|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 03.05.2017 | |
|
Кор Вагенаар: «История – это не про прошлое» |
|
|
Наталья Мурадова |
|
|
Кор Вагенаар, преподаватель Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ и Института «Стрелка» – о секрете успеха голландских урбанистов.  Профессор Кор Вагенаар / Cor Wagenaar. Фотография предоставлена: ВШУ НИУ ВШЭКор Вагенаар – доцент Делфтского технического университета, профессор университета Гронингена. Занимается историей архитектуры и урбанистики. Ведет курс «История урбанизма» в рамках магистерской программы «Передовые практики городского проектирования» Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ и Института «Стрелка». Архи.ру: – Возможно ли изменять города, не меняя образ мыслей горожан? Развивать окраины, имея при этом централизованную власть и «центростремительное» сознание? Кор Вагенаар: – Менять сознание горожан вовсе не первостепенная задача урбанистов, как можно догадаться. Более того, сейчас централизация становится практически глобальным трендом. Это реакция на то, что субурбия отживает свое и городские окраины создают все больше проблем. Подчас такие процессы выливаются и в перемещение населения, и в грубую джентрификацию центров. Как сохранить окраины «живыми» – вот задача, которую приходится решать городским планировщикам. – В сознании многих развитие голландской урбанистики остановилось если не в XIX веке, то на Алмере точно. Какие вызовы сейчас стоят перед урбанистами в Нидерландах? – История с Алмере наглядно демонстрирует путь, который проделала урбанистика в Нидерландах. Когда она только оформилась в самостоятельную дисциплину, которую стали принимать в расчет при управлении городами, ее главной задачей была борьба с антисанитарией, социальной неустроенностью и политическим напряжением. То есть всем тем, что порождают большие города. Поэтому ее перспективное направление было решительно анти-урбанистическим. Такой анти-урбанизм еще больше окреп после 1945 года, когда идеальным местом для жизни стали считаться пригороды. В результате автомобиль стал ключевым атрибутом жизни, лучшим местом для жизни считались населенные пункты с низкой плотностью – все это изменило, а многие и вовсе считают, что разрушило ландшафты западных провинций. Проект Алмере стал своего рода поворотной точкой. Теперь с субурбией покончено, на окраинах живут только те, у кого нет выбора: города победили. Не только большие, как Амстердам, но и те, что поменьше, например, Утрехт и Гронинген переживают джентрификацию. Она должна превратить их в безопасную среду обитания для тех, кто сможет себе позволить в них жить. Наряду с этим пригороды становятся источником множества проблем – общественных, социальных и медицинских. Теперь урбанистам необходимо разбираться со сложностями, которые связаны с пригородами, как когда-то им приходилось решать проблемы, связанные с городами. Это очень серьезный вызов, потому что субурбии повсюду, их нельзя взять и просто стереть. – Возьмем Рандстад и Москву. Первый – пример мегаполиса, сросшегося из городов в собственную самодостаточную структуру. Вторая – сугубо централизованное образование. Подходы и методы в отношении таких мегаполисов должны отличаться? С которыми из них проще работать? – С тех пор, как голландские урбанисты уяснили, что крупные города становятся популярными, а пригороды выходят из моды, они представляют Рандстад как мегаполис или большой город с пригородами. Но строго говоря, Рандстад – это эталон субурбанизации. Когда пригороды были еще в почете, его позиционировали как идеальный анти-город: пустой внутри, с «зеленым сердцем», и застроенный снаружи тем самым «Rand» – кольцом городов вокруг зеленого центра. По сути, это никакой не мегаполис, сравнивать его с Москвой невозможно. Настоящий мегаполис должен иметь единое ядро, а не несколько десятков, которые к тому же конкурируют друг с другом. Без всякого сомнения с Москвой иметь дело гораздо проще, чем с Рандстадом. С точки зрения городского планирования, пригороды по умолчанию находятся вне контроля. Им не хватает централизованной власти, которая взяла бы на себя функции управления или, по крайней мере, следила бы за тем, что в них происходит. одна из типичных панрам Рандстада (Алмере): – Как влияет на городское планирование то, что население Европы и, в частности, Нидерландов очень изменилось за последние десятилетия? Во-первых, оно стало значительно старше. – Старение – факт. Как факт и то, что те изменения в городах, которые благоприятны для возрастных жителей, благоприятны и для всех остальных поколений. Не существует особой модели «здорового города» для пожилых людей. Но сама по себе работа с моделями «здоровых городов» – еще одна из новых граней урбанистики. – Население Европы ведь становится и все более разнообразным по своему этническому и религиозному составу. – Можно ли создать особые модели городов, отвечающие тому, что наше общество становится все более полиэтническим, мультикультурным и многоконфессиональным? Создавать среду, в которой разные группы проживали бы вместе бесконфликтно, а в идеале вообще бы слились – всегда было неотъемлемой задачей урбанистики. Надо полагать, архитекторы благоразумно верны тому, чтобы застраивать и развивать жилые районы, соотносясь с проблемами окраин и моделями «здорового города». Я даже не имею в виду полушутливое здание Le Medi в Роттердаме. Его спроектировали Geurts & Schulze в 2006 году, чтобы воссоздать средиземноморскую атмосферу, которая вызвала бы отклик в сердцах некоторых мигрантов. – Насколько нужно учитывать непредвиденное в процессе городского планирования? Какова роль непредсказуемого в урбанистике? – Допущение явлений, не поддающихся прогнозированию, неотделимо