|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 26.09.2016 | |
|
Иньяки Абалос: «Мы не приемлем грустных лиц в нашем офисе» |
|
|
Екатерина Михайлова |
|
|
Испанский архитектор Иньяки Абалос, профессор Гарвардской школы дизайна – об отношениях архитектуры и урбанизации, о дефиците новых идей и различии профессионального образования в Европе и США. Иньяки Абалос (Iñaki Ábalos) – сооснователь мадридских бюро Abalos & Herreros (1984–2006) и Abalos+Sentkiewicz (с 2006). В 2013–2016 он руководил архитектурным отделением Гарвардской школы дизайна.  Иньяки Абалос Васкес. Фото © Fernando Andres Puerto. Предоставлено Abalos+Sentkiewicz ArquitectosАрхи.ру: – В вашей исследовательской деятельности и в ряде ваших проектов – острова искусств Иу в китайской провинции Чжэцзян, парков Сан-Антонио в Медельине и Филиппа VI в Логроньо – вы обращались к вопросу урбанизации. Какова взаимосвязь между урбанизацией и архитектурой? Иньяки Абалос: – Урбанизация – удивительно сложный феномен и ключевой вызов в развитии человечества на протяжении ХХ и XXI веков. Архитектура значима, но она имеет весьма ограниченное влияние на процесс урбанизации, трансформацию идеи города и использования общественного пространства. Произошло усложнение социальной и политической системы, возникло новое отношение ко времени и масштабу, все это требует новых подходов в архитектуре.  Парк Филиппа VI в Логроньо. 2013 © José Hevia Парк Сан-Антонио в Медельине © Ábalos+Sentkiewicz Arquitectos Остров искусств Иу © Ábalos+Sentkiewicz Arquitectos– На IV Международном архитектурном конгрессе в Памплоне вы говорили, что архитекторам стоит переключиться с создания «иконических» форм на функциональность. В чем она заключается? – Если мы обратимся к опыту двух прошлых десятилетий, обнаружим, что архитекторы постепенно перешли от создания проектов, направленных на увековечение собственного имени, от зданий-автопортретов, от своего рода нарциссизма в архитектуре, к созданию «натюрмортов», к вписыванию проектов в среду, к функциональности. В проектах нашей мастерской мы уделяем равное внимание объекту и среде, соединяем органическое и неорганическое, природное и искусственное, в результате получаем нечто более сложное, более пригодное к использованию. В книге «Эссе о термодинамике, архитектуре и красоте» мы говорим о том, что архитекторам необходимо стремиться к достижению «усовершенствованной пассивности» (sophisticated passiveness) построек за счет выстраивания определенного соотношения между их массой, объемом, площадью поверхностей, системой вентиляции и климатическими особенностями среды, где они будут возведены.  Здание Фонда Антони Тапиеса в Барселоне. 2010 © José Hevia Музей современного искусства Чжухай-Хуафа в Чжухае © Ábalos+Sentkiewicz Arquitectos Вокзал скоростных поездов в Логроньо. 2012 © José Hevia– Вы проектируете здания разного профиля – музеи (музей современного искусства в Чжухае, Фонд Антони Тапиеса в Барселоне), вокзалы (железнодорожная станция в Логроньо), торговые центры (в Чжухае и Шанхае), офисные здания (комплекс «Лолита» в Мадриде) и т.д. Есть ли у вас любимый тип проектов? – По большому счету, нет. Меня удивляет, что многие архитекторы избегают проектирования коммерческих зданий. Мне это кажется нелепым. Неважно, каково назначение строящегося объекта – торговый центр, частный дом или больница. Совершенно нормально, что кто-то хочет заработать, используя наш проект. Архитектура одновременно является бизнесом и предоставлением услуги. В процессе строительства и эксплуатации здания кто-то должен зарабатывать – включая архитекторов, между прочим. По-моему, прекрасно, если заказчик из частного сектора, обычно это положительно сказывается на гонораре.  Рената Сенткевич. Фото © Fernando Andres Puerto. Предоставлено Abalos+Sentkiewicz Arquitectos– Вы работаете с вашим партнером по архитектурному бюро, Ренатой Сенткевич, с 1999 года. В чем секрет ваших успешных партнерских отношений? – Рената – лучший проектировщик из всех, кого я встречал, а, надо сказать, я встречал тысячи проектировщиков. Она педантична, серьезна, увлечена, разделяет мои взгляды на архитектуру и имеет характер, отличный от моего. Мы дополняем друг друга. Ежедневные дискуссии между нами могут проходит довольно жестко, но они конструктивны, мы сразу чувствуем, когда один из нас предлагает стоящую идею. Рената была моей студенткой, писала диплом под моим руководством. Мы быстро поняли, что разговариваем на одном языке. После этого мы работали вместе в Ábalos+Herreros, где команда начала делиться на тех, кто работал со мной и Ренатой, и тех, кто работал с Хуаном Эрреросом. Со временем мы решили открыть