Рыбный день как страшный суд. "Расстегай" в русском стиле.

Архитектурной репрезентации вроде как не поддается. "Шайба" Бауманского рынка с тем же успехом могла бы быть стадионом, прочие же попытки оформить эту функцию в качестве архитектуры проваливались. Проще было снести - как Охотный ряд. Или как Пятницкий колхозный рынок. Однако, пустырь на месте последнего существовал недолго - обернувшись новым Рыбным рынком. Архитектор - Людмила Казакова. Стиль - вроде бы "русский". Какое отношение он имеет к рыбе? На первый взгляд - никакого.
Может быть, он мотивирован Замоскворечьем - где Третьяковка, дом Игумнова, а из нового - роскошно-претенциозный дом Алексея Щукина в 1-м Хвостовом переулке? Но для здания со столь определенной функцией этой мотивации как-то недостаточно, в конце концов, в Замоскворечье строят сегодня и ультрасовременные стеклянно-железные коробки - вроде воронцовского здания на Пятницкой, 69. Может быть, этот стиль мотивирован ближним контекстом? Но архитектуры вокруг практически нет. Разве что соседний дом с угловым четырехколонным портиком. Видимо, именно он продиктовал как масштаб гигантских, во всю стену, арок-окон в угловых башнях, так и сами башни - вполне классицистические. Оттуда же, видимо, идут и угловатые подоконники, которые почему-то перевернуты вверх ногами и стали - "кокошниками".

Итак, ничего специфически "русского" нет ни в функции, ни в окрестностях. Тогда обратимся к собственно зданию. Пропорции вышеупомянутых арок напоминают въездные ворота кремлевских башен. Между ними - крыльцо с балдахином, которое отсылает не только к "Русскому бистро", но и к храму Василия Блаженного. Сам же этот фасад (глядящий, заметим, в сторону Кремля) очень интересно вписан в гиперболу Большого Овчинниковского переулка. Западная башня слегка развернута под углом по отношению к линии фасада: она как бы делает шаг к убегающей улице, и тянет за собой стену. В результате, при взгляде со стороны Пятницкой, кривой фасад соединяется в цельную композицию - башня шагает на место. При приближении цельность картины разрушается, фасад разбирается на отдельные объемы, соединенные стеной: здание делает вид, что оно квартал. При взгляде же с Новокузнецкой бьет в глаза выступившая пустая стена дальней башни, а разъединению помогают простенки дымчатого стекла, автономизирующие каждый из компартиментов.

Но этот оригинальный композиционный ход снова наводит на мысль о Кремле - ибо этот поворот башни вписывается в логику движения крепостных стен. Ну, а когда мы видим громадную стеклянную арку восточного фасада - начинаем догадываться, что это пассаж, а пассаж в первую очередь ассоциируется с ГУМом. Короче, мы имеем дело не больше не меньше как с набором признаков, однозначно отсылающих к Красной площади. Тогда - в логике восстановления функции - все сходится: Красная площадь тоже была "Торгом", русский же стиль есть одна из главных ее примет: ГУМ, Исторический музей, музей Ленина.
Есть и еще одно сходство: с градостроительной точки зрения Красная площадь - вещь в себе. Как пространство она мало связана с городом, улицы на нее не завязаны, перспективы перекрыты. Именно потому что со всех сторон она огорожена, "прикрыта" этим самым "русским". И уже только проникнув "внутрь", постигаешь ее размах и величие. Точно также скромный внешний вид рынка не имеет ничего общего с его нутром - грандиозным монументальным пространством, перекрытым стеклянной шапкой. Можно было бы сказать, что эта мимикрия - интеллигентная дань контексту, если бы не знать, что русский стиль всегда отличался подобной неорганичностью. Нагромождения башенок, теремков, бочек и наличников имеют в нем, как правило, сомнительную связь как с внутренней структурой пространства, так и с его функцией.

Но в русской архитектуре Нового времени подобное несоответствие (функции - форме, внутреннего - внешнему) есть тягчайший грех. Ибо архитектура призвана переустроить жизнь, а для этого она сама должна быть честной, истинной. А поскольку никакой другой истинности - кроме соответствия функции, конструкции, материала и декорации - архитектура не предполагает, то вся бутафория русского стиля, будучи "ложью", подставляется на место "истины" - и поэтому профессиональным сознанием ХХ века однозначно рассматривается как халтура. И как бы ни был всеяден постмодернизм, обращение к русскому стилю в нем редко и связано исключительно с политическими, идеологическими или другими коньюктурными целями.

Но и целей таковых здесь, как ни странно, не просматривается. И если возникновение стиля "тема" Красной площади как-то объясняет, то смысла "русского" в контексте "рыбного" все равно не раскрывает. Версия. Красная площадь в ХХ веке имеет преимущественно политическо-мемориальное значение. Ее основное содержание - политическая история. Здесь же основное содержание - рыба. Но это не аквариум, рыба тут не живая. А если и живая - то находящаяся у самого края жизни. Но и мемориальность Красной площади тоже весьма относительна. Все вроде бы с расчетом на вечность, но уж больно зыбко выходит: одного вносят-выносят, другого - перезахоронить пытаются, третью парочку - туда-сюда двигают. А если принять во внимание, что главное ихтиологическое произведение русской литературы - "Сказка о рыбаке и рыбке" - имеет основной идеей опять-таки непрочность и относительность человеческих амбиций, то становится ясно, что Рыбный рынок является травестией Красной площади. Но вот вопрос - пародийной ли?
Поскольку абстрагироваться от исторических трагедий ХХ века нам еще долго не удастся, можно сказать, что рыба чувствует себя на Рыбном рынке примерно также, как русский человек - на Красной площади. Здесь людей прогоняли строем, пугали танками, судили и убивали (и если даже суриковское "Утро" не соответствует исторической правде, то дух места все равно передан точно). И в таком случае монументализм внутреннего пространства рынка вполне адекватен размаху Красной площади, на которой человек чувствует себя мелкой рыбешкой, годной лишь в уху. Но вот что интересно: проход пассажа выполнен в виде центрального нефа циклопической римской базилики Максенция - лишенного, правда, распалубков и украшенного крупными квадратными (а не восьмиугольными) кессонами. Здание же это, построенное для судебных разбирательств, после принятия христианства стало церковью...
Памятуя о том, что рыба - символ Христа, понимаешь, почему на Рыбном рынке хочется не есть, а пасть ниц и молиться.