«Архитектура — это ленивец». Разговор с Мартином Райнишем

Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru)

25.06.2015

Интервью с чешским мастером деревянной архитектуры Мартином Райнишем, чья выставка проходит сейчас в московской Галерее ВХУТЕМАС.

Структурная конструкция из веток – Максов. Фото: Давид Кубик. Предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

Мартин Райниш (Martin Rajniš) – чешский архитектор и урбанист, один из основателей Чешской палаты архитекторов. Сторонник «естественной архитектуры», он проектирует и строит разнообразные объекты из дерева – от смотровых башен и арт-объектов до детских садов и мостов. Его проекты были показаны в национальном павильоне Чехии в рамках 12-й Венецианской биеннале архитектуры в 2010, а в 2015 он вошел в состав жюри премии AРХИWOOD.

Публикуемое интервью Мартин Райниш дал в 2014 в связи со своей персональной выставкой в пражской галерее DOX.

Выставка Мартина Райниша в Галерее ВХУТЕМАС продлится до 1 июля 2015.

* * *

Яна Тича: Мартин, выставка в галерее DOX представляет итоги двенадцатилетнего труда, двенадцати лет проектирования и строительства архитектуры в гармонии с природой в самом широком смысле слова. Ты называешь ее «Естественной архитектурой». Она рождалась постепенно, с тех пор, как ты в 2001 году вернулся из путешествия по миру и прочел в «Рокси» лекцию, в которой впервые сформулировал то, что ты вынес из этого путешествия. Ты говорил о том, как тебя раздражает современная западная архитектура, какое множество интересных вещей ты встретил у так называемых «примитивных» людей, и ты начал бороться за то, чтобы архитектура изменила направление, слегка абстрагировалась от достижений цивилизации и стала естественной. Если сегодня, 13 лет спустя, оглянуться на все это, как ты это видишь? Какие из тех идей, о которых ты тогда говорил, воплотились в жизнь?

Мартин Райниш: Мое решение отправиться путешествовать и попытаться в своей «третьей жизни» немного лучше сориентироваться в мире, научиться чему-то, было абсолютно верным. А то, что я тогда в «Рокси» назвал профессиональным самоубийством, превратилось в целебный и укрепляющий бальзам. Мое возмущение современной западной, восточной и центральной архитектурой было сильным. Та часть возмущения, которая проистекала из моего ежедневного общения с крупными инвесторами, с тех пор, конечно, улеглась. Но решительно не изменилось мое убеждение, что архитектура находится в кризисе. И этот кризис даже углубился. Архитектура перестала заниматься тем основным, что она должна делать.

Структурная конструкция из веток – Максов. Фото: Давид Кубик. Предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: А что должна делать архитектура?

МР: Архитектура должна быть всемогущей подругой, всемогущей, всеобъемлющей основой человеческой жизни. Архитектура должна быть доброжелательной, пригодной для жизни, гармоничной, понятной, читаемой, близкой людям. Она должна помогать людям жить хорошо, весело, дружно. Архитектура – это гнездо нашей жизни. А в тот момент, когда мы начали смотреть на архитектуру как на техническую систему, как на функционирующий механизм, мы начали воспринимать людей как повторяющиеся детали какой-то гигантской шестеренки. Чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что это была тотальная ошибка, провал. Эпоха современности выскользнула у архитектуры из-под ног. Архитектура – это прекрасный, милый, добродушный ленивец. Она передвигается медленно, потому что чтобы какой-нибудь дом действительно прижился в обществе, он должен оставаться неизменным, по крайней мере, в течение жизни десяти поколений. Чтобы стало понятно, как людям там живется и умирается, как человек там влюбляется и разочаровывается, насколько трудна и прекрасна там жизнь, как этот дом выглядит в тумане, в мороз, как он приспосабливается к ландшафту, к обществу. А все это происходит не быстро, это дело, требующее долгосрочного совместного труда поколений.

Башня Шолцберг. Фото предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: Но где найти это равновесие, чтобы при этом не отказываться от современных достижений, облегчающих нам жизнь?

