|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 21.07.2021 | |
|
Диалоги об образовании и карьере |
|
|
Евгения Репина |
|
| Мастерская: | |
| PANACOM | |
| Архитектурная мастерская Тотана Кузембаева | |
| МЛА+ | |
| Проектная группа Поле-Дизайн | |
|
Империалистический заказ и равнодушие к форме, необходимость доучить бывших студентов за свои деньги и скука формального обучения – дискуссия об архитектурном образовании на недавнем Архпароходе, как и многие разговоры на эту тему, местами была отмечена грустью, но не безнадежна и по-своему интересна. Публикуем выдержки из разговора, собранные одним из участников, архитектором и преподавателем Евгенией Репиной. Атмосфера АрхПарохода дает возможность состояться длительным дискуссиям, как это, например, случилось, с темой образования, предложенной Юлией Шишаловой, Владом Савинкиным и Владимиром Кузьминым.  Тотан Кузембаев. АрхПароход 2021. Дискуссия об образовании в архитектуреПредоставлено агентством «Правила общения»Тотан Кузембаев: У выпускников очень низкая подготовка, часто они не понимают последовательность стадий разработки проекта. Например, они могут выдвигать концептуальную идею на стадии разработки рабочей документации. Уровень ремесленной подготовки тоже очень низкий, например, чертежные навыки слабые. Мне нужно три года, чтобы выучить выпускника, после чего он готов к работе, но зачастую после этого он покидает мастерскую. Вы, педагоги, получаете деньги за обучение, а я плачу им за то, что я их учу. Если ты занимаешься практикой, а потом идешь преподавать, то где-то ты халтуришь, где-то ты не полностью отдаешься. Больше всего выпускников приходит из МАРХИ. Но самые лучшие выпускники приходят из Минска, на втором месте – Новосибирск. Зато московские студенты владеют искусством самопродаж. А кто в этом виноват? Мы сами! Раньше только посвященный мог стать архитектором, дорого заплатив за свою учебу. Когда вы бесплатно раздаете знания, быстро готовя специалистов, то из профессии уходит тайна. Нужно вернуть ее в профессию, чтобы ни один девелопер не знал тайны творчества! Что касается династий, то я не советовал своим детям становиться архитекторами, моя дочь ушла в дизайн, в модельеры, а сын может быть потому и остался в цеху, что образования не получал. Вообще многие известные архитекторы никакие вузы не заканчивали.  Сергей Малахов и Евгения Репина. АрхПароход 2021. Дискуссия об образовании в архитектуреПредоставлено агентством «Правила общения»Евгения Репина: Хотелось немного расширить контекст дискуссии. Мне кажется, что архитектурное образование находится в глубоком кризисе. Но для начала хотелось бы понять эту систему с точки зрения того, кто является заказчиком, подрядчиком, что и кто – продуктом. На данный момент большая часть студентов учится в государственных вузах, и именно государство платит за их образование, фактически являясь заказчиком. И здесь есть небольшая путаница, потому что на данный момент на фоне значительного сокращения бюджетных мест платят за образование родители, а иногда и сами студенты. Рынок в лице работодателей оказывает незначительное влияние на этот продукт, как это верно заметил Тотан. Какого типа специалиста мы выпускаем, определяют, с одной стороны, образовательные программы, согласованные министерством образования, которые носят формальный характер, а с другой – во многом волюнтаризм педагогов, что иногда может быть позитивным фактором, а иногда – нет. Но в целом и тот, и другой подход демонстрирует отчаянный разрыв с современностью. Этот разрыв углубляется четырьмя проблемами, которые упомянул Константин Кияненко, выступая на круглом столе «Академическое архитектурное образование» на «Зодчестве 2019»: коммерциализация, бюрократизация, депрофессионализация и банализация. Выпускники российских архитектурных школ, находящихся под таким прессом, не конкурентны на мировом рынке, кадры высшей школы если и обновляются, то только за счет молодых функционеров, талантливая же молодежь избегает соприкосновения с ее неактуальным, казенным духом. Еще одна проблема – «оптимизация» вузов: объединение ранее автономных единиц, анекдотически-трагическая бюрократизация, иезуитские процедуры аккредитации, сокращение часов при фактическом увеличении нагрузок, сомнительные модели эффективности. Это резкое сокращение бюджетных мест для дизайнеров и архитекторов, сокращение штатных единиц и исход профессионалов-практиков (почасовиков), нашествие далеких от специфики профессии функционеров, которые, однако, хорошо