Оставаться архитектором. Интервью с Сергеем Ткаченко

Однако ровно в это же время Ткаченко завершил обучение у известного фотографа Льва Мелихова, купил «Хассельблат» и стал профессиональным фотографом. Каковой статус подтвердил участием в большой фотовыставке в Манеже. Кроме того, в этом году мастерская Ткаченко заканчивает сразу шесть больших зданий, месяц назад заработал сайт мастерской (www.sbtkachenko.ru), а издательство «Жираф», курируемое мастером, выпустило к конференции Heritage At Risk три отличных книжки. Даже зная о том, что встает этот человек каждый день в пять утра, все равно непонятно: как он все успевает?

- Сергей Борисович, если отринуть тот факт, что Родина сказала «надо», то - чисто по-человечески - Вы всерьез увлеклись Генеральным планом?
- Всерьез. Кроме шуток. Мне как раз нравится виртуальная часть этого дела, которая потом материализуется. В пароходы, зданья и другие громкие дела с прокуратурой… Домики-то мы проектировать умеем, можно делать это дальше, лучше, хуже… А это совершенно другой вид деятельности - вроде на том же поприще, но более глобальный. Причем то, что после этого не остается следов, это даже интересно. Нельзя найти следы градостроителей, если ты, конечно, не барон Осман.
- Но это же работа совсем с другим материалом: не с объемами, а с картой, не с домами, а с людьми, не с картинками, а с буковками…
- Это работа с реальной городской жизнью. Не рисование углем на кальке, а создание условий, при которых город будет жить, пульсировать, функционировать. Генплан - это не карта, это закон. Я не главный архитектор, который напрягся - и что-то произошло. Я обеспечиваю процесс: где-то что-то нажимаю, дергаю за ниточки, давлю - понимая как генпроектировщик, что надо объединить усилия массы людей, чтобы что-то случилось. Ведь без сантехника нельзя дом спроектировать. Про него обычно забывают, но что такое дворец без канализации? Точно также с городом. Город - это тоже объект. Только с ним значительно сложнее, чем с домом. Дом можно построить, снести, отреставрировать – а город отреставрировать нельзя.
- Остается ли при этом время на объемную архитектуру?
- Как только выдается свободная минутка, час, день, вечер, выходной - они тут же посвящаются любимому делу, известному до малейших деталей - объемному проектированию. И так приятно ходить по Москве и видеть собственное - не изуродованное строителями.
- Самый знаменитый ваш новый дом – «Коперник»…
- Ну, он, наверное, знаменит по цене квадратного метра. Хотя самый наш дорогой объект – это Пост номер один. Перенос его к могиле Неизвестного солдата обошелся дороже, чем любой «Коперник». Потому что ради этих полутора квадратных метров пришлось делать реконструкцию Красной площади, Исторического проезда и перекладывать все инженерные сети. А цена метра в наших домах нас, признаться, не очень волнует. Волнует цена этого объекта для города и в городе.
- Что же тогда «Коперник» так высоко поднялся – аж до самого «Президент-отеля»?
- А он и должен был подняться - и плавно сгладить переход от «Президент-отеля» к той многоэтажной застройке, которая будет еще выше. Там вокруг все будет застроено так, что мало не покажется. Но, когда первый вариант проекта посмотрел мэр, он сказал, что тут должна быть другая архитектура: сказочная. И мы полтора года над ней трудились, доведя дом до сказочного состояния. Эта сказка и про краснокирпичные Голутвинские переулки, и про «Президент-отель», и про магазин «Гименей». А своим «оком Мордера», круглым глазом-окном, которое нам не удалось сделать на Павелецкой башне, дом смотрит в две стороны, придавая зданию городской масштаб.
Еще мы сумели убедить заказчика, что тут нужно применить, как это называлось в советское время, средства монументальной пропаганды. И сделали большое мозаичное панно, в котором воплотился наш чуть-чуть дурной вкус. Потому что настоящий художник-монументалист - он как говорит? Чтоб не было галантереи! А тут нам как раз удалось немного галантереи продавить. И будет легкое такое сияние с того берега Москва-реки, золотое слегка. Знаю я, знаю, что золото - это ужасно, и что сейчас его не носят, но...