МР: Единственный путь – это возвращение к корням и поиск. Нам невероятно повезло жить в огромном, непрерывно длящемся эксперименте, который ставит природа. Она ставит его вот уже 4 миллиарда лет, и каждое мгновение в нем участвуют миллиарды клеток, единиц информации, структур. Нас окружает неисчерпаемый арсенал удивительных вещей. Одну из лучших мы носим у себя в голове. Эти 130 грамм человеческого мозга, которые думают, и оставшиеся 1,3 кг, которые поддерживают этот процесс, наверное, это самое лучшее, что пока встречается в природе. Это позволяет нам понять целый ряд вещей. Я думаю, что безумием было бы утверждать, что мы от чего-то откажемся. Мы не откажемся от вещей, которые нам служат, но вместе с тем мы не позволим им превратиться в наших хозяев, которые нас каким-либо образом подавляют, деформируют, огорчают. Ведь мы же homo sapiens. Как мы одолели кроманьонцев? Благодаря нашей любви к искусству и нашей способности к общению. Архитектура не функционирует, архитектура – это магическая структура, в которой можно жить. Современная архитектура – это всеми оставленный ленивец, у которого разъехались лапки, эпоха выскользнула у него из-под ног, исчезла где-то впереди, в облаке пыли, и он не знает, что ему делать.

Поленница у Славонице. Фото: Андреа Тил Лготакова. Предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: Ты думаешь, что путь из этого кризиса, из этой западни, в которую попал бедняга ленивец, ведет через возвращение к корням, как ты только что говорил? Может, это скорее дорога вперед, где ленивец найдет что-то новое, чего он еще не знает?

МР: Для меня путь назад – это не путь к исторической архитектуре, ни к чему такому я возвращаться не собираюсь. Такие попытки уже были, и они ни к чему не привели. Я понимаю путь назад как путь к качеству, пониманию, прочувствованию вещей. Да, мы живем не в первобытном сообществе, мы живем в обществе. Мы не изготавливаем вещи, которые нужны нам в повседневной жизни, мы поручаем кому-то их изготовить, покупаем их. При этом самая важная архитектура та, которую мы воспринимаем ежедневно: гостиная, спальня, терраса, детский садик, школа, пивная. Пивная – это очень важно, особенно в Чехии. Все эти вещи последние 180 лет переживают тяжкие времена. Как архитекторы, мы оказались в ужасно странной ситуации. Мы сами виноваты в том, что нас отодвинули на край общества. Мы наделали столько ошибок и столько глупостей, что люди нам не доверяют. Если мы не хотим просто сидеть и обиженно жаловаться, то разумно было бы попробовать поискать пути и примеры, как можно сделать иначе. Мы пытаемся это сделать. Зачастую это всего лишь пара первых шажков, это не готовые концепты, не что-то сложное. Самое главное – попробовать, можно ли это сделать за небольшие деньги, или все должно быть дорогим и пафосным. И мы проводим такие опыты.

Поленница у Славонице. Фото предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: Значит, эксперимент? Какое место занимает эксперимент в архитектуре?

МР: Абсолютно принципиальное. Я не говорю, что это исключительно эксперимент. Это поиск пути. Эксперимент нацелен на доказательство определенной гипотезы. Мы стараемся продвинуть эксперимент куда-то дальше. Мы строим разнообразные дома. И одновременно с этим мы пытаемся привнести какие-то вещи, которые делают нечасто, но они могут быть приятными и интересными. Например, «трансбордер». Это гибрид между канатной дорогой и мостом, жесткая конструкция которого расположена на большой высоте, так что паводок ее не снесет. И вместе с тем он забавный. Это один из многих примеров того, в каком направлении мы хотим двигаться. Иди деревянный маяк Яры да Цимрмана, вырастающий из бетонно-каменной стены. То, что является совершенно обычным явлением в Сахаре, где дома построены из тех самых камней, которые лежат рядом, и являются прямым продолжением ландшафта. Когда из ландшафта вырастает дом, это вызывает у человека приятное чувство, это логично, это легко, это самое простое, что можно было сделать в этом месте.

Башня Бара II. Фото предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: В течении столетий архитектура отделяла себя от природы, и только в эпоху современности настал перелом. Сегодня у нас нет потребности как-то отделять себя от природы, наоборот, мы ее ищем. Когда мы хотим отдохнуть, мы ищем ее, потому что она нам просто необходима.