справляются с задачами «оптимизации», но не понимают духа высшего образования в области творческих дисциплин, что при полном отсутствии цеховой солидарности и субъектности у преподавателей и студентов (система демократического управления вузом заменяется системой административного подчинения) ведет к обострению внутривидовой борьбы, к вытеснению лучших профессионалов. Два слова об эффективности. Очевидно, что оценка университетских подразделений или персон полностью зависит от систем координат, в которой все это измеряется. Зачастую они довольно лукавые и носят фиктивный характер. Елена Короткова как-то в частном разговоре поделилась, что эффективность профессоров в американских вузах оценивается элементарным критерием – какой вклад его ученики внесли в экономику страны в виде налогов, занимаясь профессиональной деятельностью. И это совершенно иной взгляд на эффективность. В этом парализующем гомеостазе самым главным – образованием, знанием, поддержкой талантов (учитывая высокую стоимость и все меньшую доступность образования) – занято очень небольшое количество педагогов. Проблемами еще более широкого контекста является почти полное отсутствие запроса на гуманитарное знание, цифровизация как отчуждение и контроль, политическая зависимость вузов, постепенная идеологизация знания, необходимость участия в имитационных, псевдоинновационных программах и зарабатывания денег кафедрами. Все вместе ведет к резкому снижению качества образования и невиданной ранее апатии студентов, особенно в связи с пониманием ими сложности карьеры в режиме отсутствия честной конкуренции, а также низкого статуса специалистов в социальной иерархии в условиях распределительной экономики. Получая очень трудоемкое, дорогостоящее образование, студенты со всей страны вынуждены переезжать в поисках работы в Москву, имея возможность претендовать на очень низкие зарплаты, львиная часть которых уходит на аренду жилья. И здесь мы снова сталкиваемся с еще одной общероссийской проблемой – контрастом столицы и провинции. В целом, российская академическая традиция в архитектуре и тем более дизайне имеет короткую историю, будучи к тому же долгое время отключенной от актуального мирового процесса, сегодня не поддерживается, в отличие, например, от американской школы, профессиональным сообществом, Союзом архитекторов. Как выразился тот же Кияненко, «профессия равнодушно взирает на то, что происходит в сфере образования». Кроме того, российское архитектурное образование не является ни по-настоящему академическим/фундаментальным (акцент на исследованиях, теории, гуманитарных основаниях, идеях), ни профессиональным/практическим (навыки). Совершенно новым фактором рынка является заинтересованность работодателя в конкретных навыках и талантах специалиста и равнодушие к его диплому. Параллельно приходит осознание и сомнение со стороны самих абитуриентов и их родителей в необходимости получения высшего образования. Но мы видим огромный разрыв между невероятным усложнением жизни и упрощением подходов, в том числе и в высшей школе. Мы в нашей мастерской воспринимаем университет в старой, классической парадигме как служение универсальному общественному благу, стремление к чему-то наивысшему, наилучшему. Классический университет воспитывает Человека с большой буквы, автора картины мира, носителя мировоззрения, проповедует его несводимость к функциональным операциям и оставляет за ним право быть непознанным. Все это приходит на фоне осознания того, что эпоха требует нового типа автора, который бы одновременно и субъектен, и этичен. Этот новый тип автора, «сложный человек» уже поддержан запросом и готовностью со стороны нового поколения 20-летних. Тип харизматичного автора-одиночки, в основном, конечно, мужчины, с громким голосом и узнаваемым почерком – это уходящий образец. Сегодня формируется новый тип автора, и если образование его упустит, оно окажется не у дел. Наринэ Тютчева: я здесь нахожусь как преподаватель и руководитель бюро, и пока я сидела, я поняла, что я архитектор, а не педагог, потому что все, что я делаю в качестве педагога, делаю исключительно из эгоизма архитектора. У меня есть представление о мироздании, в котором должно быть хорошо и не только мне и мне даже показалось, что я знаю, как этого добиваться. Я никогда не собиралась преподавать, но в 2007 году ко мне пришло несколько студентов с просьбой сделать с ними диплом, который оказался удачным. Потом было точно такое же разочарование в государственной