Появление «османского барокко» в сер. XVIII в. традиционно объясняется активизацией контактов Османской империи с Европой. В поисках «имперского стиля», отражавшего политические претензии Стамбула, восточные архитекторы охотно заимствовали готовый узнаваемый набор декоративных элементов, осторожно приспосабливая его к традиционным типам зданий и оживляя «законсервированные» формы султанского заказа (например, в мечети Нуросмание).

Однако европейские заимствования стали лишь одним из возможных направлений обновления. В поисках авторитетных образцов и в стремлении выйти за пределы собственного классического наследия османские архитекторы обратились и к более близким источникам, нежели западные модели.

В нескольких стамбульских мечетях, построенных во второй половине XVIII в. главным придворным зодчим Мехмедом Тахиром, заметен последовательный отказ от опробованных европейских форм в пользу византийских и раннеосманских элементов, интерес к использованию фактуры и цвета как новых для османской культовой архитектуры выразительных средств (Аязма-джами). В результате возведенные им памятники (откровенно «византинизирующие» мечети Лалели, Зейнеп Султан) легко вписались в архитектурный контекст Константинополя, создавая впечатление перестройки древних византийских зданий и формируя в пределах (как хронологических, так и стилистических) «османского барокко» особую линию намеренной архаизации архитектурных форм.

В то же время руководство Тахиром реставрацией Фатих-джами в формах стамбульской «классики» XVI–XVII вв. предвосхитило замыкание собственно османского зодчества на стилизации и продемонстрировало необходимость изменения всей традиционной типологии культовой архитектуры.