Быть или не быть

Дискуссионная деятельность, которую проводит московский центр современной культуры «Гараж», очень важна и интересна. Последняя встреча, прошедшая 16 марта, была организована Николаем Малининым, который выступил в роли архитектурного критика и журналиста. Он пригласил к обсуждению действующих архитекторов и архитекторов старшего поколения, молодежь, искусствоведов и критиков. Выступающих было около двадцати – в основном, профессионалы, и несколько человек из культурного сообщества, не имеющего прямого отношения к архитектуре.

Дискуссия показала разнополярные мнения и сложность ситуации. А сложность в том, что сейчас нужно оценить архитектуру советского модернизма с точки зрения ее культурной ценности и с точки зрения ее ухода в историю: что из ее наследия сохранять, и сохранять ли вообще. Николай Малинин в самом начале признался, что входит в число людей, не понимающих и не принимающих подобную архитектуру.И действительно, многие считают, что рассматриваемый период не заслуживает внимания и оценки. Другие полагают иначе. Российское общество всегда расколото на две половины, это свойство нашей культуры, нашей ментальности, потому и здесь мнения разделились пополам.

И все же, является ли архитектура советского модернизма только лишь порождением типизации, стандартизации и приведения архитектуры к одинаковости и однообразию, которые впоследствии не раз критиковались даже ее создателями? Или в ней выросли какие-то ценности, хотя бы по принципу контркультуры, которые заслуживают внимания?

Наша культура всегда развивалась через отрицание. Модерн, конструктивизм, сталинская архитектура, советский модернизм – все они сменяли друг друга, противопоставляя себя более ранним стилям. Потом наступила и вовсе малопонятная эпоха: то ли постмодернизма, то ли «лужковского» стиля, если говорить о Москве, который тоже отрицает почти все, что было создано до него. Наша культура выросла на традициях диалектики, отвечая учению Гегеля, который считал, что любое развитие строится на принципе тезиса – антитезиса, отрицания предыдущего. Только мы всегда забываем о том, что Гегель одной из составляющих прогресса называл еще и синтез. Почему-то в России люди не могут совместить то, что они предлагают миру, с тем, что они так яростно отрицают. Но жизнь доказывает, что любой город в итоге примет все культурные слои. Недаром его сравнивают с деревом: слои, нарастая друг на друга, образуют ствол, и дерево живет. Достаточно вырвать слой, и дерево погибнет. Значит синтезу все же есть место в нашей жизни: если б мы действительно следовали принципу отрицания, то оказывались бы все время перед чистым полем и в культурном плане выступали бы как только начинающее жить сообщество.

В архитектуре, в отличие от других видов искусства, ситуация с сохранением наследия сложная. Архитектура – материальная культура, которая связана со старением и уничтожением. Если подходить к ней вульгарно, как к обуви, можно, не задумываясь, разрушать и ломать. Мы ведь не испытываем жалости к старым ботинкам. Поэтому всегда остается актуальным вопрос: что именно сохранять?

К утверждению о том, что раньше архитектура была индивидуальной, каждый архитектор выражал себя, и в истории архитектуры сохранилась именно эта неповторимость, индивидуальность каждого произведения, отношусь критически. Полагаю, что когда останется последняя панельная пятиэтажка, она будет на вес Парфенона. Подобных Парфенону храмов в то время была тысяча, а этому просто повезло – его превратили в памятник. Если бы в то время было машинное производство, храмы были бы одинаковые. Машинное же производство породило тиражирование, и в этом нет ничего плохого, потому что все, что тиражируется, приспосабливается к потребностям человека.

Решающую роль в сохранении зданий сейчас играет отношение государства к определенному историческому этапу, вопросы экономики. У нашей страны есть история и культура, и это прошлое является нашей второй, искусственной природой, которую создали люди. Если на все это мы будем смотреть с точки зрения экономической, прагматической, как часто делают власти, мы рискуем потерять очень многое. Возьмем Италию, которую традиционно причисляют к «колыбелям культуры». Здесь каждый камень, имеющий отношение к предкам, ценится. Не уважать своих предков – первый признак невежества.

Социальный смысл архитектуры советского модернизма огромен. Ведь она впервые дала людям возможность жить в отдельных, чистых, светлых квартирах. Для людей того времени это было высшее счастье, а современному человеку это понять сложно. В советское время архитекторы часто решали минимальные задачи, но направленные на благо. Несмотря на зажатость и бедность официальной мысли в сообществе кипели дискуссии, обсуждалось, как эти дома сделать лучше, удобнее. В конце концов, в панельном строительстве нам удалось достичь определенных высот, но потом события пошли по другому руслу, не имеющему отношения к архитектуре как к гуманитарной деятельности. Заработал механизм рынка. А вот смысл современной архитектуры не всегда понятен. Несмотря на то, что она отрицает архитектуру советского модернизма, она ее не заменяет. Речь идет об архитектурной этике. Можно построить много домов, но они будут пустовать. Именно эту картину мы и видим в современной Москве. Когда эти дома станут живыми частями города – неизвестно.

Подводя итоги, хочу повторить самую важную мысль: любой город есть явление многослойное, и если мы хотим, чтобы он был живым организмом, все его слои должны существовать. Как их приспособить к современной жизни – это вопрос тактики. Что-то, безусловно, можно ломать. Но что именно – в каждом отдельном случае решает ситуационная этика, а в какой-то степени – экономика, нельзя отрицать ее значения. Процессы обновления и сохранения в архитектуре необходимы в равной степени.