Московская архитектура без Лужкова?

...а через нее – и российская архитектура, так как в большинстве городов и весей градостроительная и, скажем так, художественная политика ориентируется на центр.

Федеральное руководство к архитектуре равнодушно, больше озабочено углеводородами. Не случайно за эти годы не появилось ни одного значимого федерального здания ни для парламента, ни для суда, ни для кабинета министров. Знаковым объектом стал только отреставрированный Кремль, но и здесь федеральное начальство предпочло жить в старых стенах, восстанавливая «Россию, которую мы потеряли», с золотом и орлами. Архитектура было отдана на откуп региональной власти. И тут Юрий Михайлович был первым, архитектура стала средоточием его политического дискурса. Интересно, что и коллизия отставки не обходится без архитектуры и строительства. Достаточно вспомнить первые шаги Ресина в период междуцарствия (остановка строительства на Боровицкой площади, предложение о переносе памятника Петру и т.д.), риторику противников Лужкова: «архитектурные недоразумения» (В. Сурков), «Сити – градостроительная ошибка» (С. Собянин).

Именно строительство – нерв московской политики, а архитектура – окончание нерва, точка контакта власти и общества. И дело не в самом Лужкове, фигуре экзотической, а в воплощенной в нем модели взаимоотношений власти и архитектуры, когда власть напрямую участвует в формировании облика города, транслирует свою волю и вкус на всех уровнях, от дома до Генерального плана. Немало домов было любовно подправлено градоначальником самолично, как приснопамятный дом компании ЭНКА на Цветном бульваре, тогда, как говорят, и родился знаменитый термин «плоскомордая архитектура». В художественном отношении Юрий Михайлович
обладает несомненным чутьем в области массового художественного вкуса. Нельзя не признать, что его «произведения», такие как Храм Христа Спасителя, Царицыно, Теремной Дворец в Коломенском, отражают предпочтения основной массы московского населения, сильно изменившегося по составу за 18 лет: тягу к простой и доступной пониманию красивости, внешнему богатству, приблизительному историзму. Лужков – совершенно народный правитель. Также последовательно воплощалась воля инвесторов и строительного комплекса в градостроительстве: извлечение максимальной прибыли из городской территории. Архитекторам отводилась скромная роль исполнителей этой воли. Старались они, то есть мы, как могли, ведь не сам мэр рисовал фасады, чертил детали и выбирал материалы.

Не станем спорить, могло ли быть иначе. Скорее спросим, есть ли альтернативы? Есть ли другие формы взаимодействия, когда власть, ставя задачу, доверяет ее решение профессионалам. На градостроительном уровне так происходит в Перми, там между областной и городской администрациями и разработчиками Генплана есть диалог. При всех оговорках и возможных изменениях акцентов при переводе концепции KCAP в соответствующую нашим законам градо строительную документацию. На уровне же отдельных зданий лучше всего сказал Борис Немцов, вспоминая свое губернаторство. На вопрос о нижегородской архитектурной школе он честно ответил (цитирую по памяти): «А я и не знал, что у нас такая знаменитая архитектура», имея в виду, что вполне доверял главному архитектору Нижнего Новгорода Александру Харитонову.

Стоит ли ожидать от новых московских властей изменения градостроительной и архитектурной политики? Недуги градостроительства так обострены, что угрожают жизнеспособности Москвы как города. Поэтому хочется надеяться на простое чувство самосохранения, которое заставит администрацию все свои силы бросить на их лечение. Что же касается архитектуры, то лучшим решением был бы независимый в своих решениях Градостроительный совет, ЭКОС с участием общественных организаций и открытые архитектурные конкурсы на ключевые объекты столицы.