13.08.2004
Игорь Шевелев //
Московские Новости, 13.08.2004, №30 (2004)
О музыке, звучавшей в бумажной архитектуре, придется пока забыть
информация:
-
где:
Россия. Москва -
архитектор:
Юрий Аввакумов; Александр Бродский; Дмитрий Буш ; Илья Уткин
- Отечественная «бумажная архитектура», расцветшая в 80-е годы это уже часть истории искусств. А не осталось ли само поколение тех архитекторов – «бумажным»?
Нет, не осталось. «Бумажная архитектура» это законченный феномен. Она возникла в начале 1980-х годов, получила свое название в 84-м, а к 88-му году практически прекратила свое существование. Но те, кто получал тогда первые премии на международных конкурсах, могу перечислить: Белов, Бродский, Уткин, Филиппов, Буш, Хомяков, Лабазов, Чельцов, Кузембаев, Кузин - они сейчас строят вполне реальные вещи, у всех свои мастерские.
- Строят где, у нас?
- В Москве, в России. Строят практически все, что заказывают – от квартиры до кладбища, от виллы до стадиона.
- В 80-е вас считали неофициальным куратором выставок «бумажной архитектуры», которые ездили по всему миру, оказываясь в крупнейших музеях и собраниях. Из того списка, что вы сейчас назвали, вы выпали?
- Это личное, никаких тенденций. У меня конвейерофобия. Когда я представлял, что у меня будет бюро, и я буду штамповать квартиру за квартирой, меня мутило. Но сейчас такое специализированное время: один становится лучшим специалистом по виллам в классическом стиле, другой по споткомплексам, третий – по фонтанам. Я из этого времени, к сожалению, выпадаю, хотя психологически мне вполне комфортно: позавчера интерьер ресторана для Бильжо, вчера реконструкция архитектона Малевича для Третьяковской галереи, сегодня инсталляция для выставки «Москва-Берлин», завтра скульптура в Бухте Радости, послезавтра выставка моды в Лондоне.
- Художественный плюрализм был заложен в принцип выставок «бумажной архитектуры». По душе ли вам разностилье, которое представляет собой новая Москва?
- Это совсем разные вещи. Когда бумажные выставки путешествовали по миру, многие зарубежные коллеги спрашивали, как это все у вас уживается. У нас, мол, модернист рядом с постмодернистом рядом не сядет, а у вас "классицист" Филиппов с "конструктивистом" Аввакумовым в одной выставке. Мне кажется, важнее другое – двадцать лет назад стиль перестал быть единственной коммуникацией, идея, концепция оказались важнее. Но презентация концепции невозможна без формального языка, без стиля – и вот, каждый выбрал себе свой язык. А когда вокруг все говорили на новоязе, этот вавилонский базар казался Эдемом.
Совсем другое дело то, что происходит в Москве сейчас. Я все таки представляю себе архитектуру как занятие образованных людей. А когда перед тобой случайное цитирование чужих наспех перехваченных образцов, не складывающихся во внятную картину, это не искусство.
- А что?
- Есть такое понятие в русском языке – «халтура». Надо быстро сделать, получить деньги, пересчитать, опять сделать. Вопросы качества, а равно и морали не поднимаются. Халтура, как мы помним, очень была развита в годы застоя. Все где-то халтурили, и архитекторы не исключение. Сейчас, когда Москва становится все больше похожа на Лас-Вегас, а нас уверяют, что в этом ее историческое своеобразие, начинаешь думать, что халтура стала идеологией.
- Архитектор скажет, что он делает то, что заказчику понятней.
- Нет, не надо делать из заказчика идиота. Заказчик может быть не всегда образован, но если с ним разговаривать, то окажется, что он все понимает.
Во всем мире деньги не обязательно оказываются в руках у самых умных и порядочных людей. Но есть язык, на котором архитекторы общаются со своими клиентами и договариваются. Так было всегда и было везде. Тот же самый наш заказчик 15 лет назад слыхом на слыхивал про Армани. Но, как только появилась возможность ездить и покупать, начал покупать этого самого Армани. Заказчику надо, чтобы ему было удобно, хорошо, модно, легко и так далее. Договориться можно обо всем. Так что проблема не в заказчике.
- А все-таки в исполнителе?
- Конечно. Мы ведь из бумажной ли, из советской ли архитектуры, но вышли в архитектуру капиталистическую, не имея приличного образования, - полтора института с устаревшим преподаванием на всю страну, без науки, без культуры. Наша архитектура страшно далека от народа, от общества. Ею по-прежнему руководит начальство, она не приспособлена развиваться самостоятельно. Плюс огромное число бесхозных зданий, за которые, как выяснилось нужно платить. Вот наследство, которое мы получили. А что Бумажная Архитектура? Оазис в пустыне. Мираж оазиса. Это несчастье и беда нашего поколения.