собственное бюро, это был закономерный шаг. – Вы выросли в Сан-Себастьяне, Рената – в Кракове. Как влияют ваши корни – Страна басков, Испания и Польша – на вашу совместную работу? – Наше происхождение сближает нас, в нем много сходства. Иногда мне кажется, что между Испанией и Польшей больше общего, чем между Испанией и Францией. Обе страны испытали тяжесть авторитарного режима – в одном случае – франкистский, в другом – коммунистический. Я не вижу разницы между ними, в обоих случаях была своего рода военная диктатура. В обеих странах – по 40 миллионов жителей и сильное влияние католицизма. Это не значит, что мы очень религиозны, но мы получили схожее религиозное образование. Наконец, в обеих странах существует культура труда, баски и поляки крайне трудолюбивы.  Офисный комплекс «Лолита» в Мадриде © José Hevia Офисный комплекс «Лолита» в Мадриде © José Hevia Торговый центр «Лунфэн» в Шанхае © Ábalos+Sentkiewicz Arquitectos– В вашем бюро – три офиса: в Мадриде, Кембридже (штат Массачусетс) и Шанхае. Насколько ваши проекты в разных частях света отличаются друг от друга? – Я знаю много архитекторов, которые при работе в Азии используют восточные метафоры, подчеркивая культурные различия между Востоком и Западом. У меня нет желания прибегать к таким средствам. Я воспринимаю позицию и мировосприятие моих клиентов в Азии, но я не хочу лгать, я хочу быть честным, эти метафоры далеки от меня. Наше бюро остается верным себе в любых контекстах. Мы убеждены, что надо вести себя системно в развитых и развивающихся странах. Проекты, которые мы осуществляем в Европе и Азии, следуют единым принципам. – В чем заключаются эти принципы? Благодаря чему работы всех трех офисов узнаваемы как проекты Ábalos+Sentkiewicz? – Во всех трех офисах проекты осуществляются под руководством партнеров – Ренаты Сенткевич и моим. Любой проект начинается с диалога между нами, результат этого общения поступает в нашу студию, к нашим коллегам-экспертам, заказчикам и всем остальным заинтересованным лицам. Наши офисы устроены довольно иерархично. Каждый имеет возможность высказаться, но мы ориентированы на получение реакции на первоначальную идею и ее критику, а не выдвижение новых идей. Мы прислушиваемся ко всем нашим сотрудникам, но в разной степени и не одновременно, а последовательно и методично. Мы всегда заинтересованы в совершенствовании наших идей и в расширении числа их сторонников. Другая общая черта – у нас замечательные сотрудники, которые разделяют нашу страсть к архитектуре. Это привилегия, которую мы получили благодаря связи с ведущими мировыми вузами (среди них – Высшая техническая школа архитектуры в Мадриде, гарвардская Высшая школа дизайна, Колумбийский, Корнелльский и Принстонский университеты – прим. Е.М.). Для нас важна атмосфера в коллективе. Когда у нас появляются новые сотрудники, мы просим их быть естественными и прямо говорить о своих пожеланиях и проблемах. Мы не приемлем грустных лиц в офисе, всем сотрудникам должно быть хорошо. Если кто-то испытывает дискомфорт или страдает от нехватки внимания, нужно сказать об этом. 99% проблем – решаемы. – Предполагаю, у вас в бюро – интернациональная команда. Расскажите, кто работает в ваших офисах? – Наши офисы очень небольшие. В Кембридже у нас всего четверо сотрудников, в Мадриде – десять – двенадцать, несколько из них – из Латинской Америки, остальные – испанцы. В Шанхае в основном работают наши бывшие студенты, те, кто стажировался в кембриджском филиале, они знают наши достоинства и недостатки. Зачастую это выпускники шанхайского университета Тунзцы, одной из ведущих школ архитектуры и инженерного дела в Китае. – Вы преподаете, проводите исследования и проектируете. Какой род деятельности вы считаете первостепенным для себя? – Рената ответила бы на этот вопрос иначе, поскольку она не разделяет одно из моих увлечений – написание текстов. Рената – полька, но, будучи во втором классе школы, она переехала в Италию, а затем в Испанию. На сегодня она прожила в Испании больше, чем в Польше, в ней уже больше испанского, чем во мне. Но для изложения мыслей в академической форме этого недостаточно. Когда человек начинает жизнь на новом языке, как это случилось у Ренаты, он часто не чувствует уверенности, необходимой для написания научных текстов. Я всегда писал и продолжаю этим заниматься. Это зарядка для мозгов. Я пишу о том, о чем мечтаю, а не о том, что знаю, поэтому мои тексты – экспериментальные наброски, эссе, а не научные статьи. Я тестирую свои идеи в научной сфере. Это дешевле, чем на практике (смеется). Студентам всегда интересно работать с тем, что еще неизведанно и непредсказуемо. После тестирования