|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 14.12.2016 | |
|
Максим Атаянц: «Я постоянно рисую. И на выставке тоже буду рисовать» |
|
|
Юлия Шишалова |
|
|
Последователь классической архитектурной традиции и поклонник античности – о выставке своих рисунков в Пушкинском музее, о том, на ком держится единство европейского культурного пространства, и о первой встрече с древностью.  Скена театра в Пальмире, Сирия. Максим Атаянц, 2005– В октябре Вы получили международную премию «Мыс Цирцеи» в номинации «Архитектура и искусство». Но ведь персональная выставка в ГМИИ им. А.С. Пушкина, которая открывается 17 декабря, с этим никак не связана? – Получение премии стало для меня полной неожиданностью – я узнал о ней от организаторов за неделю до вручения. А выставка в Пушкинском музее потребовала полугодовой подготовки. Так что это просто совпадение, хотя и радостное. – Вообще до того, как Вы эту премию получили, Вы о ней что-то слышали? – Теперь я вспоминаю, что слышал, но применительно к политическим деятелям – когда-то ее получил, например, Владимир Владимирович и итальянский премьер-министр. Но я не догадывался, что художественно-культурные номинации у них тоже есть. – Интересно, что в русских пресс-релизах ваша номинация значится как «Архитектура и искусство», а в итальянской версии – это «Современная архитектура и античная история». – Ну что же – лично мне обе версии нравятся и обе подходят. – Как Вам кажется – почему Вы получили эту премию сейчас? Что послужило триггером? – Сложно сказать – никаких специальных действий я не совершал и не номинировался. Но для меня это, конечно, честь. Как я понял, лауреатами премии становятся те, кто держит на себе единство европейского культурного пространства. Я не могу к себе отнести столь высокие слова, но всю жизнь занимаюсь античностью, мысленно на неё во всем опираюсь. А наша страна не только относится к Европе, но географически составляет довольно большую её часть – и культурную, вне всякого сомнения, тоже. Так и получается, что моя деятельность «поддержанию единства» вполне способствует. – Значит, все-таки итальянская формулировка точнее и ближе? – Да, наверное. – А Вы знаете других архитекторов, получивших «Мыс Цирцеи»? – Архитекторов не вспомню, но на меня произвело впечатление, что вместе со мной эту премию получал Вим Вендерс [известный кинорежиссер из Германии – прим. ред.]. Чрезвычайно позитивным результатом стало и знакомство с нашим бывшим министром культуры Александром Авдеевым, который сейчас полномочный посол России в Ватикане. Он всегда был мне очень симпатичен, и при личном общении оказался действительно очень приятным интеллигентным человеком. – Давайте вернёмся к вашей выставке. Чем она принципиально отличается от предыдущих? – Их было не так уж и много. Я участвовал в выставке в Третьяковской галерее «Только Италия» в 2013 году и в одноименной выставке в Риме в Национальном музее графики в 2016-м. А из персональных выставок, кажется, была всего одна, но очень сильная – в Музее архитектуры, ещё при покойном Давиде Саркисяне в 2008 году. 60 рисунков, около 200 фотографий – мы заняли всю Анфиладу. Я к тому моменту как раз совершил целый ряд поездок по Северной Африке и Ближнему Востоку – по тем местам, которые сейчас из-за политической ситуации много лет будут недоступны. В Пушкинском я покажу, например, рисунок греческого храма на территории Ливии – увидеть его вживую сейчас едва ли возможно. Следующая моя большая выставка, кстати, будет снова в Риме, в конце 2017 года.  