системе образования. Несмотря на то, что МАРХИ любимая школа, которая выкормила и вырастила, к тому моменту, когда я туда вернулась в качестве преподавателя, это уже оказался совсем не храм. Мне не могли объяснить, почему сначала нужно спроектировать малоэтажный дом для поселка, а потом его генплан, и этот дом туда поставить, а когда я позволила себе изменить порядок этих упражнений, то был страшный скандал. Но я благодарна тому, что меня уволили, потому что меня пригласили в школу МАРШ. И это оказалось восхитительным испытанием творческой свободой, потому что это оказалось сложнее борьбы с бюрократией. За пять лет преподавания я освоилась с европейскими дискурсом и методикам, и поняла, что уже начинаются какие-то повторы, и я воспринимаю студентов как соучастников, партнеров, и что каждое задание, которое я придумываю, я придумываю для себя. И я могу объяснить, почему интересное мне может быть интересно и остальным. Я также учусь и ищу ответ на поставленные вопросы, и это увлекательное приключение. Я поняла, что мне нужны сотрудники, которых я должна воспитывать сама. Брать готовых – это лотерея. Студенческую практику я превратила в конкурс на возможность остаться в бюро. Студентов бесполезно использовать в текущих проектах, поэтому для студентов мы придумывали совершенно отдельные, забавные задачи, у которых, как правило, не было заказчика, и мне самой было интересно попробовать какую-то тему. Это и драйв, и профессиональный смотр. Какое бы портфолио тебе не приносили, когда ты сажаешь человека за стол, ты видишь гораздо больше. После этого появилась потребность структурировать этот подход, появилась методика. Тема наследия, профессиональная ниша, которая многим кажется скучной, неинтересной, несексапильной, сложной – на самом деле очень перспективная и интересная, главное это объяснить и подать, и она не оторвана от всего остального, это такая же часть пространства, в котором мы живем, и возможностей там очень много. И поэтому придумалась РЕ-Школа, в которой совмещается что-то архаическое с чем-то очень современным. Мы учим дипломированных специалистов, мы учим их думать, а не чертить. И мы учим не только архитекторов, одна треть студентов – юристы, инженеры, экономисты, искусствоведы, главное, чтобы это были просто мотивированные люди. В результате возникают интересные коллаборации. У нас уже третий выпуск, и каждый раз это какие-то невероятные приключения. И очень важно, что каждый проект – реальный кейс в каком-то городе. И это не заказ города, город просто расселяет и кормит. При этом я ничего не обещаю, но до сих пор получалось делать интересные вещи, которые никого не разочаровывали. Очень сложно отделить меня-архитектора от меня-преподавателя, потому что я постоянно учусь. Важно не быть учителем, который натаскивает. Важно быть профессионалом в развитии, который одновременно учится и учит.  Владимир Кузьмин. АрхПароход 2021. Дискуссия об образовании в архитектуреПредоставлено агентством «Правила общения»Владимир Кузьмин: здесь присутствуют представители двух громких мастерских. Что они могут сказать по этому поводу? Никита Явейн: Я обучаю сотрудников, набирая стажеров с третьего курса. Все ГАПы и партнеры нашего бюро пришли этим путем. Сегодня этого мало. Надо создавать свои школы. На практику в этом году пришло 120 заявок, и я понял, что запрос очень высок. И в этом году я взял мастерскую в Академии, рискнул взять ответственность, перейдя из стана критиков в стан, как говорит Тотан «преступников». Владимир Кузьмин: В ATRIUM приходит очень много молодежи, которая сильно отличается от поколений, которые приходили 10 лет назад. Каким образом происходит весь процесс у вас, Вера? Вера Бутко: Я как сидела во время дискуссии на стуле «архитектор», так с этого стула и не сошла. У нас был опыт преподавания в МАРШе, и так же, как и Тотан, мы для себя эту тему закрыли, отработав семестр, потому что либо ты делаешь одно, либо другое. Мы начали понимать, что проваливаем работу в мастерской, потому что мы намучились с этими десятью студентами магистратуры, которых на тот момент собирали по всей стране, некоторые из них просто не умели чертить. Хотя один из тех студентов – теперь звезда. Меня постоянно мучает вопрос: имеем ли мы право не преподавать, когда все вокруг это делают, но я себя всегда утешаю тем, что мы берем такое количество молодежи на практику, что моя совесть перед родиной чиста. У нас немаленькая мастерская – 120 человек, но у нас до сих пор нет эйчара, я каждого