- А кроме того, реклама «Коперника» гласит: «Дом, опередивший время». Чем же он так его опередил-то?
- Может быть, из-за всех этих наших ухищрений дом и стал слишком дорогим, но мне кажется, это идеологически верно: если уж делать дорогой дом на дорогом месте, то надо, чтоб и архитектура была зрительно дорогая. У нас же три идеала дома: загородный дворец-усадьба с колоннами, сталинская квартира в цековском доме и заграничный хай-тек с низкими потолками и комнатами по 300 метров, где хочется встать на четвереньки и ползти, потому что потолок давит. В нашем случае мы старались соответствовать второму идеалу: цековскому. Дом солидный, монументальный, с мрамором, мозаикой - разве что без скульптуры.
- Немного похоже на «ДОН-Строй»…
- А все ровно наоборот. Мы так давно публиковали «Коперник», что коллеги поймали тенденцию. Волна «неосталинок» пошла как раз после первой его публикации. Да, мы немножко подпихнули эту моду - равно как и Павел Андреев, Михаил Белов... Все практически одновременно вышли на ар деко - как будто сидели на эскизах. «Коперник» был опубликован в 1999 году, как только мы выиграли конкурс – переиграв, кстати, в последнем туре Александра Скокана, к чьим четким, единообразным формам заказчик уже было привык.
 - И вдруг совершенно иная архитектура – почти «скокановская» - офисный комплекс «Северное сияние»…
– Тут мы честно делали офис «четыре звезды», не уходя ни в какие эмпиреи, стараясь лишь соответствовать улице Правды с ее замечательным, безвременно сгоревшим памятником конструктивизма – комбинатом «Пресса» Пантелеймона Голосова.
- Но к конструктивизму там только робкий отсыл в виде стеклянной консоли-пеналада скругленный угол…
- Не только. Занимаясь домом Мельникова и слушая рассказы Виктора Константиновича о том, как папенька ловил солнце то в одно окошко, то в другое, я все это впитывал. И хотя в нашем здании применены современные материалы, но именно их сочетание позволяет разыграть свет: солнце играет на металле, то здесь, то там появляются мазки света, простой «пенал» превращается в бриллиант. Мы старались сохранить то ощущение, которое есть в интерьерах дома Мельникова - чтобы оно неожиданно появлялось на жестких, почти хай-тековских фасадах этого дома.
- «Пенал» зависает над площадью Савеловского вокзала, которая когда-то выглядела страх как современно: первая в Москве трехуровневая развязка, где снимали «город будущего» режиссеры, менее обеспеченные, чем Тарковский - который «город будущего» для «Соляриса» снимал в Токио… Но сейчас тут кошмар и ужас.
- Мы защитили на Архитектурном Совете концепцию развития площади, за которую сейчас бьются масса инвесторов и две префектуры. Я ведь очутился в Институте Генплана не на формальной должности зама по регионам, когда основной задачей было бы отбиться от лишней работы, а несколько в ином качестве. Поэтому любой собственный дом получает некое высшее предназначение: быть, скажем, частью будущего градостроительного ансамбля. Там будет перекрыта железная дорога, площадь станет многоуровневой, а это только «точка входа» к ней. Мы как бы зафиксировали некую вводную, которая поддержит то, что задумано на площади, и, может быть, даже окажет определяющее влияние.
- В Ермолаевском переулке здание РФФИ тоже оказало «определяющее влияние». Всех распихав, как посудную лавку…
- Здесь мне хотелось создать ощущение Флоренции. Когда я первый раз туда попал, я везде чувствовал героический масштаб: палаццо, которые крупнее, чем мы привыкли, улицы, которые уже... И имея здесь жутко затесненное место, где сносили «долгострой» Минобороны, мне вдруг захотелось сделать такой же героический масштаб. Устроить настоящий дворец власти. Фонд федерального имущества - одно название чего стоит! И чтобы это не вывеска была, а архитектурный элемент - специально преувеличенного масштаба. Да, у здания настоящий имперский характер, оно как бы распихивает все вокруг, занимая все пространство - но там же и застройка измельченная. Поэтому хотелось сделать дом абсолютно другим, чтоб было ясно: вот оно. Вот место, где власть живет и властвует.