- Но без этого поколения вообще ничего бы не сдвинулось. Разве случайно, что «бумажная архитектура» появилась в начале 80-х, и к перестройке, по сути, исчезла?
- Да, главное что принесла Бумажная Архитектура – это персональное переживание свободы. Свободы от начальника, от худсовета, от привычки. Наши конкурсные малявы нашли своих квалифицированных читателей, оказалось, что мы не уроды, и не хуже других, и могли бы многое. Живем вот только как-то неумело… Нас как детей похвалили, и мы как дети обрадовались.
- Сейчас эта свобода опять ограничена реальностью, хоть и иного свойства?
- Даже не столько реальностью, сколько человеческим фактором. Если архитектор должен кормить жену, детей и десяток сотрудников своего бюро, то, наверное, он будет больше склоняться к компромиссам с реальностью. Поэтому бунт, в том числе творческий – прерогатива молодежи.
- Среди молодых архитекторов вы видите возможность нового прорыва или, наоборот, впереди стагнация и твердые границы нынешнего процесса?
- Я не вижу, но может это возрастной дефект моего зрения. Кажется, что при советской власти мы устраивали больше выставок, чем нынешнее поколение. И три могилки на «Арх-Москве» - это, конечно, правильный лозунг, но, в отличие от бумажной, не архитектура. "Музей исчезнувших домов" Бродского/Уткина 1984 года - высказывание на ту же тему гораздо более серьезное и профессиональное. Но дело не в том, что я не вижу, кого благословить. До шестнадцати лет вообще все мы гении, проблемы
начинаются потом. Нет системных перемен ни в образовании, ни в самой профессии. А бумажная, поисковая архитектура это только ее часть.
-Но кроме заказчика и исполнителя есть еще общие экономические составляющие. Не является ли московская архитектура последствием особой «московской экономики»?
- Архитектуру не зря называют «застывшей экономикой». И о коррупции, нередко узаконенной, говорилось столько, что и прибавить вроде, нечего. К тому же и опасно – а ну как подадут на тебя суд, как на историка Комеча, вся вина которого в том, что он учит нас читать город как Красную книгу. Но коррупция есть и в цивилизованных странах. И памятники культуры гибнут не только в Москве и Афганистане. Вопрос в реакции общества – если оно борется с болезнями – оно нормально, и архитекторы для него достойные найдутся. Не свои, так иностранные, как это в истории России много раз бывало. Так что не только архитектор у нас не готов сегодня работать на международном уровне, мы все не вполне готовы.
Комментарии
comments powered by HyperComments
Нет, не осталось. «Бумажная архитектура» это законченный феномен. Она возникла в начале 1980-х годов, получила свое название в 84-м, а к 88-му году практически прекратила свое существование. Но те, кто получал тогда первые премии на международных конкурсах, могу перечислить: Белов, Бродский, Уткин, Филиппов, Буш, Хомяков, Лабазов, Чельцов, Кузембаев, Кузин - они сейчас строят вполне реальные вещи, у всех свои мастерские.
- Строят где, у нас?
- В Москве, в России. Строят практически все, что заказывают – от квартиры до кладбища, от виллы до стадиона.
- В 80-е вас считали неофициальным куратором выставок «бумажной архитектуры», которые ездили по всему миру, оказываясь в крупнейших музеях и собраниях. Из того списка, что вы сейчас назвали, вы выпали?
- Это личное, никаких тенденций. У меня конвейерофобия. Когда я представлял, что у меня будет бюро, и я буду штамповать квартиру за квартирой, меня мутило. Но сейчас такое специализированное время: один становится лучшим специалистом по виллам в классическом стиле, другой по споткомплексам, третий – по фонтанам. Я из этого времени, к сожалению, выпадаю, хотя психологически мне вполне комфортно: позавчера интерьер ресторана для Бильжо, вчера реконструкция архитектона Малевича для Третьяковской галереи, сегодня инсталляция для выставки «Москва-Берлин», завтра скульптура в Бухте Радости, послезавтра выставка моды в Лондоне.
- Художественный плюрализм был заложен в принцип выставок «бумажной архитектуры». По душе ли вам разностилье, которое представляет собой новая Москва?
- Это совсем разные вещи. Когда бумажные выставки путешествовали по миру, многие зарубежные коллеги спрашивали, как это все у вас уживается. У нас, мол, модернист рядом с постмодернистом рядом не сядет, а у вас "классицист" Филиппов с "конструктивистом" Аввакумовым в одной выставке. Мне кажется, важнее другое – двадцать лет назад стиль перестал быть единственной коммуникацией, идея, концепция оказались важнее. Но презентация концепции невозможна без формального языка, без стиля – и вот, каждый выбрал себе свой язык. А когда вокруг все говорили на новоязе, этот вавилонский базар казался Эдемом.
