Вторая жизнь. Приспособление и реставрация архитектурных памятников

Самая примитивная классификация позволяет сделать вывод: если первоначальная и вторичная функции здания совпадают (или оказываются близкими), то решение задачи упрощается. Таким примером могут служить торговые ряды, приспосабливаемые под современный магазин или пассаж. В этом случае не возникает непримиримых противоречий, разрешение которых возможно лишь путем радикального изменения планировочной структуры памятника.

Существует также сложная проблема взаимоотношения содержания и формы, которая, на наш взгляд, толкуется несколько упрощенно. Действительно, содержание и форма – две стороны единого целого, и невозможно добиться успеха, игнорируя одну из составляющих этого целого. Верно также и то, что функция первична и в значительной степени предопределяет форму. Все это так. Но достаточно ли такого прямолинейного утверждения, чтобы считать себя готовым к решению трудной задачи адаптации памятника к новым условиям? Нет, проблема куда сложнее! Действительно, при проектировании нового сооружения автор на основе технического задания осмысливает функцию будущего здания и материализует ее в конкретных архитектурных формах. В этом случае форма явно вторична и подчинена функции. Совсем иная картина, если речь идет о памятнике. При реставрации и использовании памятника в новых целях форма уже задана исторически. Автор не только не может произвольно ее менять, но даже для пробивки нового проема должен получить специальное разрешение. Это одна из специфических особенностей, которая как бы переворачивает с ног на голову привычный процесс проектирования. В приспособлении существующая форма (в широком смысле слова) становится едва ли не решающим фактором. Она активно диктует свои требования в процессе принятия решения. Архитектор, который занимается современным использованием памятника, поставлен перед необходимостью совместить почти несовместимое, вдохнуть новую жизнь в старую архитектурную оболочку, мало пригодную для современной функции. Это требует знаний в области реставрации, опыта работы в новом проектировании и, главное, такта и понимания своей специфической роли в этом процессе. Вот почему декларативного провозглашения главенства содержания над формой в нашем деле, увы, недостаточно. Тут еще многое надо осмыслить и проверить.

Приспособление для современного использования и реставрация – неразрывные стороны единого процесса восстановления памятника. Их искусственное разделение приводит, как правило, к негативному результату. Не случайно научно-реставрационные советы не рассматривают проектов реставрации без предложений по использованию памятников.

Важнейшим условием соблюдения правил реставрации и дальнейшего использования памятников является строгий и, главное, эффективный контроль со стороны органов охраны памятников. Вот это обстоятельство оказалось наиболее слабым местом. Настолько слабым, что эти функции частично пришлось взять на себя общественности.

Опыт последних лет, к сожалению, дает повод для грустных размышлений. Пожалуй, самым вопиющим примером служит судьба памятника XVIII – XIX вв. – усадьбы Римского-Корсакова на Тверском бульваре в Москве. В результате давления со стороны инвесторов и попустительства органов охраны памятников от здания сохранилась лишь фасадная стена, выходящая на бульвар. На месте самой усадьбы появился роскошный ресторанный комплекс, который распространяется вглубь квартала до Большого Гнездниковского переулка. Сейчас много говорят о приватизации памятников. Можно представить, к чему это приведет в провинции, если такое произошло в самом центре Москвы, на глазах тысяч москвичей. Отдельного разговора заслуживает судьба «Манежа». Сообщение о том, что горит «Манеж», и кадры пожара на экранах телевизоров повергли москвичей в шок. Казалось, что-то зловещее, гораздо более страшное, чем пожар на памятнике архитектуры, стояло за этим событием. Но прошло немногим более года, и перед нами предстало новое, с иголочки, здание.

Действительно, «Манеж» преобразился. Его полезная площадь почти удвоилась, главным образом, благодаря подземному техническому этажу. Совместными усилиями удалось похоронить безумную идею устройства под зданием гигантской городской автостоянки.

Сильное впечатление производят клееные деревянные фермы, полностью повторяющие рисунок бетанкуровских. По распоряжению мэра фермы оставили открытыми в интерьере, и посетители могут ими любоваться. Появились и ресторан, и буфет, и конференц-зал. Полностью заменены все инженерные системы.

