Классика как перформанс

Родись Буров в эпоху Ренессанса, он мог бы стать Леонардо да Винчи. Потому что помимо архитектуры занимался физикой, медициной и всякой прочей алхимией. К тому же, в лучших традициях “леонардесков” всех времен Буров написал теоретический трактат “Об архитектуре” и придумал различные полезные в народном хозяйстве “фенечки”. Например, уличные фонари, дорожные знаки для автомагистрали Москва-Симферополь и даже декорации механизированного совхоза к фильму С. Эйзенштейна и Г. Александрова “Старое и новое”.

Понятия “механизм” и “декорация” - ключевые для творчества Андрея Бурова. Он начинал с конструктивистских проектов для Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки 1923 года в Москве. Зрелищные павильоны ВСХВ очень похожи на игрушку-трансформер из конструктора “лего”. Можно сложить пирамидкой. Потом перебрать перегородки и превратить в башню. Или собрать цирк-шапито, а потом с нескрываемым удовольствием расшалившегося ребенка сделать из него крепость с висячими мостами, или зонт, выгнутый порывом ветра.

В 1930-е годы А.К. Буров, подобно многим советским зодчим, взял курс на освоение классического наследия. И при этом остался верен своим принципам архитектурной клоунады. О том, что классика – лишь повод для театральных мистификаций, сказал впервые не Буров: французские архитекторы-масоны времен Великой французской революции (конец XVIII века). Леду, Булле и другие создатели так называемой “говорящей архитектуры”, вдохновившись Египтом (по их мысли, “колыбелью античности”), Грецией и Римом, подготовили экспериментальное поле для разного рода хэппенингов и перформансов на тему футуристических утопий (от масонства до коммунизма). Подобно французам Века Просвещения Буров возводит гигантские декорации, сводя классические формы к элементарным модулям. Иногда эти декорации могут иметь вид плоского экрана (фасад Центрального дома архитектора в Гранатном переулке - инверсия триумфальной арки), иногда – сборной бетонной решетки (жилые дома на Ленинградском проспекте, Большой Полянке). Дух захватывает от буровского проекта 1943 года “Сталинградская эпопея”. Архитектор предложил колоссальную многоступенчатую пирамиду, украшенную рельефами и тысячами вытянутых рук с автоматами-факелами. Соседство данного проекта с чертежами 1920-х годов позволяет увидеть, что обнаженный в конструктивистских павильонах ВСХВ каркас из бесчисленных лестниц, галерей, переходов и в проекте 1943 года никуда не исчез. Он просто спрятан, наподобие самолетных шасси, в корпус ступенчатого зиккурата (в одном из отсеков которого предполагался, кстати, ангар для самолетов). Архитектура Бурова – сам себе режиссер. Тотальное лицедейство. Фабрика грез. Символично, что в центре экспозиционного пространства присутствовала не привычная для архитектурных выставок модель (макет), а экран, в складках которого красиво мелькали кадры фильма Эйзенштейна с декорациями Бурова.

Архитектура как цирк и цирк как архитектура – весьма разные вещи. В этом убеждаешься, осматривая после проектов Бурова зал, посвященный творчеству его ученика Степана Сатунца. Грузинский архитектор – крупнейший в советской России специалист по строительству цирков. По его проектам были созданы цирки в Тбилиси, Ярославле, Горьком (Нижнем Новгороде), а также завод шампанских вин в Ереване, правительственные дома отдыха и другие “увеселительные” сооружения. Вдохновенная импровизация (архитектурная клоунада) Бурова понимается Сатунцом в большинстве случаев несколько догматично, стереотипно, ученически. И теряет все свое обаяние. Исключение составляют великолепные рисунки, на которых лицедействует не архитектура, а некто, напоминающие собственно цирковых артистов – наездники, клоуны, акробаты, танцоры.
Вершиной сотрудничества А.К. Бурова и С.Х. Сатунца стал мемориальный проект – “Храм Славы” в Сталинграде 1944 года. Намного опережая свое время, мастера-неоклассики предвосхитили в нем неоконструктивистский стиль рубежа XX-XXI вв.