нового сотрудника собеседую сама, я до сих пор знаю всех поименно, включая нюансы биографии, и стараюсь каждому подобрать подходящее место в команде. Мало кто знает – у нас в мастерской есть партнеры. Один из них – наш сын. Для него мы выбрали нетрадиционный путь – сначала он отучился в Британке, когда там преподавали англичане-архитекторы и его курировал бывший ГАП из UN-studio, а заканчивал он в АА. Другой партнер – Петр Алимов, который на самом деле по образованию не архитектор, а физик-ядерщик из города Шиханы. Самородок, который выучился сам, и пришёл к нам более десяти лет назад визуализатором. У нас он быстро стал ключевым креативным специалистом и полностью освоил проектирование, и только впоследствии получил диплом на заочном отделении МИСИ. Петя показывает всем, что можно заниматься непрерывным самообразованием и быть лидером в бюро, и таких достаточно много, которые приезжают из провинции, и которых мы высматриваем и обучаем. В стране есть преподаватели, которые присылают нам целые группы на стажировку: команда TiArch Ахтямовых, вузы из Питера и Владивостока. Важно заниматься самообразованием тем детям, которые не имеют доступа к формальному образованию в нашей большой стране. У нас развитая система наставничества – они попадают в рабочие группы на текущие проекты и быстро получают необходимые навыки. Владимир Кузьмин: То есть это, по сути, такая же система как у Никиты Явейна – обучение в мастерской. Тренд номер один сегодня – самообразование, учитывая ситуацию с эпидемией. Сергей Малахов: проблема преподавателей-практиков, харизматиков или псевдо-харизматиков, в том, что студентам трудно найти рядом с ними свой голос, особенно рядом с такими как я, одержимыми формой. Но самая главная проблема даже не эта. Мне повезло построить несколько объектов, которые никак не попадают в современные типологии, но по большому счету, все мои педагогические концепции, концепции формы никому не нужны. Та степень погружения в архитектуру, которую я бы хотел себе позволить, не совпадает с современным запросом рынка. Та пластическая идея, которую исповедует органическая архитектура, например, в лице Райта или Сааринена, страсть к соединению с ландшафтом в России сегодня никак не востребована. Мы засели на ортогональных сетках, параллелепипедах, на типовых алгоритмах мультипликации этажей, на создании бесформенных пространств внутри решеток. Поэтому не является ли современная архитектура простым декорированием оболочек, дизайном, стайлингом, тюнингом коробок для повышения стоимости продукта? Превращением форда в мустанг… Это империалистическое освоение пространства с целью расселения людей как трудового ресурса, к которому мы относимся без всякого уважения. Форма как процедура архитектурного творчества, интеллектуальное отношение к среде как к месту обитания человека – эти две существенные ипостаси выпали – соответственно, университетская модель не опирается на основы. И мы болтаем ногами в воздухе, и что бы мы не вытворяли – муниципальные переговоры, поездки, игры с населением – мы в любом случае проигрываем, поезд уже ушел. Наслаждение формой, поэзия архитектуры, которые, например, демонстрирует Тотан, – этого уже практически не осталось. Мы должны рассчитать смету, сальдо-брутто, быстро научить студента каким-то навыкам, за 5 лет сделать профессионала, но для этого сегодня ресурсов нет. Потом они уходят, открывают бюро и девальвируют профессию. Большинство молодых архитекторов занимаются не архитектурой, а лишь компромиссными агендами. Архитектура дает доход только звездам. Владимир Кузьмин: Из того, что в мире строится, только два процента сделано с участием архитекторов. Какова в этом роль образования? Может быть существенная, а может быть и нет. Илья Мукосей: Соглашусь с тем, что говорила Женя, критикуя современное образование, но с одной поправкой. Я закончил МАРХИ в 1996 году. И у нас была та же самая ситуация, после первого курса я ходил за небольшим исключением только на проектирование, благо у меня были замечательные преподаватели – Бреславцев и Михин. Государственное образование уже тогда было абсолютно отстойным. У нас с друзьями был своеобразный спорт – сдать экзамен на пятерку, подготовившись за ночь, а потом забыть его содержание. В школе МАРШ нет ничего лишнего, поэтому они могут делать бакалавра за три года. Я однажды преподавал там в магистратуре, в которую попали люди со свей страны, и их уровень был приблизительно одинаковый, поскольку подготовка осуществляется по