Я попал в реконструированный «Манеж» вскоре после выставки акварельной школы Сергея Андрияки. Перед глазами открылось огромное пространство без привычных колонн, которые знали несколько поколений москвичей. Все очень красиво, удобно и персоналу выставочного центра, и посетителям. Почему же тогда историки архитектуры, серьезные знатоки старой Москвы, реставраторы не разделяют общих восторгов? И открытые фермы им не нравятся, и подземный этаж, и ресторан с буфетом, и лифты с эскалаторами, и оконная столярка из пластика. Что это, брюзжание ретроградов? А как же тогда закон, по которому всякие капитальные работы на памятниках архитектуры категорически запрещаются? Ведь «Манеж» всегда имел потолок, и фермы никогда не были открыты со стороны интерьера, как бы эффектно это ни выглядело. В данном случае для показа ферм достаточно было не закрыть небольшой фрагмент потолка, чтобы не искажать общей картины интерьера. В реставрации такой прием допустим, но отсутствие всего потолка совершенно меняет первоначальный образ этого уникального пространства.

Сделано это было волевым решением, причем никто из специалистов, сопровождавших руководство, не решился возразить и противопоставить какие-то аргументы. Допускаю, что в «группе сопровождения» не было ни одного реставратора, а архитекторы из нового проектирования зачастую считают требования реставраторов избыточными и тормозящими нормальную работу. Возникла, и не в первый раз, ситуация, когда серьезные специалисты, историки архитектуры предстают в средствах массовой информации упрямыми противниками прогресса, не понимающими очевидных вещей.

Подведем итог. В случае с «Манежем» капитальные работы велись на памятнике в нарушение закона. По мнению городских властейи большинства москвичей, памятник от этого выиграл. Специалисты же продолжают настаивать на том, что делать этого было нельзя, несмотря ни на какие полученные финансовые и функциональные преимущества. Или надо соблюдать закон, или его отменять. Иначе подобные ситуации будут повторяться регулярно. Что и происходит сегодня.

Необходимо отчетливо представлять, что реставрация памятника с его последующим приспособлением – всегда компромисс в большей или меньшей степени. Невозможно вместить современный офис или производство в старую оболочку, не нанеся ущерба памятнику. От таланта и такта архитектора зависит минимизация такого ущерба. Архитектор вынужден удовлетворять требования заказчика, который финансирует все работы. При этом возникают разные ситуации. К сожалению, критики всегда занимают бескомпромиссную позицию, негодуя по поводу любого нанесенного памятнику ущерба. Это очень удобно, так как придраться тут не к чему.

В памяти свеж пример реставрации Петровского Подъездного дворца Матвея Казакова на Ленинградском шоссе, который от авиаторов перешел к Правительству Москвы. В нем решено было сделать комплекс Дома приемов. Реставраторы фирмы «МАРСС» и производственники выполнили реставрацию на исключительно высоком уровне. Фасады и интерьеры дворца, искаженные прежними арендаторами, буквально преобразились. Непросто решался вопрос приспособления помещений под технические службы. В результате часть служб пришлось разместить в подземном пространстве заднего хозяйственного двора. Эта вынужденная мера, тем не менее, явилась нарушением закона.

Есть еще один радикальный способ избавиться от проблем, связанных с реставрацией и приспособлением. Здание доводят до аварийного состояния, чтобы потом сказать: «Какой смысл вкладывать средства в реконструкцию этих развалин?». Именно такую картину мы сегодня видим с уникальным зданием типографии работы (предположительно) Эль Лисицкого в 1-м Самотечном переулке. Простояв за забором в полном запустении несколько лет, оно недавно сгорело. Дальнейшая его судьба неясна. К сожалению, власти все более решительно переходят в наступление, избавляясь от вполне конструктивно благополучных, но не угодных им зданий.

Мы не представляли в 2002 году, какой «ящик Пандоры» открыли, когда молча смотрели на снос отеля «Интурист» в начале Тверской. Я не припомню ни одного выступления в печати с осуждением этой акции. Все, в том числе архитекторы, считали, что исправляется ошибка прошлых лет. Никто не предполагал, что это пробный камень, начало неуправляемой цепной реакции по сносу домов старой Москвы. И только когда стали ломать «Военторг» и гостиницу «Москва», все словно очнулись. Но процесс уже пошел. После «Интуриста» снесены гостиницы «Минск» и «Россия». Следующим в «черном списке» московских властей, по-видимому, значится здание Дома художника на Крымском валу. Не всем этот дом нравится. Его строгие, почти аскетические фасады раздражают некоторых любителей мажорной архитектуры с обилием деталей, лепнины и прочих атрибутов синтеза искусств. Тут мы подошли к важному моменту: нельзя сносить здание только потому, что оно кому-то не нравится. Иначе нашим внукам не дано будет знать, что такое исторический город, в котором веками сосуществуют постройки различных эпох. Вместо этого их необходимо сохранять – реконструировать, приспосабливать к новой функции.