Архитектурная утопия с начала XVI века стремилась противопоставить себя образу антиутопии. Однако, на рубеже XXI века возникает новый игровой жанр «метаутопия», соединяющая в себе два крайних состояния.
Работа выполнена в рамках темы: «Эволюция архитектурных теорий: от утопий ХХ века к современным методам прогнозирования будущего». Аспирантура МАРХИ. Научный руководитель профессор Оскар Раульевич Мамлеев.
Егор Орлов
Анализ. Мир будущего
В XVI веке сэр Томас Мор употребил слово «утопия» для описания вымышленного места или же состояния, в котором все идеально. Слово «антиутопия» впервые произнес в 1868 году философ Джон Стюарт Милл во время выступления в Палате Общин как нечто противоположное утопии: будущее, которое, скорее кошмарное, чем райское.
Любая архитектурная утопия имеет свои эвристические пределы, рано или поздно превращающие её в архитектурную антиутопию – каждая модель будущего устаревает, так как меняются наши представления о будущем. До недавнего времени такое положение дел требовало незамедлительного вмешательства и создания новой версии будущего, способной опередить своё время и предложить новый вектор развития из тупика, в котором мы оказались. Появление на горизонте антиутопии виделось архитекторами-фантастами ошибкой в их магической формуле идеального мира.
Однако на рубеже нового столетия в архитектурном интеллектуальном поле наметился принципиально новый поворот в отношении процесса проектирования будущего. «На протяжении XX в. и частично уже в сформировавшемся новоутопическом дискурсе начала века XXI, систематизируется траектория движения утопии и антиутопии к новому метажанру, основанному на принципе [их] диалектически неразделимого совмещения» [4].
Сегодня мы живем во времена расцвета архитектурных метаутопий. Новое явление достаточно молодое и неоднозначное, а поэтому имеет к себе ряд концептуальных вопросов. Тем не менее, возможно, именно такой диффузный метод проектирования архитектурного будущего сможет преодолеть созданный архитектурной теорией кризис утопической мысли в XXI веке.
Мы наблюдаем сдвиг утопического проектирования в сторону игровой текучести. Хотелось бы более внимательно проанализировать основные особенности возникшего явления и наметить контуры новой теории будущего.
Кризис. Хаотичная и нескончаемая эра игро-видения
Архитектурная утопия достигла своей высшей точки кульминации как жанра в XX веке. Тогда появились самые значимые модели городов будущего и основные направления мысли: неофутуризм, русский космизм, итальянский футуризм, бумажная архитектура и многие другие.
После XX века не появилось ни одной значительной и принципиально новой большой утопии. Начался процесс рекомбинации архитектурных форм-теорий. Именно XXI век стал переломным моментом, подсветив главную проблему теорий будущего – предел утопии. Сегодня мы наблюдаем кризис утопической мысли. Становится очевидным, что нам необходим поиск новых подходов в проектировании будущего.
Современные архитекторы-футуристы, мечтая узнать, существует ли мир будущего после утопии, начинают искать ответы за её пределами. Одно из новых направлений, формирующее интеллектуальные поиски будущего сегодня – это процесс создания атласа антиутопий. За последние годы оно развило стремительные обороты и ярко проявило себя в области кино, искусства, архитектуры и даже компьютерных игр. Мы живём в золотом веке антиутопий будущего.
Главной особенностью современной антиутопии является то, что она больше не воспринимается как «предел теории», а становится отдельным метажанром проектирования – игровой песочницей. Если основной функцией антиутопии в XX века была «рефлексия» (ценностно-ориентированная форма прогноза), то в XXI века она сменилась на «игру» (экспериментирование). В архитектурных песочницах творческий потенциал игрока раскрывается через создание многомерных игровых измерений. Эсхатологические катастрофы, попав в такую игровую мир-систему, приводят к новым открытиям.
Новый подход даёт возможность выйти из матрицы «человеческого взгляда в будущее» и попасть в зазеркалье. На протяжении всего времени этот взгляд ограничивал горизонт будущего и не впускал в него всё, что срыто за ним и чего мы не видим. Например, как представить утопию от лица леса? Вообразите мир будущего, в котором предметы обрели чувства и фантазии, а горы ожили и начали путешествовать за солнцем и дождём. Такие элементы попадают в «слепую зону», которая не даёт увидеть все варианты будущего из-за «искажений», накладываемых человеком. Метаутопия предлагает выход за пределы ограниченного угла видения будущего – она создает линзы игрового пространства и предлагает перейти от модели «субьект-объект» (человек-мир) к объектно-ориентированным антологиям (мир-мир).
