Каждый год, и этот не стал исключением, одним из главных вопросов, вызывающих у архитекторов глубокую рефлексию, становится вопрос о будущем. Одних оно тревожит, других заставляет задуматься; кто-то смотрит вперед с оптимизмом, тогда как другие дают в основном пессимистичные прогнозы. Какие перспективы у российской архитектуры? Во многом зависит от того, какое будущее ждет российские архитектурные бюро.

Именно об этом на 30-й, юбилейной «АРХ Москве» в мае 2025 года говорили руководители двух известных российских проектных кампаний – Никита Явейн («Студия 44») и Николай Ляшенко («Цимайло Ляшенко и Партнеры»). Разговор получился весьма содержательным, местами ироничным и в меру оптимистичным, а местами – тревожным, но так бывает почти всегда, когда пытаешься предсказать будущее.

Вопросы участникам прямого эфира, организованного на выставочной площадке «Студии 44», задавал петербургский журналист и радиоведущий Кирилл Манжула. 

Для Архи.ру запись эфира посмотрела и отредактировала Людмила Лунина.



Кирилл Манжула: Как изменились архитектурные бюро за последние 20-30 лет?

Никита Явейн: В 1990-е все российские архитектурные бюро были похожи. Обычно в них работали шесть-семь человек, коллективно вышедшие из государственных проектных институтов. Что-то они пытались делать – конструктив, инженерию, но, как говорится, «на коленке».

Прошло 25 лет, и мы наблюдаем совсем иную картину: сегодня в бюро могут работать и два человека – они занимаются, например, садовым дизайном, но могут и несколько десятков, которые делают архитектурные концепции и доводят их до стадии П. У таких бюро есть партнеры – инженерные и проектные корпорации, сосредоточенные исключительно на рабочем проектировании. В таких конторах иногда занято до 500 человек. Рынок проектных услуг сильно диверсифицировался.

Николай Ляшенко: Я согласен с Никитой Игоревичем, что бюро может начаться с двух человек, один из которых приведет первого клиента. А расти бюро могут до бесконечности. У нас сейчас работает порядка 100 сотрудников. Я думал, что это много. Но приехал знакомый архитектор из Китая: у него в компании трудится 10 000.

В расширении бюро есть свои минусы: руководитель все больше делегирует ответственность и в результате «на выходе» может увидеть проект, под которым стоит его имя, и к которому он не имеет отношения. Я за авторскую архитектуру, и такие офисы не могут расширяться бесконечно.

Кто должен делать рабочую документацию архитектурных проектов?

Н.Л.: Надо уточнить, о каких проектах речь – дом ли это в центре Москвы на 20 квартир или квартал на две тысячи жителей? Можно нарисовать эскиз и дальше следить за тем, как другие люди его прорабатывают. А можно все, в том числе рабочую документацию, делать самим, а, значит, держать в штате конструкторов и инженеров. Мы так не делаем – это рассеивает фокус внимания. Мы занимаемся тем, что хорошо умеем – архитектурой. Но есть и другие структуры, тут нет хорошо или плохо.

Н.Я.: У нас в студии по-другому, может, потому что я постарше и привык все контролировать. Нам «рабочку» делают близкие и дружественные структуры, раньше находившиеся в штате, а позже создавшие отдельное подразделение. Главное – это наши, понятные нам люди. Если отдать рабочую документацию на сторону, то можно получить такое, что и сам потом свой проект не узнаешь.

Н.Л.: Я не вижу смысла держать в штате инженеров и конструкторов. Или они загружены сверх меры, или простаивают. Сложно держать баланс.

Сильно ли отличаются архитектурные отрасли Москвы и Санкт-Петербурга?

Н.Л.: Думаю, что у Никиты здесь больше опыта, поскольку у нашего бюро в Питере пока только один проект.

Н. Я.: Ну, нет. Я ведь только в последнее время пытаюсь понять, что это за «зверь» – Москва. Пока ничего здесь не строил.

Н.Л.: Зато тебя здесь все знают.

Н. Я.: Знают-то знают, но, на самом деле, я вот только сейчас думаю, чтобы что-то сделать для Москвы. Пока не понимаю правил игры, хотя все выглядит прекрасно, но я этого боюсь даже больше, чем когда все плохо.   

Н. Л. Среди москвичей бытует мнение, что питерское архитектурное сообщество очень консервативное, и попасть туда человеку со стороны крайне сложно. А что о Москве говорят?

Н.Я.: Говорят, что просто невозможно (смеются). У нас мало строят общественных зданий, бюджет города совершенно не московский, в основном проектируется жилье для частных девелоперов.

Н.Л.: У вас, наверное, много реконструкций?

Н.Я.: Как правило, этим занимаются некие ремонтно-конструкторские организации, которые слиты или связаны со строительными компаниями. Они не сильно влияют на ситуацию и не формируют тренд.

Н.Л.: Рынки, конечно, разные абсолютно по своей мощи.

Н.Я.: Да, Москва раз в 20 мощнее. И столичный рынок устроен иначе. И мне интересно поэтому, как он у вас тут выстроен, как выстроена структура вашей компании? Мне про «Студию 44» такие вопросы задают постоянно.

А у Вас есть ответы на эти вопросы? Задумываетесь об этом?   

Н.Я.: А как об этом не думать? Если об этом не думать, лет через пять в минус уйдешь.