Театр Марцелла. Максим Атаянц– Почему выставка в Пушкинском – «Римское время»? Ностальгия по прошлому или намек на то, что «Римское время» ещё не прошло и продолжается до сих пор? – Поскольку я часто рисую античность, то на выставке, в основном, собраны рисунки разных лет, посвященные архитектуре Римской империи. Правда, и Греции тоже, и каких-то отдаленных провинций, но все это, скажем так, дошедшие до нас здания и фрагменты классической античности. География разная, а эпоха по нашим понятиям одна – поэтому «время». Хотя есть и рисунки, отобранные для выставки потому, что в них главным героем выступает сегодняшний Рим. И на них, как можно догадаться, не только античность – они более целостно показывают современный контекст этого уникального и очень любимого мною города. Так что слово «римское» выступает в двух ипостасях. – За какой период написаны работы? – Самая ранняя – это чуть ли не 1991 год, а самая поздняя закончена неделю назад. Получается срез за четверть века – при желании можно проследить, как менялись со временем мои манера и представления как художника, если это кому-то любопытно. А можно просто заглянуть в специально выпущенный прекрасный каталог. Даже в отрыве от выставки получилось очень интересное издание: в нём есть три серьёзных вступительных текста и научная статья.  Храм Афины в Пестуме. Максим Атаянц, 1992– Кто же выступил автором? – Вступительные тексты написали три разных человека. Первый – Наталья Веденеева, заведующая отделом графики Пушкинского музея и куратор моей выставки. Второй текст, пользуясь знакомством и дружеским расположением, я попросил написать Аркадия Ипполитова, замечательного искусствоведа и куратора из Эрмитажа. А ещё где-то год назад через facebook я познакомился с археологом из Греции Катериной Лиаку. Потом мы встречались лично, и она тоже написала вступительный текст. И – ту самую научную статью: о том, как изображалась архитектура в античности – какой её видели современники. Это же очень интересно! – При вашей занятости – когда Вы успеваете рисовать? Как часто Вам это удаётся? – Минимум раз в месяц. Обычно это происходит во время поездок с лекциями или для научных изысканий. Могу и специально поехать. Слава богу, к своему возрасту я заработал определенную свободу действий и могу себе позволить периодически садиться в самолет, лететь в Рим и дня три там рисовать. – Когда Вы сделали свой первый рисунок – помните? – Думаю, года в полтора – как все дети. Потребность рисовать была всегда. Ведь рисунок – это такой очень важный синтетический вид человеческой деятельности, который одновременно нагружает и зрение, и руку, и голову, и позволяет осваивать окружающую действительность особенно интенсивным способом. Я же постоянно рисую и плохо себе представляю, как бы я жил, не имей я такой возможности. Даже в процессе выставки я буду рисовать – не все три месяца, конечно, но тоже стану «экспонатом». Будет перформанс в лучших традициях современного искусства – художник, рисующий Греческий дворик в Греческом зале.  Памятник Лисистрата в Афинах. Максим Атаянц, 2015– А какое архитектурное сооружение Вы нарисовали первым? – Судя по всему, это произошло во время учебного процесса. Когда в Рязани, где я родился, я поступил в детскую художественную школу, и в первое же лето нас повели писать с натуры акварелью рязанский кремль XVII века. Там и собор есть великолепный. – Кстати, почему Вы поступили на архитектуру именно в Академию художеств? До Москвы и МАРХИ из Рязани ближе, чем до Санкт-Петербурга... – У российской архитектурной школы две основных ветви: одна «выросла» в Академиях художеств, вторая идет от Баухауза и ВХУТЕМАСа – это как раз МАРХИ. И второй вариант, как подтвердила и практика, мне не близок. При том что МАРХИ прекрасный вуз, и я отношусь к нему с большим уважением. Но выбор в пользу обучения в Академии художеств был однозначный. В первый год я, правда, не поступил: мне было 17, я был плохо подготовлен и за один из экзаменов по рисунку получил «двойку». Родители сказали: не теряй год, иди в ЛИСИ – бывший Ленинградский инженерно-строительный институт, который сейчас называется ГАСУ (архитектурно-строительный университет). Он, в свою очередь, образовался из Института гражданских инженеров, который существовал в Петербурге в начале прошлого века. Первый месяц я даже посещал в нём занятия – но не пошло. Решил, что лучше потрачу этот год на подготовку и все-таки поступлю в Академию. Так и произошло. И вот я с 1983 года там – с тех пор фактически и не уходил. Сначала долго учился, 11 лет (включая армию и академические отпуска), потом начал преподавать.  