Заявленное темой фестиваля противостояние человека и цивилизации началось километров за 10 до Николы, где образовалась непроходимая пробка из машин, наполовину калужских, наполовину московских. За 5 км до «Архстояния» милиция вообще перегородила проезд, так что в деревню потоки ринулись уже пешком, по горам чудесного угрского заповедника. 

Поселившись однажды в уединении почти умершей деревни, Николай Полисский начал делать свой рукотворный заповедник в соседстве с природой да с десятком местных жителей, подрядившихся к нему в художническую артель. Мог ли он подумать о сотнях и тысячах паломников, обретающихся здесь в ожидании зрелищ? Если так оно пойдет и дальше, то очаровательный в своей тишине и первозданности пейзаж будет напоминать скорее московскую Ходынку в дни гуляний.

Чем же так привлекательны архстоянческие выдумки? Вот, например, Москва гуляла на масленицу, размашистей иного европейского карнавала. Но в Николе другое. Тут народными ансамблями, игрищами и блинами никого не удивишь. В центре фестиваля всегда какое-то событие, концептуальное, интересное, зрелищное. Уже которую зиму тут что-то обязательно горит, отдавая дань проводам зимы. Позапрошлой зимой сжигали свитую из лозы «ракету», в прошлом году посреди поля полыхала чугунная Жар-птица - «гравицаппа», изрыгая из клюва и крыльев столпы огня и тучи искр.

В нынешний раз жгли «Огонь-бабу», сделанную Константином Лариным и журналом DOMUS, трехметровую куклу, посаженную на катальную горку, как на самовар. Ярко-красная баба с пышными формами заменила собой традиционное соломенное чучело зимы. Дети залезали к ней под подол и скатывались, до тех пор, пока из-под юбки вдруг не пошел дымок, и вся огромная фигура быстро занялась огнем. В контексте кризиса вышло остроумно: борьба природной и социальной стихий, где огонь бессмысленно пожирает затраченные на объект тысячи. Их добровольно предали сожжению, совершая некий очистительный акт. После катаклизмов, будь то прошлогодний Ноев потоп, или пожар, или экономический дефолт, встраивающийся в эту линию, приходит новый жизненный цикл. Народ ликует, и кризис побеждает стихия  безудержного лихого веселья, издавна не скупившаяся на зрелища.

Рядом с «Огонь-бабой» Василий Щетинин выстроил своего «Позолоченного тельца», и почему-то хотелось сжечь именно его, как символа всепожирающего потребления и плоть от плоти его – кризиса. Но концептуально это было бы не совсем верным, ведь этот бычок, по задумке автора, в пику золотому тельцу на Уолл-стрит в Нью-Йорке вовсе не агрессивный. Он не золотой слиток всеобщего поклонения, а скорее защитник – недаром его туловище, сбитое из брусьев и досок, напоминает остов корабля. Телец Щетинина – это и ковчег, на котором можно уцелеть, выбраться из кризиса, спрятавшись в его импровизированном «трюме», где развернулась выставка фотографий с летнего «Архстояния». Он и трибуна, вроде советских агитационных конструкций, с которых можно смотреть в будущее, а еще весело отплясывать, как это делали народные ансамбли.

Третьей масличной акцией стал запуск в небо надувной «Жены Ноя» архитекторами из бюро «Рождественка». По замыслу полет должен был закончиться тем, что летающая баба распадается на отдельные фигурки людей и животных, символизируя, наверное, обновление человеческой и животной породы после потопа и опять же начало нового цикла. В итоге, правда, ограничились полетом одной единственной фигуры, больше похожей на русалку.

Вот что удивительно во всем этом, так это ускользающая недолговечность и изменчивость объектов лэнд-арта, составляющая, в общем-то, его суть. Большинство фестивальных объектов живет всего-то один раз, некоторые вот безвозвратно улетают за несколько минут, другие сжигаются, третьи ветшают, подгнивают, покрываются мхом, встраиваясь в природные циклы с их вечным круговоротом. Летние ковчеги, вытащенные на поле в качестве очередных экспонатов, теперь заледенели и превратились из плотов в ледяные избушки. Гигантская Жар-птица остыла и стоит, поржавев, как артефакт древней цивилизации каких-то техногенных язычников. Опять подросла Вавилонская «градирня», возвышаясь над редколесьем гигантским раструбом, а в «Николином ухе» теперь не вслушиваются в тишину, а громко и весело плюхаются в сугробы, скоро, наверное, и горку раскатают под ним.

Архстоянческие владения – это произвольно меняющийся музей под открытым небом, в котором объекты претерпевают постоянное превращение, перетекание вещества из одного состояния в другое. Николай Полисский, между тем, мастерить что-то вечное и не собирается, цикличность разрушения-возрождения принимает за основной закон жизни, в том числе и искусства. Кстати, на этот раз он ничего не выставлял, но работа у него, по-видимому, кипит – в сарае возле церкви сложены заготовки очередных объектов.

Когда все в Николе течет степенно, своим чередом, как и подобает российской глубинке, неправдоподобными кажутся такие людские нашествия, какое было на масленицу, с сопутствующими им развлечениями, вроде выступлений шоу-групп или катаниями на вертолете. Тут хочется насладиться очаровательными видами с редкими березками, забраться в «Ухо», послушать лес и речку, или затаится в «Блиндаже», не спугнуть звуки природы. Лэнд-арт – искусство, врастающее в окружение и предполагающее зрителя-созерцателя. Неудивительно, что когда оно становится достоянием развеселой толпы, что-то теряется. Будем надеяться, заповедник безболезненно переживет фестивальное потрясение, и когда разъедутся сотни машин, там вновь восстановится идиллия природы, художников и их произведений.