища в форме матрешки, где стена расслаивалась на разнородные оболочки: знаковую, конструктивную, изоляционную и так далее. Так вот, идешь по Берлину, видишь то здесь, то там эти смещенные плоскости и волны прозрачного, цветного или матового стекла, оторванные от стоящего в глубине дома, и легко представляешь, как будет выглядеть через пять лет Мариинский театр. Я не хочу сказать, что Перро сделал плохой проект, но разбираться хоть чуть-чуть в архитектуре, о которой пишешь, "воспитывая" общественный вкус, тоже надо.