идей в учебном процессе я предлагаю их в мастерской, мы включаем их в проекты. Получается, все три занятия – исследования, преподавание и практика – переплетены. – В каких конкурсах вы обычно участвуете? – Мы выбираем архитектурные конкурсы, которые поощряют экспериментальный подход, реалистичные конкурсы кажутся нам менее важными. Обычно мы проигрываем в архитектурных конкурсах, поэтому мы повторяемся, используем одни и те же идеи по четыре-пять раз до тех пор, пока однажды не выиграем. – Новые идеи редко получают признание с первого раза. – Верно, но у архитекторов часто особое отношение к проектам, где они впервые выражают новую идею. Хотя совсем необязательно, что в первый раз проект получится самым выигрышным. Когда мы делаем второй конкурсный проект с той же идеей, мы собираем замечания к первому варианту и стараемся их учесть. Мы боремся за наши идеи, в конце концов, их не так много. Ни один архитектор не может разбрасываться идеями. Если в год у архитектора появляются одна-две идеи, это настоящая роскошь. – Как вы пришли к руководству архитектурным отделением Школы дизайна в Гарварде? (Абалос заведовал этим отделением в 2013–2016 годах – прим. Архи.ру) – Меня пригласил декан Школы дизайна Мохсен Мостафави. Нашему сотрудничеству уже много лет. Когда Мохсен стал руководителем лондонской школы Архитектурной Ассоциации, я был первым, кого он позвал в качестве приглашенного профессора. Позже Мохсен много переезжал, наконец перебрался в Штаты – сначала в Корнелльский университет, затем в Гарвард, где и возглавил Школу дизайна. Со временем я был приглашен туда заведовать отделением архитектуры. Несколько лет я сомневался, но когда в Испании начался экономический кризис, мне ничего не оставалось, как переехать. В Испании просто не стало работы, которая могла бы сравниться с такой должностью в Гарварде. Я принял это предложение и до сих пор очень рад своему решению. – В чем сходство и в чем различие традиций в архитектурном образовании Европы и Америки? – Главное сходство – талантливые студенты. Это неудивительно для Гарварда, где, бесспорно, самая лучшая Школа дизайна в мире. Высшая техническая школа архитектуры в Мадриде – государственная, она не так состоятельна, как другие европейские архитектурные вузы, например, факультет архитектуры Федеральной высшей технической школы в Цюрихе, но ее студенты не менее талантливы. Главное различие университетских программ по архитектуре на двух континентах – в разных подходах к программе. В Испании сильна традиция политехнического образования, в США обучение архитектуре имеет гибридную форму с большим акцентом на искусство. В Гарварде сильно влияние немецкой школы архитектуры, которое пришло из Чикаго (очевидно, имеется в виду Иллинойский институт технологии, где в 1938–1958 архитектурное отделение возглавлял Людвиг Мис ван дер Роэ – прим. Архи.ру), и собственно из Германии, с немецкими профессорами, перебравшимися в Гарвард, спасаясь от нацистов. Для меня было очевидно, что мой долг заключался в усилении политехнического компонента программы Гарварда. Отсутствие политехнической подготовки делало образование архитекторов банальным. А времена, они меняются, как сказал бы Боб Дилан. Больше не было денег, которые можно тратить на банальность. Студенты были восприимчивы к моим нововведениям, в какой-то степени они ждали их. У них появилось больше уровней для анализа материалов, эксплуатации зданий, социальной составляющей архитектуры. – Как вы выстраиваете общение со своими студентами? – Я учитываю особенности каждого этапа студенческой жизни. Первокурсники еще слепы; работая с второкурсниками, ты знаешь больше, чем твои студенты, но разница уже не так велика. С третьекурсниками мы общаемся на равных. – Как вы поняли, что хотите заниматься архитектурой? – Не сразу. Я хотел быть писателем. В конце концов, мы становимся теми, кем хотим. Я не ожидал, что у меня будет возможность написать столько книг (смеется). В моей семье все говорили, что я очень хорошо рисую. Это правда, рисование, пожалуй – то, что получается у меня лучше всего. При поступлении в университет я сомневался в выборе специальности. Семья посоветовала пойти на архитектурный факультет. Я согласился, думал, что если это не мое, то через год сменю направление. С начала учебы и по сей день я пребываю в состоянии влюбленности в свою профессию, в рисование и конструирование пространства. Профессия архитектора удивительно захватывающая, но при этом она ужасна с экономической точки зрения, с точки зрения отдачи от вложенных усилий и затраченного времени. Архитектором может стать только человек, который страстно любит эту профессию. |
|