Однако, как только мы начинаем представлять мир будущего вне «угла нашего видения», то тут же получаем хоррор – мир, который наполнен непонятным, фантастическим, монструозным и нам совершенно незнакомым, где всё начинает оживать на наших глазах и осознавать себя другим – как только человек видит то, что не поддаётся никакому описанию, ему трудно уместить это в единой модели мира. Игровая метаутопия – это открытая система, которая включает элементы «ужаса», в качестве концептуальных строительных единиц, в единую геймическую модель и становится новой экспериментальной теорией будущего.
Прорыв. Конец света или что утописты ищут в темноте
Группа спекулятивных реалистов (Квентин Мейясу, Йэн Хамильтон Грантом, Рэй Брассье и Грэм Харман) собралась – в первый и последний раз – в Лондоне в апреле 2007 года. Эта встреча объединила четырех молодых философов. Одной из двух объединяющих черт которых была любовь к работавшему в жанре ужасов американскому писателю Говарду Лавкрафту. В их объектно-ориентированной философии человеческое мышление лишь один из типов вещей среди триллионов других, а на передний план выходят нечеловеческие формы живого/(не)живого. Спекулятивный реализм существует едва ли больше десятилетия, но уже является одним из влиятельнейших философских движений в искусстве, архитектуре и гуманитарных науках (теории Питера Граттона, Стивена Шавиро, Тома Спэрроу). [5]
В XXI в. философы начинают стремительно исследовать проблематику «темного», «странного» (weird), «другого» – в спектре от Просвещения до экологии и хоррор стадиз [6]. Возникают целые направления новой метаутопической мысли: акторно-сетевая теория (Бруно Латур), объектно-ориентированная онтология (Грэм Харман), тёмный витализм (Бен Вудард), тёмная экология (Тимот Мортон), канибальские метафизики (Э. Вивейруш де Кастру и Э. Кон), постструктуралистская антропология и киберготика. Тёмные интеллектуалы заполняют страницы своей прозы чёрными тварями, кошмарными предчувствиями, зловещими озарениями. Чёрная фантастика распространилась и на архитектуру будущего, дав стремительное развитие самым разным сценариям архитектурного мира после-после завтра. Например, «Священный Детройт» Квайси Джесленды, «Город грехов» Каи Хэнга или «Полночь в саду Добра и Зла» Джеймс Смит.
К последователям нового метаутопического направления можно смело отнести и авторов японской хорор-манги, которые размышляют об устройстве будущего вне мира человека. Они опираются на концепции «мира-без-нас» Юджина Такера и «ктулхуцена» Донны Харауэй. Например, новелла «Рыбы» (GYO, 2012 г.) рисует образы циклопических размеров китов с ногами, роман «Звери» (Jinmen, 2016–2019 г.) знакомит с миром, где возможен человеколикий слон, а экологический-хоррор «Насекомые» (Insect Princess, 2013 – 2015 г.) описывает гигантских бабочек и мстительную вошь.
Ища предпосылки нового направления интеллектуальной мысли, объединившего архитектурную утопию и антиутопию и открывшего новое пространство для игровых экспериментов с будущим, нельзя не упомянуть явление «афрофутуризма», изобретёное в 1993 г. писателем Марком Дери. В своём эссе «Темное будущее» (Black to the Future) он говорит о появлении нового видения будущего, более мрачного с большим страхом перед технологиями и основанного на совершенно другом культурном опыте. Согласно афрофутуризму, мир будущего – это диффузное состояние между оппозициями, вроде мужское – женское, человеческое – животное, старое – новое, темное – светлое. Один из важных для этой идеи образов – героиня фантастического романа Октавии Батлер «Дикое племя» (Wild Seed), бессмертная женщина Энинву, способная усилием воли перестраивать своё тело так, что оно приобретает внешность других людей или животных.
Таким образом, начало XXI века является точкой бифуркации. Рушатся наши представления о фундаментальных принципах утопизма. Метаутопия создает пространство новых игровых теорий будущего.
