|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 15.01.2018 | |
|
Будущее вчера и сегодня |
|
|
Александр Скокан |
|
|
Публикуем статью Александра Скокана, впервые появившуюся в прошедшем году в Академическом сборнике РААСН: о Будущем, как его видели в 1960-е, о НЭР, и о том будущем, которое наступило.  Александр Андреевич Скокан, руководитель бюро «Остоженка» То время – это десять лет после второй Мировой Войны, после смерти Сталина, и приоткрытия «Железного занавеса» и еще целого ряда событий, совсем недавно невозможных, когда все свидетельствовало о начале какой-то новой эпохи, за которой безусловно угадывалось какое-то еще более замечательное Будущее. На глазах разворачивались все новые и новые чудеса, нам показали освоение Космоса, реактивную авиацию, мирную и не мирную атомную энергию, телевидение и всякое другое, новое, небывалое… И в тоже время вся эта эйфория и ожидание Будущего существовали одновременно с убогим бытом, примитивными технологиями, всеобъемлющей нуждой в обескровленной предшествующими потрясениями великой стране. Эта суровая реальность и в тоже время романтическая устремленность и вера в Будущее создавали определенное эмоциональное напряжение, которое мешало спокойно заниматься будничными прозаическими делами и делало приоритетным размышления о том, как будет выглядеть то Будущее, к которому мы неотвратимо приближаемся («вперед к победе…», «победа коммунизма неизбежна…» и тому подобное). Априори считалось, что Будущее – лучше, светлее, радостнее, чем настоящее, а тем более прошлое, про которое и вспоминать не хотелось. Тогдашние молодые советские архитекторы не могли не быть вовлечены в эти игры в Будущее, в это ожидание грядущего праздника. Они были как дети, предвкушающие праздник, пытающиеся заглянуть через щель в комнату, где уже наверное стоит елка и идут последние приготовления… Разве можно в такой ситуации спокойно заниматься будничными делами, делать уроки, проектировать типовую застройку или, например, изучать историю архитектуры? Поэтому главным на повестке дня было Будущее. Только о нем и стоило говорить, только его можно и интересно было проектировать, придумывать. Настоящее не могло предоставить сколько-нибудь захватывающих для архитектора тем – микрорайоны с типовыми домами или дома для партийной номенклатуры. Это конечно преувеличение, но не сильное, кроме того, крайне ограниченные возможности строительной технологии не позволяли думать о возможности появления сколько-нибудь сложной и интересной архитектуры. Еще и поэтому Будущее было то место – время, где и когда было возможно все то, что недоступно сегодня. Будущее – как галлюциноген, с помощью которого можно было убежать от настоящего. Из всех других способов избегать встречи с действительностью (туризм, религия, алкоголь, диссидентство, наука, художественное творчество) – «футурологическое проектирование», как это тогда называлось, было самым профессиональным. К тому же это было интересно и, поскольку происходило в хорошей компании, еще и очень весело. Так может выглядеть одна из причин такого повышенного интереса к Будущему, его прогнозированию, проектированию, рисованию, макетированию. Поэтому в конце 50-х и в начале 60-х годов появляются различные неформальные, т.е. связанные только общими интересами, увлеченные какими-то идеями группы архитекторов, в некоторой степени продолживших в новых условиях традиции советского архитектурного Авангарда[i]. Одной из таких групп, может быть наиболее известной, была группа Н.Э.Р. В 1960 году группа дипломников МАРХИ защитила коллективную «экспериментально-проектную работу – Новый Элемент Расселения – город будущего». Эта работа вызвала большой интерес, о ней тогда много говорили и даже писали в прессе. Поскольку ничего похожего в то время в нашей архитектуре не было, это стало может быть главной профессиональной новостью, а сами авторы чрезвычайно популярными личностями. Сейчас их возможно назвали бы «звездами» – а в то время «народная молва» распространяла о них разные небылицы и уже тогда все это становилось немного мифом. Развивая идеи, заложенные в этом дипломе, авторы выпускают книгу «Новый элемент расселения» (1966), которая позже переводится на английский, итальянский и испанский языки и издается в 1967 году в США, Италии и нескольких странах Латинской Америки. Затем наступает выставочный период в биографии НЭРа – экспозиция в ЦНИИТИА в 1966, две международные выставки: 14 международное Триенале в Милане в 1968 и экспозиция в павильоне, спроектированном Кензо Танге на EXPO 1970 года в Осаке. Первоначальной НЭРовской идеей было создание компактных, имеющих определенную