А в Вознесенском переулке все наоборот. Дом страховой компании «Спасские ворота» должен был смягчить ситуацию. Мы с уважением отнеслись к соседнему домику, где Пушкин что-то читал Вяземскому. Но кроме того, по этому переулку 33 раза в день ездят самые главные люди Москвы. И отрывая свой взор от бумаг, они едут прямиком на круглый эркер. Который мы строителей буквально шантажом заставили сделать настоящим: не дешевым граненым, а из дорогого гнутого стекла.
- Но, честно сказать, этих ухищрений практически не видно: деревья все загораживают…
- Да, мы специально «вильнули» фасадом для того, чтобы сохранить дерево. Получился дом рваный, угловатый, но поскольку у него есть ось, то все «лохмотья», которые торчат в разные стороны от этой оси, придают ему некую живописность.
- Ну да: куски, куски, а в целое дом так и не собрался…
- А зачем? Это же историческая, разнохарактерная среда, где новой цельности просто не нужно! Это тот же прием, который мы применили еще 10 лет назад на Таганке: внутри камерный дворик, а с улицы - воссозданные фасады. И офисное здание в Крутицком переулке - тоже вписывание в место. Монастырь, кирпич, изразцы, скромная, но богатая форма. И вокруг подворье из маленьких домиков. И центр нашего здания, как и центр той композиции, Крутицкой, остается кирпичным, сложным, с нарочито излишними деталями, а вокруг – как подворье. В этом месте просилось что-то индивидуальное, и громадный карниз – он, конечно, «слишком». Он и не нужен тут такой… Но хотелось сделать деталь, которую никому не захочется повторять. Сделать - интересно, а повторять - уже нет. Но керамические вставки будут соответствовать замечательным Крутицким изразцам.
- А будет ли завершен фантастический проект комплекса «Сад-Лабиринт» на перекрестке Палашевского и Козихинского - с фреской во весь фасад?
- Нет. Старый заказчик его продал, а новому это не понадобилось. Мы уже немного избалованы тем, что «архитектор правит бал», как нам это Владимир Ресин все время повторяет, и даже кое-кто в это поверил. И мы тоже полагаем, что если что-то запроектировано, то оно должно реализовываться. Естественно, излишества иногда отпадают по дороге. Но «излишества» не в смысле «лишнее». Это может быть и минимализм, но если довести его до абсолюта, то это красиво. Не декорированием, а именно классическими приемами.
- Это новая должность принесла Вам возможность выбирать такие лакомые центровые участки?
- Почему же? У нас получился неплохой дом в Митино и очень интересный дом в Солнцево. Причем, как нарисовали, так и построили. А ведь заказчик мог все застроить типовыми домами! Но удалось его убедить, раскачать. И мы сделали 20-этажный жилой дом, который держит теперь большой кусок Боровского шоссе. Правда, от излишеств, столь любимых нами, его очистили, но форму уже нельзя было разрушить и зигзагообразная структура – она осталась.

справка

Сергей Ткаченко родился в Москве в 1953 году. Учился в МАрхИ, был секретарем комсомольской организации. Работал в самых разных «моспроектах»: под началом Якова Белопольского делал Дворец молодежи, занимался Арбатом, где построил несколько домов и начал работы по реставрации дома Константина Мельникова, которые продолжаются по сей день. В 1983 году построил второй (по времени и по величине) в Москве атриум – в здании Латвийского постпредства на улице Чаплыгина. Участвовал в легендарных французских конкурсах: Тэт Дефанс и Опера Бастиль. С  1996 года – в 15-й мастерской «Моспроекта-4», вел реконструкцию Гостиного двора. Построил комплекс «МосЭНКА» на Таганке - «конструктивистский Колизей», где впервые были отработаны принципы объединения исторической застройки с современной архитектурой. В 2002 году построены жилой дом «Патриарх» - самый скандальный дом Москвы, «дом-яйцо» на улице Машкова и комплекс адинистративных зданий на Павелецкой площади. А 1 июля 2004 года Сергей Ткаченко назначен директором Института Генерального плана Москвы.