Вода за веревочкой. Михаил Тумаркин строит в Москве музей воды

Получилось очень эффектно: стекло сияет, с кирпичем контрастирует, на воду намекает, да и внутри башня весьма хороша. На открытие приехал мэр Москвы и был разом восхищен и возмущен. Да так, что прямо из музея позвонил начальнику Мосводоканала (опустим малодостоверную деталь про то, что звонить мэр удалился в курительную комнату), и грозно спросил, почему в столице такого нет. В общем, не прошло и полугода, как проект Информационно-экологического центра Мосводоканала с Музеем воды (таково официальное название) появился.

На самом деле Музей воды в Москве есть. Только мало кто о нем знает. Потому что это так называемый ведомственный музей. В тихом дворике у Новоспасского монастыря, почти на берегу Москвы-реки, лежит два десятка агрегатов из области водопровода и канализации (насосы, заслонки, а также стальной шар, которым в старину прочищали канализационные трубы), а в скромном трехэтажном доме - экспозиция и фонды. Попасть сюда можно, по записи, но ходит мало кто. В общем, радости никакой, не говоря уж о доходах.

Поскольку же потенциал этой территории невелик, начальник Мосводоканала Станислав Храменков стал искать Музею новое место. И вместе с префектом Северо-Восточного округа Ириной Рабер подобрал площадку донельзя романтическую: речка Яуза, холмы, зеленые кущи по берегам, а главное - Ростокинский акведук. Построенный в 1784 году как часть первого московского водопровода, в народе он известен как «Милионный мост»: ровно столько денег выделила Екатерина II генералу Бауэру на то, чтоб напоить город мытищинской водою (до того ее брали или из колодцев, или из Москвы-реки, становившейся все грязнее). Мост стал на тот момент самым большим в России: 356 метров в длину, белый камень из стен крепости Белого города, 21 арка и абсолютно римское ощущение. Императрица осталась довольна и написала, что акведук «легок как перо».

Когда по назначению мост использовать перестали, по нему пролегли электрические кабели и тепловые трубы, а по стенам долго лазили альпинисты, чем привели его в окончательное расстройство. Так что все сходится: акведук - памятник водному делу, его надо спасать, и разумно придать всему проекту широкий культурно-просветительский размах. А заодно и запущенные заросли превратить в регулярный парк. Что-то вырубить, что-то досадить, дорожкам дать направление и ориентиры, акведуку - пешеходный путь и деревянную галерею. И вообще двигаться постепенно к тому, чтобы берега Яузы стали достойным местом для прогулок. Каковая программа уже начала осуществляться в прошлом году благоустройством берега в районе Свиблова. Но все это вещи само собой разумеющиеся. Чудеса же начались тогда, когда проект заказали мастерской «Ампир» Михаила Тумаркина.

Тумаркин - один из самых больших оригиналов русской архитектуры. Но вовсе не в том смысле, что его дома обладают какой-нибудь завиральной формой. Ровно наоборот: они абсолютно классические. В сочетании с острым умом, острым языком и современным складом мышления Тумаркина его архитектура воспринимается как некая отрезвляющая инъекция: может быть, не нужны они на фиг, новые формы? Другое дело, что разница между лужковской историзирующей архитектурой и тумаркинской широкому зрителю может быть не вполне внятна: те же колонны, те же пилястры... А вот то, что они совсем не «те же» - по тщательности деталей, по точности пропорций, по общей цельности и логичности - воспринимается только отдельными эстетами.

Поэтому, выходя со своей архитектурой в город (прежде «Ампир» строил лишь загородные дома и интерьеры, среди которых известен ресторан «Ностальжи» на Чистых прудах), архитекторы понимали, что одной лишь выверенной формы для прокламации своих пристрастий будет мало. Нужен какой-то внятный острый ход. Так родилась идея, что Музей воды должен стоять прямо в воде. В первом варианте (архитектор Петр Завадовский) предполагалось, что Яузу перекроет роскошная круглая колоннада. Во втором (Александр Игнатьев) - что Музей будет стоять на искусственном острове, соединяясь с берегом мостками. В третьем (Дмитрий Шелест) - что это будет дом-мост в духе «обитаемых мостов», которым была посвящена прекрасная англо-русская выставка 1997 года. Последний вариант и был принят к реализации.