МР: Да, мы потомки людей (теперь я говорю об эпохе миллионы лет назад), которые были счастливы в природе. У тех людей, которые не были счастливы в природе, которым не нравился зеленый цвет, не нравилось голубое небо, облака, пятнистые жирафы и тому подобное, и на которых все это навевало тоску, было меньше детей, чем у других, у тех, кому все это нравилось. Мы потомки тех, кому в природе нравилось. Это называется «биофилия», любовь к жизни. Мы берем у природы материалы, но что самое главное – мы перенимаем определенные принципы, определенные конфигурации, которые в ней встречаются. А эти принципы чем дальше, тем больше проникают в архитектуру. В то время как в 2001 году это казалось чем-то подозрительным, в настоящее время есть тысячи архитекторов и других творческих людей, которые возвращаются к природе, возвращаются к природным материалам, к природным структурам. Я думаю, что незаметно, но повсеместно в мире рождается нечто, что не является стилем, эстетикой, а весьма многообразным потоком вещей. Это похоже на дельту реки. Первоначально широкое русло разделяется на множество островков, ручейков, которые расходятся, сливаются и текут дальше, текут медленнее. Возможно, это и есть метод, который позволит архитектуре вновь вступить в дружеские отношения с людьми. Дружественная архитектура. Такие понятия, как уют, понятность, гармония, чем дальше, тем больше стоят в основе того, что происходит в архитектуре. Каждая эпоха несет в себе остатки старого, но одновременно в ней рождается новое. Это и является содержанием этой выставки. Эта выставка рассказывает об итогах более чем десятилетнего труда небольшой группы людей, которые стараются выдумать, прожить, отвоевать иную архитектуру, стараются вернуться к чудесному труду на службе у людей. Конечно, у нас впереди еще долгий путь. То, что мы делаем, это некий намек на то, как можно было бы подходить к сочинению увертюры. Здесь есть свои ученические трудности, но иногда эти несколько нот увертюры соединяются и создают новую мелодию. Возникают вещи, объединяющие несоединимое, малийских догонов с дзеном, лепку из глины со строительством из веток, вещи, имеющие сложную математику, с вещами совершенно примитивными. И одновременно на заднем плане постоянно ведется широкая дискуссия о планировании и непланировании. Я подозрительно отношусь к планам, но при этом постоянно их черчу. Я говорю себе: как можно подозрительно относиться к тому, что является твоим хлебом насущным? Но долгая жизнь научила меня всегда кусать руку, которая меня кормит.

Башня Бара II. Фото предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: Или ты твоя подозрительность происходит именно из-за того, что ты за свою жизнь начертил столько планов? Потому что ты знаешь, сколько в них подводных камней?

МР: Конечно. Я знаю, что план уничтожает на корню некоторые вещи, которые несут жизнь, те кривые линии, которые не создашь на компьютере.

Башня Бара II. Фото предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: А что если строится такая вещь, как слоновий хребет здесь, на террасе в галерее DOX? Как выглядит проект такого объекта?

МР: Проект-непроект. Давид Кубик сказал: давайте сделаем слоновий хребет. И начертил эскиз слоновьего хребта. И я начертил эскиз слоновьего хребта. И мы оба прекрасно понимаем, что между тем, что мы здесь начертим в эскизе, и тем, что будет стоять на террасе, будет большая разница. Почему? Из кривых веток нельзя создать точную топологию. Вместо проекта, привязанного к определенной топологии, это скорее инструкция. Мы знаем, какие нам нужны ветки и крепления, мы в общем виде знаем, какая будет плотность соединений, и можем в уме сформировать закругленность спины слона, и поскольку Кубик скульптор и анархист, то гибкость вещей и неопределенность нашего пути нас не пугают. Надеюсь, получится хорошо. Именно это мне и нравится в догонах и в народном искусстве. Это равновесие между определенной мерой умеренности, ритма функциональности и одновременно там есть определенная степень беспорядка, случайности, хаоса. Хаос делает вещи приемлемыми для нас. Если мы встретимся с тридцатью идентичными людьми, это уж точно произведет на нас неприятное впечатление. Смотри «Матрицу», там очень точно выражено то, к чему приводит современная эпоха, мистер Браун – это, иными словами, ходячая многоэтажка. Их сотни, все они одинаковые, они механистичны, это не наш мир. Наш мир – это многообразие. Я сравнил бы это с той ситуацией, как если бы в коммуникации у нас бы исчезли невербальные средства, жесты, выражение лица, причмокивания, тон голоса, то нас ускользало бы 80 процентов смысла. Аналогично, если мы сделаем совершенно гладкую, чистую, асептическую архитектуру, произойдет то же самое. В природе и в народной архитектуре такого не бывает.