одинаковым стандартам. Потом я попал в их бакалавриат, где нет лишних предметов, весь процесс оптимизирован, вместо обязательных 73 предметов, которые предлагает государственный вуз – всего, наверное, пять. Но в целом можно сказать, что сильно ослабла культурная база. Например, способная девочка в эссе пишет, что в 1917-м году была гражданская революция. И хотя это не имеет прямого отношения к архитектуре, это вызывает разочарование. Даже может быть надо 5 лет учить людей. Пусть они прогуливают 30 процентов занятий, но общая среда, в которой они находятся, на них будет влиять. В прошлом году я сравнивал на фестивале «Открытый город» наших студентов магистров МАРШа и студентов бакалавриата МАРХИ, и последние были сильнее. Эти пять лет никуда не денешь. Но главная мысль – государственное образование всегда было плохим. Большая часть того, что я умею, это благодаря Владимиру Плоткину и еще нескольким людям, у которых я работал, начиная с третьего курса. Владимир Кузьмин: А научился бы ты этому, если б не было тех пяти лет образования? Илья Мукосей: Трудно сказать, но совершенно точно нужно базовое образование в вечерней студии, мастерской. Евгения Репина: Очевидно, что государство не заинтересовано ни в количестве, ни в качестве студентов архитектурного и дизайнерского направления. Такими темпами цех вымрет. Можем ли мы что-то сделать? Если это не государственное образование, то какое? Средневековое цеховое? Наринэ Тютчева: Хотела бы поделиться мыслью, которая мне пришла в голову, пока мы здесь все это обсуждаем. Оценив свое образование, которое я получила в МАРХИ, могу сказать, что оно мне очень много дало, а особенно Борис Григорьевич Бархин. Конечно, студенту нужен мастер. Ранговая немецкая система образования, в которой мы до сих пор существуем, себя изжила, потом что сегодня от любого специалиста требуется междисциплинарность, поэтому жесткое деление на факультеты уже не работает. Преподаватель перестал быть ретранслятором истин, поэтому теперь роль преподавателя – не насаждать знания, а быть модератором вот этого информационного облака, уметь анализировать и синтезировать информацию. Сетовать на государство уже бесполезно. Чтобы не происходило в государстве, никто не мешает опираться нам на свою собственную инициативу. Может быть через пару лет мы будем обсуждать еще какие-то частные образовательные инициативы. Я вас уверяю, как человек, который это сделал, что это возможно, это не стоит никаких денег, но стоит нервов и времени. Я считаю, что государство – это я. И пока тебя не связали по рукам и ногам, надо что-то делать. Владимир Кузьмин: Яна, может быть вы что-то скажете - как у вас на дальних берегах?  Яна Голубева. АрхПароход 2021. Дискуссия об образовании в архитектуреПредоставлено агентством «Правила общения»Яна Голубева: Я училась в Минске. Преподаю 15 лет в разных форматах. Что еще сегодня не было сказано – мы учимся друг у друга. Мы учились у своих сокурсников, если встречаться очно. В Минске очень сильная градостроительная школа, нас влюбили в это направление. Поэтому я считаю себя градостроителем. Минск всегда был открыт Западу, и все постоянно туда ездили. И формат воркшопов с первого курса для нас была актуальной формой обучения, и мы дружили не курсами, а по интересам. Я сейчас преподаю в МАРШе и ИТМО, и там мы по-прежнему практикуем этот формат как наиболее эффективный. Мы также делаем лаборатории в своем бюро. На это лето у нас 150 заявок, мы будем заниматься промышленным наследием. Так мы находим единомышленников. Зачастую люди, которые приходят к нам, умнее и интереснее нас. Один из лучших наших сотрудников это не архитектор, а инженер оптических систем, своим интересом и мотивированностью он двигает нас всех. Если нужен взгляд со стороны, то могу рассказать про свое обучение в Лондоне, в АА: и там та же самая ситуация – не важно какая программа, важны люди, с которыми ты пересекаешься.  