Господин де`конструктор. Александр Асадов: «В архитектуре есть все»

Его архитектура именно такая: сложная, напряженная, непо(п)корная, недаром еще лет 10 назад Асадова назначили «нашим главным деконструктивистом». Это был очень русский деконструктивизм - нежный, лирический, романтический. Здесь и так все разрушалось, поэтому пары ломаных плоскостей над старым домом вполне хватало, чтобы увидеть в этом метафору. Именно эти надстройки и пристройки (в Хлебном, Вспольном, Афанасьевском, на Плющихе) снискали Асадову громкую славу, а главным шедевром московской архитектуры 90-х стало офисное здание на Нижней Красносельской.

Потом Асадов пошел дальше, и стал проектировать уже совсем футуристические объекты, криволинейных форм, из стекла и железа, добавив к своим неофициальным титулам звание «первопроходца хай-тека». Правда, именно такого построено было немного (мосты над МКАД, диспетчерская рубка над Третьим кольцом), а недавний центр Mercedes-Benz на Волгоградском проспекте был уже абсолютно чистым европейским хай-теком без особых деконструкций. Сегодня Асадов возглавляет крупную мастерскую в «Моспроекте-2», ведет около 20 проектов, в стройке - семь больших объектов, а в начале сентября открылась наконец вторая очередь Тургеневской библиотеки. Но если заглянуть на сайт www.asadov.ru, то среди последних работ мастерской обнаружатся не только они, но и двухлетняя Юля - внучка Александра Рафаиловича...

- Архитектура всегда была для вас семейным делом?

- Совсем нет! Архитектором я решил стать в середине 10 класса и довольно случайно: мама - врач, папа - военный. Жил я тогда в Виннице, архитектуре начал учиться в Бресте, а в 1972 году перешел на третий курс МАрхИ. Сел за парту с симпатичной девушкой, потом как-то на лекции по конструкции попалась нам книжка с телевышкой в Виннице, где очень интересное конструктивное решение. Я девушке и говорю гордо: вот, видел, как она строилась. И тут вдруг оказывается, что у девушки там родственники, а ее тетя преподавала мне русский язык! Стали мы с Мариной делать совместный диплом, а перед дипломом взяли и поженились.

- И теперь у вас в семье рекордное количество архитекторов...

- Да, с невесткой - пятеро. Жена работает в 4-м «Моспроекте» у Андрея Бокова, Андрей, старший сын, руководит креативным подразделением нашей мастерской. На него как-то слишком рано все обрушилось: и первая самостоятельная работа, и первый успех. Если композицию «Мерседеса» мы сочиняли вместе (были вынуждены очень быстро придумывать, поэтому там нет каких-то особых откровений, хотя она крепкая и правильная), то стройку Андрей вел сам. Это был неоценимый опыт, но мне хочется, чтобы он и дальше так же глубоко копал. Младший сын, Никита, участвует сейчас в Венецианской биеннале как победитель конкурса студенческих проектов, а работает у Сергея Скуратова.

- Почему же не с Вами?

- Кажется, мы для него уже не авторитеты. И он нас даже регулярно осуждает за разные компромиссы. Считает, что архитектуру надо делать медленно, доводить до последнего гвоздика, не отдавать «рабочку» в чужие руки. Он, конечно, прав, но ведь хочется успеть все! Идет много проектов, суета, конечно, заедает, не все успеваешь проработать... Не хватает темперамента на скрупулезную работу по одному объекту. В этом смысле, кстати, Тургеневской библиотеке повезло: там были перебои с финансированием, поэтому мы делали ее долго и тщательно. И получился в результате очень интересный дом - с историей, с закоулками, с залом, где несколько эпох сходится.

- Но раз уж такой вопрос ставит собственный ребенок, не могу не поддержать тему. В середине 90-х Вы были главным новатором русской архитектуры, и не только проектировали всякие фантастические вещи, но и строили их. Но судя по последним работам мастерской - Библиотеке русского зарубежья на Таганке или зданию Библейского общества на Павелецкой - пафос новизны и радикализма как-то ушел из вашего творчества...

- Тогда был напор, да. Шли на такие ухищрения, чтобы что-то сделать - вплоть до обмана! Я прекрасно понимал, что только в подворотнях можно сделать что-нибудь необычное - и с Красносельской нам в этом смысле просто повезло: дом стоит на отшибе, на путях почти. Мы там что-то согласовали, что-то нет, у меня даже много лет на столе лежало заключение экспертизы, что так строить неправильно. А потом мы за этот дом получили Премию Москвы... Но потом стало казаться, что все это было как-то наивно, что надо как-то сдержаннее. Да и тянет к чему-то более спокойному. Возраст, наверное.

- Да помилуйте, Фрэнку Гери за 70, а он все крыши крушит! При чем тут возраст?

- Нет, я прекрасно понимаю, что к каждой работе надо относиться как к последней. Но все эти непрерывные согласования по инстанциям приводят к тому, что теряешь свежесть, задор уходит. Возникает самоцензура. Идеи-то родятся, но ты понимаешь, что они никому не нужны. Хотя раньше у меня было намного хуже с идеями, а сейчас - то ли опыта больше, то ли кругозор шире - стало легче именно придумывать.

Я же вырос на реконструкции, и мне всегда было легче работать, когда есть внешний импульс - будь то другой архитектор, заказчик или среда. Первое, что я делал после института, придя в МосжилНИИпроект, - проект комплексной реконструкции квартала по Варсонофьевскому переулку. Это был первый подобный опыт в Москве. А в1982-м году пошла работа по реконструкции Старого Арбата. Началась она действительно из-за коллектора, который тянули к новому зданию Минобороны на Арбатской площади, но выросла в полноценный городской проект. Были проработаны окружащие кварталы, намечено зонирование, резервы...

