Пароход на третьем пути

Судьба Алексея Воронцова причудлива, как и его постройки. Начинал с реконструкции Павелецкого вокзала, работал в горкоме партии, был буквой «В» в одном из первых частных бюро «АБВ». Дорос до начальника ГлавАПУ, но потом вдруг бросил административную карьеру и вернулся в профессию. Правда, стал первым вице-президентом Союза архитекторов России. А три года назад разошелся со свои партнером Никитой Бирюковым, открыл собственное бюро и снова начал все сначала. Этот дом – первая постройка «Бюро АВ». Впрочем, она так же экстравагантна, как и все предыдущие работы Воронцова. «Макдональдс» в Газетном, «Наутилус» на Лубянке, домик с атлантами в Последнем переулке – вещи яркие, громкие, сделанные то с иронией, то с шутками-прибаутками, а порой и на грани кича.
Все это – и дома, и биография - говорит о том, что Воронцов категорически не хочет ходить проторенными тропами. И тот путь, который у нас сегодня считается самым правильным – творческое развитие европейских мод (которому, например, верен бывший партнер Воронцова) – ему неинтересен. Тем более, что всем видно, во что эти моды превращаются в натруженных руках молдавских рабочих. Но равно скучен ему и официозный лужковский вариант архитектуры. И даже, когда ему пришлось сделать башенку (офис «НИКойла» на улице Ефремова) – он сделал ее в хай-теке. В общем, можно сказать, что Воронцов мучительно ищет третий путь.
Но вот вопрос – возможен ли он? В жанре временного, загородного и как бы несерьезного – да: в Николо-Ленивце, на Арх-Клязьме… А все попытки изобразить что-то самобытное в городе кончаются «Красными холмами». Причин тому миллион: прагматичный заказчик, косная власть, безрукий строитель – и так далее, вплоть до неспособности русского менталитета к форме. «Мы же только на лицо европейцы, – говорил как-то Воронцов, - а как все кончается? Не выходит каменный цветок - ну и хрен с ним! И пошло, как бог на душу положит. Непредсказуемость у нас в крови. Приходит человек на землю, строит, рассчитывая, что передаст дом детям... А потом приходит татарин: башку отрубил, жену забрал, избу сжег. Так и живем: придет ли татарин - никто не знает».
Однако, и в непредсказуемой русской истории были моменты прорыва к форме. В частности – конструктивизм. Из которого в этом доме есть две ярких цитаты: круглые окна и лапидарные бруски наугольных балконов. Дом «Динамо» Фомина-Лангмана. Однако, все это не более, чем темы, которые становятся исходной точкой. А дальше свободно перетекают во что-то иное. Наугольный балкон вдруг превращается в мощный карниз. Тот неожиданно уходит вниз косым пилоном. На углу та же геометрия наклона материализуется «отпадающим» стеклянным эркером. А на другом фасаде звучит уже в горизонтальной плоскости – выступающими за ортогональ фасада балконами. Которые резко обрываются, чтобы вылететь на торце кубиками маленьких балконов. И встретиться там с новым эркером – но таким же «падающим»…
В отрыве от вдохновлявшей тот конструктивизм идеологии нынешний выглядит не просто вяло, но даже как-то цинично. Но Воронцов и не пытается воспроизвести его дух: он берет лишь букву. Но делает ее предложением. При этом знаменательно, что главной темой оказывается самая рискованная вещь – балкон. Который в Москве, как известно, непременно стеклится. Если же эти балконы остеклят – то умрет все. И этот риск – по сути своей очень конструктивистский. Это попытка навязать потребителю некую красивую, но неудобную ему форму – из-за чего собственно конструктивизм с таким трудом поддается сегодня ревитализации. Впрочем, нынче любое острое решение вызывает у потребителя изжогу. Но если идти у него на поводу – архитектуры вообще не останется, а будет сплошная недвижимость.
А тут, извините за каламбур, все как раз очень подвижно и динамично. На здании нет ни одного пустого места: везде что-нибудь происходит. Балконы летят, эркеры падают, стены кренятся, окна круглятся (а за каждым из них – спальня). И если выдержать тему подобий – обычный долг зодчего (если уж косина пошла, то чтоб везде была), то превратить дом в сложную динамическую композицию – это уже заслуга. Особенно эффектен получился южный фасад, похожий на кулак, в котором что-то зажато…
Все эти приемы могли бы расползтись по зданию и потеряться – но оно на удачу компактно. И образ возникает легко: окна-иллюминаторы, балконы-палубы, косые срезы фасадных плоскостей – все это, ясное дело, корабль. Образ дома-корабля у Воронцова почти навязчивый: это и «Наутилус», и «Царев сад», и еще один новый дом – в Орловском тупике. Но если лайнеры конструктивизма плыли в светлое будущее, а в сером настоящем оказались «титаниками», то воронцовские кораблики никуда особо не плывут, а, скорее, покачиваются у причала. Да и скромными своими объемами больше смахивают на речные пароходики.
А вот венчается рубка нашего корабля каким-то уже поп-артистским объектом – крышей в виде запятой. Под которой – круглый пентхаус. Генеалогию запятой авторы возводят к Малевичу, а поскольку заказчик дома – русско-белорусский культурный центр, то через Витебск все вроде бы как связывается. Но поскольку и функция дома плавно дрейфовала от культурного центра к офису, а потом к апартаментам, да и запятую Малевича не всякий узнает, то все это становится условностью. Пришлось украсить дом еще и черным квадратом. Хотя мне кажется, что главным его украшением служит открытый бетон – на что у нас сегодня мало кто решается.