Совсем другое дело то, что происходит в Москве сейчас. Я все таки представляю себе архитектуру как занятие образованных людей. А когда перед тобой случайное цитирование чужих наспех перехваченных образцов, не складывающихся во внятную картину, это не искусство.
- А что?
- Есть такое понятие в русском языке – «халтура». Надо быстро сделать, получить деньги, пересчитать, опять сделать. Вопросы качества, а равно и морали не поднимаются. Халтура, как мы помним, очень была развита в годы застоя. Все где-то халтурили, и архитекторы не исключение. Сейчас, когда Москва становится все больше похожа на Лас-Вегас, а нас уверяют, что в этом ее историческое своеобразие, начинаешь думать, что халтура стала идеологией.
- Архитектор скажет, что он делает то, что заказчику понятней.
- Нет, не надо делать из заказчика идиота. Заказчик может быть не всегда образован, но если с ним разговаривать, то окажется, что он все понимает.
Во всем мире деньги не обязательно оказываются в руках у самых умных и порядочных людей. Но есть язык, на котором архитекторы общаются со своими клиентами и договариваются. Так было всегда и было везде. Тот же самый наш заказчик 15 лет назад слыхом на слыхивал про Армани. Но, как только появилась возможность ездить и покупать, начал покупать этого самого Армани. Заказчику надо, чтобы ему было удобно, хорошо, модно, легко и так далее. Договориться можно обо всем. Так что проблема не в заказчике.
- А все-таки в исполнителе?
- Конечно. Мы ведь из бумажной ли, из советской ли архитектуры, но вышли в архитектуру капиталистическую, не имея приличного образования, - полтора института с устаревшим преподаванием на всю страну, без науки, без культуры. Наша архитектура страшно далека от народа, от общества. Ею по-прежнему руководит начальство, она не приспособлена развиваться самостоятельно. Плюс огромное число бесхозных зданий, за которые, как выяснилось нужно платить. Вот наследство, которое мы получили. А что Бумажная Архитектура? Оазис в пустыне. Мираж оазиса. Это несчастье и беда нашего поколения.
- Но без этого поколения вообще ничего бы не сдвинулось. Разве случайно, что «бумажная архитектура» появилась в начале 80-х, и к перестройке, по сути, исчезла?
- Да, главное что принесла Бумажная Архитектура – это персональное переживание свободы. Свободы от начальника, от худсовета, от привычки. Наши конкурсные малявы нашли своих квалифицированных читателей, оказалось, что мы не уроды, и не хуже других, и могли бы многое. Живем вот только как-то неумело… Нас как детей похвалили, и мы как дети обрадовались.
- Сейчас эта свобода опять ограничена реальностью, хоть и иного свойства?
- Даже не столько реальностью, сколько человеческим фактором. Если архитектор должен кормить жену, детей и десяток сотрудников своего бюро, то, наверное, он будет больше склоняться к компромиссам с реальностью. Поэтому бунт, в том числе творческий – прерогатива молодежи.
- Среди молодых архитекторов вы видите возможность нового прорыва или, наоборот, впереди стагнация и твердые границы нынешнего процесса?
- Я не вижу, но может это возрастной дефект моего зрения. Кажется, что при советской власти мы устраивали больше выставок, чем нынешнее поколение. И три могилки на «Арх-Москве» - это, конечно, правильный лозунг, но, в отличие от бумажной, не архитектура. "Музей исчезнувших домов" Бродского/Уткина 1984 года - высказывание на ту же тему гораздо более серьезное и профессиональное. Но дело не в том, что я не вижу, кого благословить. До шестнадцати лет вообще все мы гении, проблемы
начинаются потом. Нет системных перемен ни в образовании, ни в самой профессии. А бумажная, поисковая архитектура это только ее часть.
-Но кроме заказчика и исполнителя есть еще общие экономические составляющие. Не является ли московская архитектура последствием особой «московской экономики»?
- Архитектуру не зря называют «застывшей экономикой». И о коррупции, нередко узаконенной, говорилось столько, что и прибавить вроде, нечего. К тому же и опасно – а ну как подадут на тебя суд, как на историка Комеча, вся вина которого в том, что он учит нас читать город как Красную книгу. Но коррупция есть и в цивилизованных странах. И памятники культуры гибнут не только в Москве и Афганистане. Вопрос в реакции общества – если оно борется с болезнями – оно нормально, и архитекторы для него достойные найдутся. Не свои, так иностранные, как это в истории России много раз бывало. Так что не только архитектор у нас не готов сегодня работать на международном уровне, мы все не вполне готовы.