Конечно, компромиссов там было больше, чем прорывов. Тем не менее, это была очень ценная и актуальная работа. Тогда очень хотелось понять, почему старый город - это город, а новый - нет, как сделать среду микрорайона гуманной, как привнести элементы старого города в новый. Средовое проектирование тогда только рождалось как понятие. Для меня все это было немного неожиданно: среда, многоплановость, спонтанность, какое-то не совсем рациональное начало... Но зато я понял, что последнее, что остается в доме - это то, что связано с искусством. Все может измениться - функция, инженерия, планировка - а это останется.

- Но сегодня ведь все ровно наоборот.

- Да, теперь дома падают под напором денег. Но ведь и это неслучайно. Город сложился в другую эпоху - и остался под ее маской. Мы ведь пытались делать то же самое, что делали в Европе, и не понимали, почему там это получается, а у нас - нет. Внешне все было похоже: ремонт, реконструкция, реставрация, но вопросы собственности не рассматривались. И кто-то тогда мудро сказал, что архитектура сложная и интересная начнется только тогда, когда кому-то понадобится выжимать что-то из этого места. Это сейчас все страдают из-за того, что выжимают много. А тогда это было вообще никому не нужно. Но я спокойно отношусь к уплотнению, потому что перед глазами Лондон, где вообще три города друг на друге стоят - и ничего.

- Однако в Лондоне позволяют себе вводить в историческую среду контрастные элементы. И у вас это блестяще получалось - недаром же вашу мансарду в Хлебном переулке сравнивали со знаменитой венской мансардой Coop Himmelb(l)au. Почему же это оказалось невостребовано? Почему вокруг сплошной новодел?

- Не знаю, по-моему, это как раз не самое страшное для города. А чисто по-человечески - ну не хочется тратить на это силы! Можно биться головой об эту стенку - а можно за это же время сделать пять проектов в других местах.

- Поэтому вы и двинулись в какой-то момент в регионы? Ханты-Мансийск, Ростов-на-Дону, Туапсе, Новосибирск, Челябинск...

- Это не было осознанной ставкой. Тем более, что, кроме нескольких небольших скульптурных работ в Ханты-Мансийске, так ничего и не пошло. Хотя строится в регионах очень много. Но даже, когда мы выиграли конкурс на привокзальную площадь в Мытищах и стали делать «как в Москве» - криволинейный дом, переменная этажность, пентхаузы на крыше - риэлтер сказал, что здесь покупатель такое не потянет...

- Но разве же не обидно, когда так много придумано, и так немного реализовано? Или когда из проекта уходит ключевая идея - как было с теннисным центром в Кунцево, где так и не удалось сделать крышу-газон?

- Обидно, тем более, что трава благополучно растет на других наших крышах - например, на доме Библейского общества. Там, правда, 150 кв. метров, а не 1000, но все равно в этом нет ничего сложного. Достаточно 7 сантиметров грунта плюс изолирующий слой геотекстиля. И система полива тоже очень проста: стоят на краях форсуночки, кнопку нажимаешь и все поливается. Остается только убирать и косить. В холодной Финляндии очень много таких крыш: потому что если на юге это защита от перегрева, то на севере - защита от переохлаждения. Но вообще с возрастом легче впитывать чужие идеи, принимать их, развивать, порой даже менять направленность проекта...

- Фольклорному центру Людмилы Рюминой, который вы строите сейчас напротив «Горбушки», ничего такого не грозит?

- Это был кинотеатр «Украина», 60-х годов, почти безликий. Мы пристраиваем фойе, которое накрывается малым залом. Форма зала продиктовала и необычный объем - эдакую перевернутую тарелку. И мы поняли, что это кокошник. Который для пущей аутентичности будет расписан художником-монументалистом Кареном Сапричяном. Этот орнамент для меня - перекличка с любимыми домами ВЦСПС Власова, кинотеатром «Ленинград». Мне кажется, такая большая (800 кв. м) роспись в городе будет событием. Потому что в большом объеме дома у нас красятся редко, а жаль: это же все из классики пришло. А обратный наклон защитит краску.

- Эта форма уже была у вас в проекте Шведского центра на Шлюзовой... Как, впрочем, и ваш любимый конус кочует, то усекаясь, то опрокидываясь, из проекта в проект..

- Так часто бывает, что идея возникает, и бродит, бродит. И пока она не реализуется, ты не успокоишься. Сделали мы, например, проект реконструкциии Боровицкой площади, где была такая «рыба-кит» со сказочным городом на спине и разинутой пастью-атриумом. Время от времени «кит» должен был выпускать водяной фонтан, а зимой он бы превращался в огромный ледяной столб. Идею не приняли, проект умер, но, как выяснилось, не совсем - он просто ушел в ноосферу, чтобы вернуться к нам в виде заказа на искусственный остров около Туапсе - с аквапарком, гостиницей и т.д. Интернет мне как раз и представляется в виде такой ноосферы, где идеи взаимодействуют друг с другом.

- Но при этом с компьютером вы так и не подружились?

- Да практически все мое поколение на компьютере не работает. Хотя интернет для меня это как раз возможность не утратить широту взгляда, не зациклиться на проблемах стройки, денег, градсоветов, вообще - повседневной текучки, которая страшно засасывает. Хотя, чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что архитектура - есть все.