законченную форму (архитектурное мышление) городов с оптимальной численностью в 100 тысяч человек населения. Эта численность, по убеждению авторов, гарантировала необходимые для гармоничной городской жизни социальные контакты («по интересам»), для которых предусматривалось главное пространство НЭР, его сердце, или, как это тогда называлось, «центр общения». Новые идеальные города противопоставлялись безнадежно и неуправляемо расползавшимся, несмотря на все умные и красивые планы и генпланы, существующим городам. Как аналоги или прототипы приводились известные исторические идеальные города от Пальма-Нуова до английских городов-садов. Вся внутренняя планировка НЭРов была рассчитана на пешеходную доступность, велосипеды тогда еще не вошли в моду и в ту пору на них ездили только в Китае и Голландии. Рост этих образований был ограничен, с одной стороны, законченностью пространственной формы, с другой – лимитом численности в 100 тысяч человек. Но главным было то, во что встраивались эти новые города – глобальная, объединяющая всю страну сетевая структура, называвшаяся «система расселения». Эта структура включала в себя узлы существующих городов в Европейской части страны и вытягивалась в линию «русла расселения» в Восточном направлении. И, если сегодня идея «парцеллированного» городского развития не нашла своего подтверждения и сейчас представляется чистой утопией, то существование «системы расселения» в масштабе страны отнюдь не опровергнуто, а представляется единственно правильным прочтением существующего структурно-пространственного устройства державы. Кроме того, в этот период НЭРовской активности, главным образом Алексеем Гутновым и Ильей Лежавой, были сформулированы и, так или иначе, введены в профессиональный оборот целый ряд теоретических тезисов и проектных терминов. Был создан фактически свой НЭРовский язык: центр восстановления, каркас, ткань, плазма, русло, КВАР и масса других. Тут, собственно, история НЭРа заканчивается, и все участники этого чрезвычайно интенсивного творческого периода, этой футурологической компании расходятся по «зимним квартирам», сохраняя самые дружеские отношения, а Алексей Гутнов вместе с Ильей Лежавой выпускают еще одну книгу «Будущее города» (1977). НЭР – был попыткой профессионального архитектурного ответа на вызов именно того времени, 50-60-х годов, попытка дать образ приближающегося Будущего, «спроектировать город близкого коммунистического общества»[ii]. А то, что принято называть НЭРом – это проектные и научные построения вокруг идеи «Города Будущего», а сам Новый Элемент Расселения – не что иное, как этот самый город Будущего, фрагмент глобальной градостроительной структуры, покрывающей всю страну. Эти обращения к Будущему, заклинания Будущего, заглядывание за горизонт, тем не менее закончились где-то в конце 60-х и потом все жили уже другими идеями и настроениями. Справедливости ради надо сказать, что проектирование городов Будущего в исполнении команды НЭР не было чем-то уникальным, в это же время или, скорее, чуть позже с утопическими проектами выступали, экспонировались, публиковались еще несколько команд – группа А. Иконникова, К. Пчельникова и И. Гунста, А. Бокова с В. Гудковым, В. Локтева и возможно какие-то еще, менее известные энтузиасты. Не говоря о том, что все архитектурные журналы того времени были заполнены фантастическими проектами и мало кто из известных тогда архитекторов устоял перед искушением высказаться на эту тему – Кендзо Танге, Отто Фрей, Иона Фридман и, конечно, лидер по популярности среди молодых архитекторов того времени, английская группа Аркигрэм. Логичным продолжением НЭРовской истории стала педагогическая практика Ильи Лежавы в МАРХИ и научно-проектная деятельность отдела Перспективных исследований НИиПИ Генплана Москвы, руководимого Алексеем Гутновым, куда вместе с ним пришли работать еще несколько активистов НЭРа. Тем временем, где-то к началу 70-х, что-то случилось с Будущим, что-то в нем как будто испортилось – перестали радостно ожидать его наступления, научились жить в настоящем, привыкли к нему. Время остановилось. Но это застойное настоящее не стало интереснее с профессиональной точки зрения и проблема ухода от повседневности в «параллельное» существование для новых молодых архитекторов осталась. Это уже было не какое-то подозрительное будущее (к тому же неизбежное), а совсем другой мир, другое измерение, не вчера, не сегодня и не завтра, где стали разворачиваться фантастические сюжеты «бумажной» архитектуры. Это было не другое время, а другое пространство. И это тоже было увлекательно, интересно, хотя и не слишком оптимистично. Но