Обитаемые мосты появились в Средние века исключительно из прагматических соображений: дороговизна земли, торговля на оживленных перекрестках, весь город - крепость и т.д. Архитектурными шедеврами они не были, не говоря уж о том, что начисто перекрывали вид на реку. Потом Антонио дель Понте построил мост Риальто в Венеции, Роберт Адам - мост Палтни в Бате, во Флоренции появился Понте Веккио, и стало ясно, что этот жанр может успешно объединить полезное и прекрасное. Однако, времена становились все прагматичнее и жанр практически вымер, оставшись красивыми проектами Палладио и Соуна, Мельникова и Льютенса (тоже, кстати мост-дом-музей), Крие и Холла, Чуми и Захи Хадид. Именно Джон Соун со своим проектом Триумфального моста 1799 года и определил образное решение Музея воды: дорический ордер, круглые ротонды, руст. (Хотя на той выставке в ЦДХ Дмитрий Шелест был соавтором совсем другой штуковины - хулиганского «Моста виртуалов», состоявшего из разноцветных пузырей-ячеек, связанных в единую компьютерную сеть)...

Впрочем, обитаемый мост команды Тумаркина - абсолютно русская интерпретация идеи. Наследуя лучшим традициям «бумажной архитектуры», он весь словно бы соткан из парадоксов. Никакой необходимости соединять два берега Яузы мостом-домом, конечно, нет. Но если это Музей воды, и вода рядом - то почему их не соединить? Обитаемые мосты были закономерной частью плотно застроенного города - здесь же мост возникает практически в чистом поле. Но ведь тут нет никаких прекрасных перспектив, которые бы он перекрывал. Сугубо классицистский образ дома вроде бы совершенно неуместен по соседству с эстакадой Ярославки и типовой застройкой 70-х годов. Но именно его одинокость и обособленность создают очарование руины, чудом уцелевшей от Золотого века. Если прежде в симбиозе дома и моста последний главенствовал, то тут это все-таки больше дом, нежели мост. Но это закономерное отражение той исторической перемены мест, которая произошла между природой и цивилизацией, между водой и городом. Наконец, в предпоследней версии проекта в центре атриума возникало круглое отверстие, откуда бил фонтан. Ну совсем уж бред: фонтан в реке, река в доме, дом с дыркой... Но разве же это нагромождение странностей не есть само по себе чудо?

Выходит, что на каждый цинично-утилитарный вопрос у Тумаркина есть железный ответ, базирующийся на совершенно иной логике - сугубо архитектурной и в истории укорененной. И именно эта поэзия прекрасной абсурдности и создает главное очарование проекта. Понятно, что у заказчика все эти игры в «я не такая, я жду трамвая» могли вызвать законное недоумение. Но мы неслучайно помянули здравый смысл Тумаркина. Конечно же, вся эта «бесполезность» наполняется музейно-игровым содержанием. И это не только старые фотографии, чертежи и планы, но и два кинозала, компьютерный центр, а также 50-метровый макет-разрез московского ландшафта, по которому струится вода. А в нишах атриума будут копии самых знаменитых фонтанов мира. Но кроме исторических сюжетов, предполагаются тут и рассказы про то, что вообще такое вода: как физическая субстанция, как составляющая технических механизмов, как тема искусства. В общем, всякому, кто бывал в детском морском центре Nemo в Амстердаме, известно, что из такой темы можно выжать просвещающих развлечений часа на четыре.

Был еще, правда, вариант, где музей заглублялся под воду и посетитель оказывался в подводном мире... Но авторы быстро поняли, что созерцать мутные воды Яузы - удовольствие совсем уж экстравагантное. «Имеют место факты специфического природопользования», - выразился на одном из совещаний министр экологии, имея в виду, что сливают в Яузу все что попало. Так что, при том, то Музей воды к воде максимально приблизили, ее реальное участие в коллективном действии свелось к минимуму: она будет лишь чуть видна сквозь стеклянные фрагменты пола. То есть, как и полагается музейному экспонату, окажется за стеклом. Но при этом она будет везде: внизу и наверху, в витринах и в макетах, на фотографиях и на экранах. А таковое повсеместное присутствие чего-либо неизбежно наводит на мысль, что это пространство - храм. Храм воды. Немного отдает язычеством, но во дни отключения горячей воды это не кажется перебором.

Любопытно и то, что на модернистский вызов классицистического Питера Москва отвечает настоящей классикой. Но и это логично: Питер всю жизнь с водой борется, мучается ею, укрощает ее - отсюда стеклянная башня. А Москва страдает как раз недостатком воды: набережные от города отрезаны автомобилями, гулять по ним невесело, река замусорена и визуально, и реально, короче, жажда налицо. Утолять которую мы будем теперь в музее.