Н.Л.: И мы думаем об этом постоянно. Сейчас у нас два партнера-соучредителя – это я и Александр Цимайло. И мы создали структуру ассоциированных партнеров. Это дает множество плюсов – от финансов до почета и уважения со стороны коллег и заказчиков. На сегодняшний день у нас десять ассоциированных партнеров, своеобразный совет директоров. Они участвуют в принятии всех ключевых решений и занимаются разными вещами: организацией проектов, креативной составляющей, есть еще интерьерный отдел и так далее. Я эту систему наблюдал в Германии, где много работал, но, конечно, мы ее адаптировали под российские условия, под людей, которые у нас есть. Наша задача заключалась в создании дискуссионной площадки, в рамках которой все участники процесса (бэк-офис оставляем за скобками) друг друга понимают, уважают, оттачивают взаимодействие и таким образом обеспечивают развитие. Каждую неделю или реже у нас собрания. Мы понимаем друг друга, у нас нет перекосов в вопросах, кто главнее, кто важнее. Такая структура обеспечивает компании устойчивость. При этом численность сотрудников не растет, мы не хотим этого.

Н.И.: А если про московский рынок говорить, то что в нем происходит? Как он устроен?

Н.Л.: Все очень быстро меняется, и тренды уловить сложно. Появляется много молодых команд, появляются площадки, где они могут заявить о себе. Конкурсы дают возможность себя проявить и быть замеченным. А есть большие, сильные компании, которые продолжают расти. Объем строительства большой, работы много, опытные бюро расширяются, но количественный прирост всегда находится в балансе с качеством. Массовое производство чего бы то ни было неизбежно ведет к потере качества.        

За молодежью вы наблюдаете?

Н.Л.: Сейчас такой мощный строительный бум, такая потребность в проектных услугах, что даже начинающий архитектор может открыть компанию. Возникло множество молодых архитектурных команд. Другое дело, сколько они продержатся на рынке. Во времена моей молодости было иначе: те, кто тогда доминировал на рынке, молодежь не пускали.

Неужели так все кардинально изменилось?

Н.Л.: Начали проводиться архитектурные конкурсы. Раньше такое и в голову никому не приходило, а теперь – в порядке вещей. А конкурсы, как и любая конкуренция, улучшают качество архитектуры.

Н.Я.: В этом тоже отличие Москвы от Санкт-Петербурга: у нас конкурсы редки. К сожалению, опыт научил меня, что выиграть конкурс у нас – это почти наверняка означает не построить здание.

Н.Л.: С государственными структурами так время от времени случается. Если инвестор частный, он все построит. На самом деле многие понимают, что они просто получат лучший продукт, хотя конкурсы – это долго и дорого. Часто срабатывают соображения престижа, тут много нюансов.

Что будет через 5 лет?

Н.Л.: Все будет хорошо: мы будем всюду летать, заимствовать опыт, общаться с иностранными коллегами.

Н.Я.: Я сильно раньше других российских архитекторов начал общаться с иностранными коллегами, причем уровня Нормана Фостера. Например, когда мы участвовали в тендере на реконструкцию Главного штаба, то нам удалось выиграть у OMA с Ремом Колхасом. Это была школа жизни, и я к западным архитекторам отношусь без иллюзий: они – захватчики. У них правила рынка жестче, чем у нас. Там не то, что в соседней стране не дают строить, там и по городам жесткая конкуренция.

Н.Л.: Но и положение российских архитекторов тоже изменилось. Мы столько построили за последние 20 лет, что можем общаться с западными коллегами на равных, мы много знаем и поняли. Но поездок сейчас все равно не хватает: другую архитектуру надо видеть воочию. Я оптимистично смотрю в будущее: все успокоится, все будет развиваться, появятся новые материалы, технологии и возможности. Не вижу ни одной причины, почему в будущем должно быть плохо. Через пять лет структура городов изменится. Уже сейчас они благоустраиваются и озеленяются в бешеном темпе. Все больше внимания уделяется общественным зданиям – музеям, театрам, концертным залам. В мире именно такие проекты считаются самыми престижными и почетными. Вектор на развитие культуры – очень правильный.

Если пофантазировать, что такого ужасного может случиться через 5-10 лет, то можно представить, что значительная часть проектирования будет выполняться искусственным интеллектом. Однако, как справедливо кто-то заметил, чтобы управлять ИИ, нужно иметь собственный интеллект, ИИ – всего лишь инструмент. Короче, прогнозы хорошие, потому что плохих я никогда не даю.

Н.Я.: Мне нравится, что мы впервые за долгое время не ощущаем себя провинцией и колонией, потому что раньше постоянно звучало: «Давайте построим как на Западе». А сейчас мы вполне самодостаточны. И мы уже понимаем, что достижения западных архитекторов – это на три четверти PR, и на четверть действительно талант и стоящие идеи, на которые надо обращать внимание. Тем не менее, я опасаюсь, что архитектурная профессия будет развиваться по западной модели, с укрупнением компаний, четким разделением рынка по сферам влияния, погоней за KPI, за максимальной прибылью, что конкуренция на фоне неких негласных монополий станет почти невозможной, а из архитектуры уйдет художественная составляющая. Сейчас я наблюдаю некое желание порядка, стабильности. А это не всегда стыкуется с прорывами и экспериментами в архитектуре. Поживем – увидим.