от планирования. Но в неолиберальной доктрине намеки на непредсказуемость вещей могут вылиться в то, что амбиции планирования сократятся или вообще исчезнут. К тому же планировщикам городов часто указывают на их ошибки, которые они, кстати, и не отрицают. Но то, что во многих странах люди живут в гораздо лучших условиях, чем их предки, – во многом заслуга именно городского планирования. Разумеется, нынешний инструментарий фундаментально отличается от мастерпланов, с которыми работали в 50-х, 60-х и 70-х годах. Сейчас становится важно взаимодействовать и с политическими структурами, и с другими дисциплинами. Кстати, архитектор Ральф Пасел, который сейчас базируется в Берлине, а раньше работал в Роттердаме, исследует преимущества неформального роста городов – то есть, когда развитие происходит снизу вверх. Он изучал незаконные поселения в Латинской Америке и переносил их особенности на застройку нидерландских пригородов. То есть, по сути, превращал в инструменты городского планирования. – Как получилось, что именно голландская урбанистика стала одним из синонимов качественной планировки городов? – Городское планирование развивается между двумя полюсами. С одной стороны, урбанистика как совокупность знаний абсолютно интернациональная дисциплина. Но в то же время она сталкивается с необходимостью решать локальные проблемы, работать с людьми, получившими локальное образование, и действовать в рамках местных законов, которые, в свою очередь, выросли из национальной политики. Нидерланды – очень удачный пример постоянного взаимодействия национальных характеристик и интернациональных знаний.  Карта Амстердама, 1544 г. © – www.cultuurwijzer.nl : : , Общественное достояние, Карта Амстердама, XVII век © , Attribution,– А какие факторы этому способствовали? – В XVII столетии, в свой Золотой век, страна стала одним из самых урбанизированных регионов. Амстердам был третьим по величине городом в мире и при этом самым богатым. Голландия представляла собой, по выражению Эми Чуа, колониальную «сверхдержаву» и экспортировала свои методы развития городов, которые в большинстве случаев включали фортификационные системы. Планировка городов в значительной степени определялась природными особенностями: страна частично расположена ниже уровня моря. В результате получалась простая решетчатая структура, в которой базовые геометрические фигуры окружены полосой укреплений. Постепенно из страны, экспортирующей свою модель города, Голландия превращалась в импортера последних тенденций. В XVIII веке мы смотрели на Францию, с середины XIX века и 1930-х – на Германию, а потом – все больше на США. Тем не менее, мы всегда адаптировали «ввозимые» модели к местным условиям. Классический проект – расширение Утрехта в 1920-е – следовал международным трендам, но вылился в планировку, которая все равно получилась типично голландской. Самые впечатляющие проекты, связанные с развитием Амстердама в 1918–1925, были бы немыслимы без примера Германии. Но они все тоже очень голландские. – Что же определяет эту «голландскость»? – Территория, земля и культура – очень буржуазная, едва ли поддающаяся влиянию аристократии и насквозь пропитанная неприятием показного, которое принято связывать с кальвинизмом. С начала XX века укрепляется роль государственного жилищного строительства. Она несколько ослабла в девяностые, но сейчас постепенно снова набирает силу. Это связано с программой ВИНЕКС, по которой застраивались районы во второй половине 90-х – начале 2000-х. Несмотря на то, что большую часть жилья там занимают собственники, модели планирования проистекают из методов, которые были наработаны в годы послевоенной реконструкции. – В чем особенности курса, который вы ведете у российских студентов? – Я читаю курс по истории урбанизма в магистратуре. Я постоянно подчеркиваю, что история – это не про прошлое, а про настоящее и будущее. Она дает возможность увидеть и проанализировать общественные, экономические и культурные изменения. История урбанизма связана с анализом природных, пространственных и проектировочных характеристик городов, поселений, деревень и ландшафтов. Она не ограничивается только памятниками, а включает в себя все явления среды. Очевидно, что история урбанизма имеет дело с материальной культурой – зданиями и городами, но не должна ограничиваться описанием и анализом этих объектов.  Кор Вагенаар на занятиях со студентами магистерской программы «Передовые практики городского проектирования». Фотография © Высшая школа урбанистики НИУ ВШЭГлавная цель – разгадать, как они появились, как развивались процессы мышления и проектирования, какие за ними стоят идеи, амбиции, идеологии, убеждения и интересы. Историки-урбанисты рассматривают здания, города, поселения и ландшафты как исторические документы, и это создает еще один уровень, который дополняет их культурное и историческое значение, а иногда совпадает с ним. Мы изучаем, анализируем то, как сосуществуют артефакты различных эпох, и это превращает город в многослойный историко-культурный феномен. Со студентами мы изучаем определенное число тем: здоровье и город, город и война, город и генетические коды, годы и природа. Каждая из них представлена как непрерывный исторический процесс – от прошлого к будущему. И поскольку курс читается в Москве, мы стараемся обращаться именно к Москве, как к pars pro toto. Так как история города очень богата и он чрезвычайно интересен с точки зрения урбанистики, курс понравился как иностранным, так и российским студентам программы. Форма отчетности может отличаться от традиционного экзамена. Это может быть и путеводитель, и экспозиция, и кинофестиваль – как тот, который мы планируем провести в июне на «Стрелке». |
|