Студия над рекой. Фото: Радка Циглерова. Предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: А теперь скажи мне, как ты сопротивляешься тому, чтобы этого не случалось в архитектуре, которая должна быть точной и спланированной. Вы же строите не одни только слоновьи хребты, вы строите совершенно другие, серьезные дома, получившие разрешение на строительство, и люди в них живут и работают. Какая связь между домами, которые должны быть точно спроектированы, и слоновьими хребтами?

МР: Я стараюсь сделать все возможное, чтобы наше понимание того, что есть законно возведенная постройка, включало и слоновьи хребты. Потому что ряд предписаний a priori губит некоторые замечательные и необходимые качества. Я бы сказал, что между этими вещами нет никакой разницы. Потому что (а теперь самое важное, что я хочу сказать) семечко дерева несет в себе информацию об этом дереве. Это как бы проект дерева. Но проект – это неверный термин, скорее, это инструкция, как дерево должно жить, как должен протекать фотосинтез, это не буквальный план. Семечко не заключает в себе проект, по которому у дерева будет 8721 листьев на расстоянии 21 мм друг от друга, у каждого листа будет 67 зубчиков, включая такое-то количество больших, средних и маленьких. Ничего подобного. У дерева есть инструкция, какие у него должны быть листья, но каждый лист уникален, точно так же, как наши пальцы, или уши, или глаза. Потому что они сделаны по инструкции, а не по схеме. В этом вся разница. Инструкция заключается в том, что кто-то знает, как это делается, и вместе с тем некоторым образом приспосабливает это знание к ситуации. В ней есть место для определенной меры иррациональности. Разных подходов и путей неизмеримое множество. Нельзя сказать, что какой-то из них a priori единственный и самый лучший. Есть пути надежные и есть пути весьма рискованные, но и то, и другое – это путь. Так что я вместе с остальными отправился искать путь, как приласкать, накормить и не подгонять все время вперед ласкового ленивца, брошенного всеми в дорожной пыли. Как устроить для этого ленивца у дороги множество местечек и сказать: ленивец, здесь тебе достаточно один раз взмахнуть когтями, и тебе будет что пожевать. Этих местечек становится все больше, ленивец может поживиться чем-нибудь вкусненьким, он будет сытым, ласковым и дружелюбным. Мне только жаль, что я не могу жить до трехсот или до четырехсот лет и однажды сказать: да, ХХ век – вот это было веселье! XXI век – ничего особенного, но XXII век – это самое лучшее!

Купол РайнМаха. Фото предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: Вернемся к самому началу: тогда в Рокси мы говорил о том, как достичь видения архитектуры 2030 года. Почему ты выбрал именно этот год?

МР: Аналогичным методом, что и Оруэлл, который в 1954 году написал «1984» и представил жизнь на одно поколение вперед. Это одно поколение – 30 лет. Но мне показалось как-то неудобно сказать «2031», и я слегка округлил, сократил поколение до 29 лет.

Структурная конструкция из веток – Кыйе. Фото: Давид Кубик. Предоставлено Галереей ВХУТЕМАС

ЯТ: Ты думаешь, что уже в течение жизни одного поколения эти изменения станут заметны?

МР: Совершенно определенно. Теперь мы, скажем, в 40 процентах одного поколения. Кое-что мы сделали, мы живем с этим, анализируем это. Путь не ведет по прямой, он ведет, поворачивая. Некоторые вещи нам открылись только тогда, когда мы их воплощали – не в технических деталях, они очевидны, а относительно того смысла, как этот дом живет в мире. Какие волны он создает вокруг себя. Как он проник в подсознание людей, и как люди на него реагируют. Все это продвинуло нас вперед, мы добрались до следующей стоянки, но до вершины еще очень далеко. Кислородную маску надевать пока еще рано.