Вроде то, да не про "это". Почему новый московский модерн хуже старого

Но то ли эта очевидность, то ли некоторая сомнительность темы не спровоцировали ни одного серьезного ее исследования. Возможно, эротизм именно в том, чтоб его чувствовать, а не вербализовывать (не говоря уж о том, что у русского языка вообще большие проблемы с эротической лексикой). Но, пожалуй, нигде так хорошо нельзя понять эту особенность как в ее отсутствии. Многочисленные московские здания последних лет, претендующие продолжать и развивать традиции модерна, непременно снабжены керамическими вставками, бойничными окнами и болотной колористикой. Но при этом - абсолютно асексуальны.

Начался московский неомодерн в 1995 году, аккурат к столетию стиля. Первой была гостиница "Тверская" (Александр Локтев), в которой собственно модерн начинается где-то с шестого этажа, а кончается на девятом - жлобоватым фризом. Следом, в Глазовском переулке появляется офис "Росмеда". Марк Фельдман честно пытался выдержать правильные пропорции особняка модерна (соседство обязывало: в ста метрах - кекушевский особняк Листа), но не удержался и шмякнул на крышу мансарду. Ну, а дальше пошла сплошная профанация: на козырьке входа повисли чугунные сопли а-ля МХАТ, бессмысленные латунные цилиндры (колонны, наверное) засвидетельствовали знакомство автора с постмодернизмом, необходимую "волну" наскоро слепили на фризе, а бешеное количество керамической плитки сеет подозрения, что у здания какое-то воспаление на коже. Также по ведомству модерна числят громадный дом Андрея Меерсона в Весковском переулке, который от первоисточника заимствует разве что некоторую кривизну. Наконец, в те же годы бурный "модернстрой" развернула в Сретенских переулках фирма "АБВ": стены яростно зеленели, керамические вставки стали напоминать детскую мозаику, а грубый рисунок фасада - ухищрения советских портних соединить воедино Ламанову и Степанову.
Логическим завершением работы "АБВ" - и, казалось бы, лебединой песней неомодерна - стал "Наутилус". И ведь что характерно: не имеющее в себе ничего от прообраза (кроме превратившейся в конфети керамики на гордо задранной "попе"), здание упрямо рассматривается всеми как наследник соседа-"Метрополя". "Нео-Ар-Нуво в его романтически-техницистской версии, отличающейся экспрессивным характером архитектурных форм" - пишет "Архитектурный вестник". На самом же деле модерн потребовался авторам лишь затем, чтобы как-то легализовать свое детище в этом "модерновом" месте. Или просто "реабилитировать" в глазах обывателя это архитектурное умопомешательство какой-нибудь очевидной красивостью.

Однако, и после "Наутилуса" модерн (который уже хочется взять в кавычки) остается на удивление популярен. Александр Минорский строит на улице Щипок офисное здание в шесть этажей, облицованное вполне правильным кирпичом, с диагоналями бойничных окон (привет особняку Рябушинского), с майоликовым пейзажем на недосягаемой взглядом высоте (привет дому Сокол), и даже с "вынутым" углом (это уже парафраз дома Московского купеческого общества). Но при всем при том тема особняка разверстана в масштаб доходного дома, детали теряются в громоздком объеме, майоликовый фриз разбивается чудовищной мансардой, парадного входа (важнейшего элемента в модерне) вообще нет, а вдавленный в стену полу-эркер неожиданно оказывается композиционным центром здания, с каковой ролью трагически не справляется.

Итак, что же мы имеем? Вместо того, чтобы кокетливо отступать в глубь участка, кутаясь в шелка дерев - как это делал классический особняк модерна, наши "барышни" торчат у самой бровки, цинично предлагая себя на разгляд (а то и на площадь вылезают - как "Наутилус"). В объемах они дружно заматерели, и вместо гармонической двухэтажности предлагают пять-шесть этажей мясистого тела. Плавные девичьи линии сменились грубыми, тяжелыми углами - как будто всю жизнь сумки с рынка таскали. Бойничные окна, которые были хороши именно в сочетании с громадными (т.е., некая щелка, намек, интрига, подглядывание - и вдруг откровенный, распахнутый взгляд; как в особняке Рябушинского), сменились просто маленькими, да еще с тонированными стеклами. То есть, не Тайна с большой буквы, а так - секретики. Полное же непонимание эротической природы модерна обнажается в трактовке нижнего уровня зданий. Если сто лет назад это был роскошно оформленный вход и завитки ограды - то сегодня на их месте тупой гранитный цоколь. То есть, вместо завуалированного приглашения - пояс верности.

А что касается главной приметы нынешнего неомодерна, то майоликовые фризы в эротическом дискурсе имеют следующий смысл: идет кирпичная (или оштукатуренная) стена - то есть, привычная "одежда" - и вдруг размыкается каким-то неожиданным, почти непристойным материалом - нежным, интимным, интерьерным. Но все это в очень скромном масштабе, узкой полоской - т.е., с соблюдением приличий, почти застенчиво - что весьма грамотно в рамках стратегии возбуждения. Нынешние же модерные девки несут на себе груды керамики - то есть, предлагают нам не плавное вожделение, а сразу голый секс. Что, впрочем, вполне современно.
Продолжает осовременивание эротической традиции модерна дом 7 на улице Чаянова (архитектор Владимир Колосницин). Небольшое офисное здание вполне гармонично по пропорциям, но самое главное - это сочетание керамической плитки с большим количеством металла. Сдвоенные окна оригинально заделаны в нержавейку, металлический карниз изящно оттеняет фриз, а два железных балкона как бы стягивают рвущиеся наружу окна. Соединение элементов модерна и хай-тека вполне понятно как объединение ключевых тем Москвы (первая) и современной архитектуры (вторая), но это еще и острая аллюзия на современные эротические практики. Конечно, металл сексуален: холодностью, жесткостью, блеском оттеняя хрупкость. Недаром он стал материалом поколения: металлическая музыка, клепки на косухах, шпоры на казаках, серьги в ушах-носах-пупках, зажигалки Zippo, мотоциклы Харлей-Дэвидсон, "феррумированные" интерьеры дискотек-клубов.

Понятно, что архитектурным стилем поколения next должен бы быть хай-тек - но у нас с этим туго, город принимает металл с трудом, и поэтому железо нуждается в некоем проводнике, легитимизаторе. Каковым и становится модерн. Конечно, и дом на Чаянова слишком далек от первоисточника - просто потому, что в нем нет главного: плавных текучих линий. Всей этой томной прострации, пошловатой зыбкости, дрожи возбуждения. Такое впечатление, что нынешний модерн делают импотенты - что подтверждает и навязчиво преследующий зодчих фаллический образ башенки. По сути, именно в нее модерн и превратился: раньше новому зданию "пропуск" в город давала она, теперь - он. Эдакая отмычка, на которую покупаются как заказчики (потому что красиво), так и согласующие инстанции (потому что традиция). Называть же все это "модерном" - подтасовка. Честнее, конечно, будет "постмодерн" - "после модерна". Тогда и ирония архитекторов становится понятна.
Вот только сексу ирония противопоказана.