Арсений Леонович. АрхПароход 2021. Дискуссия об образовании в архитектуреПредоставлено агентством «Правила общения»Арсений Леонович: Может быть, резюмируя, скажу, что образование стало продуктом на рынке, и здесь несколько раз проскочила мысль, что мотивация «неархитектурных» людей становится супер-триггером внутри именитых, мощных бюро. А с другой стороны вопреки намерению создавать авторские закрытые, эксклюзивные программы, на рынок попадают более открытые предложения. Моя сестра получила три образования, начиная с МАРХИ, группа Асса в МАРШ и магистратура во Франкфуртской высшей школе, в котором она сделала лучший диплом, что было бы невозможно без предыдущего бэкграунда, потому что там преподают профессора, прилетающие из Китая, Нью-Йорка, имеющие международное признание, но большинство из которых ничего не построили. Когда Ксения защищала диплом, она была единственной, у кого были планы, фасады, разрезы, у ее сокурсников – исследования и эссе. И мы с ней рефлексировали, а каким образом огромный избыток таких выпускаемых архитекторов делает качественную европейскую архитектуру? Все объясняется тем, что этого образования раз в сорок больше чем у нас, и это образование очень доступно. Эти профессора являются продавцами знания как отдельного продукта. Они востребованы, они пишут статьи, получают сотни тысяч долларов. Но три года недостаточно, чтобы человеку дозреть. Никита Явейн: Для меня самым важным в приходящем сотруднике является не умение чертить, а общий уровень культуры. Я бы не ругал нашу и немецкую систему образования, в которой надо выучить 73 предмета непонятно зачем, необходимо шесть лет пробыть в этой системе, поскольку это огромная жизненная школа. Пусть из ста выпускников двадцать останется в профессии. Сергей Малахов: Я полностью поддерживаю то, что сказал Никита. Архитектура относится к узкой области, к элитарному типу деятельности – архитекторы, которые застраивают 3 процента планеты. Это действительно грамотные люди, которых, может быть, будет больше, 10 процентов, если образование достигнет уровня обычного средового мастерства. А что остальные 90 процентов? Никита сказал, что когда он встречается с человеком, он сразу определяет насколько тот культурен, но я мог бы сказать, что существуют такие точки зрения, что когда смотришь в глаза человеку, то определяешь, есть ли за ним глубина, есть ли за ним тайна, есть ли за ним образование, не университетское, а человеческое, которое имеет другое культурное происхождение. Мы не должны сужать дискурс нашего разговора к обсуждению 3-процентного профессионального цеха. Архитектура существует в профессии, рядом с профессией и кроме нее. А уже в самой профессии существует много, мягко говоря, неинтересного, не имеющего к ней отношения. Россия – большая страна, в основном это прекрасное, но вымершее пространство. Сейчас встречаются люди, которые что-то построили сами. Мы в Самаре кроме преподавания изучаем таких людей. Нам кажется, мы должны говорить об этом со студентами, поскольку они должны понимать, что они живут в мире, в котором простые люди играют какую-то роль, у них есть какой-то статус в архитектурном мире. Существует множество непрофессиональной архитектуры, соединенной со средой. Не той архитектуры, которая порождена нашим конкурсом между собой и между девелоперами. Евгения Репина: То, что Сергей говорит о России и среде, это, наверное о том, что необходима новая профессия средового проектировщика как новой и достаточно массовой нормы. Что касается самой среды, возникшей без посредства архитекторов, то в ней самой много смыслов, включая саморазвитие. И, может быть, нам нужно всем пойти поучится у Дмитрия Ойнаса, который возродил огромное количество мест по всему глобусу, навыкам археологии смыслов, которые уже в среде есть [Дмитрий Ойнас – Вице-президент Национального фонда «Возрождение русской усадьбы», город Москва. Председатель оргкомитета Национальной премии «Культурное наследие», прим.ред.]. Преподавание дало нам привилегию заниматься исследованиями среды, в том числе исторической, и она, и ее обитатели научили нас большому количеству вещей, например, тому как строится обитание в высоком, хайдеггеровском смысле, что можно за небольшие деньги строить свой мир, иметь идентичность и гордость и привилегию влиять на свою среду. Без всяких архитекторов. Вот этот мир уходит из фокуса внимания профессионального цеха, наследующего пока модернистскому доктринерскому, высокомерному взгляду. Средовой дизайн обесценен архитектурным цехом, поскольку рассматривается как пустота между домами, но на наш взгляд именно среда является накрывающей категорией, внутрь которой встроена и профессиональная деятельность архитектора, и еще огромного количества людей, включая культурологов, антропологов, социологов, политиков, экономистов. Пока в стране нет институции, которая бы давала такое образование. справка АРХ Пароход – ежегодная плавучая конференция, которая с 2017 года является неформальной площадкой для диалога политиков, девелоперов, ведущих архитекторов, градостроителей и дизайнеров России. |
|