Финал. Теория будущего. Страна чудес, магии, редких животных и монстров
Сказка первая. Киборги вышли из леса. Однажды в мире будущего стало так много вещей и предметов, что они обрели свободу. Их популяция росла и, чтобы избежать коллапса из-за катастрофического и неконтролируемого выброса энергии, было принято решение ограничить рост их населения и образовать “Object policy” («Комитет по ограничению рождаемости вещей» – прим. ред.). Затем появилась первая декларация о правах предметов. Возник целый мир, в котором вдруг стали важны не объекты, а связи между ними и вместо философии «предмет-человек» – в моду вошла «предмет-пространство». Заповедь, написанная первым предметоподобным на древнем языке понятным абсолютно каждому предметоподобному: “Sharing live. Ever speed, ever green. Free energy. Stop object abuse!”, – каждый предметоподобный хоть раз читал эти строки.
По вторникам вещи танцевали на танцполе, в среду – проводили время в бюро потерянных вещей. На самом деле любой предмет в тайне мечтал побыть человеком в мире без человека. Предметоподобные мечтали о вечной трансформации. Машинерии будущего. По пятницам они делились деталями: принтер вечером подрабатывал флешкой, а кофеварка и пылесос влюбились, создали ребенка, что обязательно перевернет индустрию промышленности в будущем. Один предмет потреблял сознания других, в итоге кто он, не знал даже он сам. Необходимость работать была признана нарушающей базовые права предметов. Предметовидуум! Object universalis!
Сказка вторая. Домовой Ночью дома будущего оживали. В каждом из них обитал дух – Домовой. Когда темнело, дом будущего начинал скрипеть, предметы в его комнатах шумели, а обои перешептывались друг с другом. Домовой перетаскивал вещи с место на место, поэтому казалось, что они двигаются сами по себе – на самом же деле, оставленная вещь, которой вы пока не пользуетесь, растворялась и вырастала в другом месте города будущего, где она сейчас нужна, а утром возникала на том же месте, где вы её оставляли, как ни в чём не бывало.
Внутри много разных коммуникаций – выбросили эти дурацкие лестницы. Тут краны, которые перемещают посетителей. Реки вместо коридоров. И туман, в котором можно спрятаться от назойливых гостей. Стены дома жидкие, как торт – в них можно передвигаться и лазить.
Однажды, Девочка и ее друзья собрались у Х, вместе встретить новый, 2069, год. Z, как всегда, не рассчитал пропорцию и растекся желешкой по всему залу и нам пришлось его сковыривать в тазик. Неприятно, конечно, когда твой друг так быстро теряет форму, но именно тогда, пока я оттирала липкие пальцы, а Х плавники, они и решили заговорить о том, как же сильно изменился их архитектурный мир и как сильно изменились они сами, живя в городе будущего.
Сказка третья. Змей Горыныч Каждый день Кирилл рано встает на утреннюю пробежку. Зная о его грустном настроении (Кирилл выбрал грустный плейлист), его умные часы проложили для него особый маршрут, чтобы избавить от дурных мыслей. Датчики обуви анализируют ритм бега, сердцебиение и контролируют химию крови. В городе будущего новой общей территорией для предметов и вещей – стало человеческое тело Кирилла. Вещи Кирилла ревнуют его друг к другу, спорят, устраивают неприятности другим вещам, чтобы он обратил внимание сегодня именно на них и провел с ними чуть больше времени, чем обычно, ведь они очень сильно по нему скучают.
Кирилл совершает свою утреннюю пробежку по парку, а в следующую минуту – маршрут почему-то перенаправляется и направляет его вправо, чтобы он увидел живописно падающую звезду, его правая рука начинает писать лучший роман в истории человечества и левая рука сочиняет симфонию на спор, в следующую минуту он выучивает идиш и отвечает на неожиданный видеозвонок с другой части света, чтобы поговорить с незнакомцем о философских идеях Платона.
Библиография: 1. Жан-Пьер Дюпюи. Малая метафизика цунами – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019 – 168 с. 2. Зигмунт Бауман. Ретротопия – М.: ВЦИОМ, 2019 – 160 с. (Серия «CrossRoads»). 3. Джон Урри. Как выглядит будущее? – М.: Издательский дом «Дело» – 320 с. А.Н.Воробьева. Русская антиутопия ХХ – начала ХХI веков в контексте мировой антиутопии – 2009 – URL: Темный Логос. Другое Просвещение – М.: Логос, 2019 – 258 с. Темный Логос. Философия размытого мира. Исследование ужаса – М.: Логос, 2019 – 282 с. 7. Ник Срничек, Алекс Уильямс. Изобретая будущее – М.: Strelka Press, 2019 –336с.