Будущее все-таки наступило, по крайней мере с наступлением нового века, и оно оказалось не совсем таким, каким ожидалось 50 лет назад. И хорошо, конечно, что оно наступило не сразу, не так, как будто мы проснулись и – вот оно, как бывает в дороге, когда утром, а то и ночью видишь в окно незнакомую станцию, странный пейзаж и читаешь название станции – «Будущее» – приехали! К счастью, всё, как всегда, происходит не сразу, постепенно, не с первого раза, любые новшества предваряются какими-то событиями, обозначающими векторы развития, тенденции, короче говоря, вокруг все время мелькает что-то, что предрекает последующее, то есть близкое или более далекое Будущее. Нас все время о чем-то предупреждают и, если мы этого не замечаем или не понимаем, то это наша беда. Что же нас удивило на станции Будущее, чего мы уж никак не ожидали увидеть? Люди и их города. Пятьдесят с лишком лет – маленький срок, чтобы рассчитывать на какие-либо принципиальные изменения в людях – практически это те же люди, что и прежде, только они сильно постарели. Но теперь они гораздо лучше информированы, как о том, что к ним имеет отношение (экономика, здоровье, политика и тому подобное), так и о том, что им знать абсолютно необязательно, а то и вредно (специальная медицинская и прочая информация). С одной стороны, перегруженные всяческой информацией люди стали более искушенными, с другой – гораздо более легко управляемыми расчетливо навязываемой и специфически ориентированной информацией (информационное манипулирование). «Хомо-информатикус» – этот заряженный информационно человек фактически запрограммирован на определенные действия и эмоции. В этом, в принципе, ничего нового нет, в какой-то большей или меньшей степени в разных обществах так было всегда, просто сейчас все эти технологии информационного воздействия стали гораздо более эффективными. В отношении же города это означает, что люди, так много проводящие время в параллельном, виртуальном мире, стали гораздо более безразличны к реальному материальному, в том числе и к городу, его пространственной среде, а в более широком смысле – к месту. Как одно из следствий этой информационной заряженности – гораздо большая мобильность человека Будущего, то есть современного, сегодняшнего. Это значит, что у него уже нет прежней привязанности к одному родному, единственному месту, постоянно перемещаясь он успел полюбить, привязаться к разным и, как правило достаточно друг от друга удаленным местам, городам, ландшафтам. Конечно, информация, а скорее пропаганда, то есть целенаправленная информация, может «зарядить» нашего героя на патриотизм, любовь к дому, городу, стране, но эта виртуальная любовь не будет долговечна, прочна, надежна. Профессиональным ответом на этот вызов может быть, и скорее всего этого будет достаточно, набор каких-то картинок, «3d образов», графических иллюзий. Можно долго перечислять, в чем это наступившее Будущее подтвердило наши ожидания и мечты, в чем-то даже разочаровало, там, где мы не увидели ничего нового, а что-то, где-то, как-то и ухудшилось. Это сама по себе очень интересная тема, и ожидания были чаще всего связаны с техническими новациями и научными открытиями. Здесь действительно произошло много чудесного и, по прошлым представлениям, невероятного, но, в целом, Будущее наступило не совсем в том месте, где оно ожидалось, или не так заметно и ощутимо, а где-то оно так и не наступило, или такое, что лучше бы и не наступало. Но, наверное, главное отличие сегодняшнего Будущего от того прошлого, из которого мы пытались разглядеть это грядущее Будущее – это то, что теперь Будущего с большой буквы, какого-то светлого, радостного, счастливого облака, в котором хочется как можно скорей оказаться – больше нет. Оно будет более прагматичное, оно обещает проблемы, которые сегодня еще не имеют своего решения – перенаселение, истощение ресурсов, глобальное потепление или похолодание, так называемые «гибридные» войны и массу других, не слишком приятных или понятных ситуаций. Зато нас будут утешать и радовать дальнейшие новости в сфере информационных технологий и дальнейшее совершенствование виртуального мира, где мы очевидно и будем искать утешения, если будем с чем-то не согласны или огорчены в реальном, материальном и прагматичном Будущем. [i] Это было время многочисленных литературных, художнических, философских и т.п. объединений, групп, кружков, студий, где их участники искали и открывали для себя новые возможности, преодолевая тесные и жесткие рамки тогдашней жизни. [ii] Строительная газета 27.04.1960 № 51 (3734) «Город будущего», А. Бабуров, А. Гутнов и др. студенты МАРХИ. |
|