Арка Януса на Форуме, Рим. Максим Атаянц, 2015– А как Вы впервые попали в Рим? Наверняка у Вас остались яркие воспоминания об этом визите. – А как же! Это было уже после окончания Академии, мне 29, и усилиями нынешнего ректора Семена Михайловского (а тогда – молодого преподавателя) меня отправляют в летнюю архитектурную школу имени Принца Чарльза. Первая её часть проходит в Италии, а вторая – в Биаррице во Франции. И вот представьте: 1995 год, человека – такого восприимчивого и жадного до впечатлений, как я, – сажают на самолет в России (а жизнь тогда все-таки сильно отличалась от общеевропейской) – и высаживают прямо в Риме. Впечатление фантастическое! Расскажу одну историю из той поездки, которую я поведал Ипполитову, а он изложил в каталоге к моей выставке. Водил нас по Риму прекрасный английский историк архитектуры, Марк Уилсон Джонс, показывал все эти барочные дворцы. И вдруг – мы проходим среди узких переулков на площадь, и я вижу сооружение, с которым, я сразу понимаю, что-то не то. Стоит передо мной огромная коринфская колоннада, частично выступающая из стены. И вроде бы похожа она на то, что я уже видел, но от неё веет такой древностью, что я вижу, как на камне проступают следы геологических процессов. Нечто совершенно невыразимое! Это было первое античное сооружение, которое я увидел живьем, – как я теперь знаю, боковой фасад храма божественного Андриана, построенного во II веке, вмонтированный в стену папской таможни. В этом году я наконец его нарисовал, и на выставке этот рисунок займёт почётное место. – Любовь к Риму, к римской античности находит отражение в вашей архитектуре? – Говорят, что да. И я даже не то чтобы нахожусь под влиянием античности – я просто использую этот язык и выразительные средства для решения совершенно других, современных задач. Очень часто одно на другое хорошо ложится. Никогда у меня не было попыток создать какое-то «древнее» сооружение – это тупиковый путь. А вот композиционно мыслить так, как это делали мастера в древности – с их материалами и задачами, – вот это мне кажется интересным, и так я и стараюсь делать. – В таком случае свою собственную архитектуру – уже построенную с натуры – Вы хоть раз рисовали? «Город набережных», «Солнечную систему»? – Комплексы нет, но для своего очень хорошего друга я построил в Феодосии дом. И однажды, будучи в гостях, сел и нарисовал его. Честно сказать, странный был опыт. Результат нормальный, но само ощущение, наверное, можно сравнить с тем, как художник пишет автопортрет. – Как Вы определяете – что достойно карандаша, а для чего достаточно объектива фотокамеры? – Поскольку я и снимаю тоже (некоторые считают, что не бездарно), у меня нет попыток выстроить иерархию. Объектив фотокамеры и карандаш решают абсолютно разные задачи. Рисунок – это большая исследовательская работа, когда ты переносишь изображение на бумагу через голову. И невозможно заранее оценить, что достойно того, чтобы быть нарисованным. Скорее, заставляют начать рисовать какой-то мотив, или общий вид, или ракурс. Причем если на архитектурных фотографиях люди часто мешают, и хочется поймать момент, когда их нет в кадре (и я даже наловчился это делать), то в сюжеты рисунков я, наоборот, активно включаю людей. Совершенно современных и занимающихся вполне современными делами – палками для «селфи» размахивающих, например. Для меня это способ показать разные скорости движения «ленты времени». Античное здание меняется медленно. Дома вокруг возрастают и опадают уже в более быстром темпе. Ну, а люди на этом фоне живут стремительно до сумасшествия. И это тоже – про «Римское время». |
|