После череды храмов Первого Завета, перед нами храм, устроенный иначе: это сам Новый завет, Евангелие и остальные тексты с финальным Откровением Иоанна. Все они – формы особой экзегетической постройки, преодолевающей прежний опыт храмового Богообщения. Можно сказать, что вместо Храма Давида, Храма Иезекииля или Ездры, выстраивается Иной Храм – Храм Иисуса, то есть Церковь как Его плоть. И Иисус, являя Себя «камнем преткновения» (Мф 21 и др.), начинает Свое строительство (ибо Он и камень краеугольный) – с разрушения Второго Храма, сначала символически – в виде изгнания торгующих, затем пророчески – в предречении его физического разрушения, потом мистически, – на Голгофе и, наконец, эсхатологически – в Небесном Граде. Это и де-актуализация всей прежней семантики камня и земли – в раскрытии земных недр и выходе мертвых – с одновременным поглощением землей плоти Иисуса – в акте погребения (здесь и вся семантика пустого Гроба). Следующее звено – это эпизод побиения камнями Стефана со всеми ветхозаветными импликациями и сакраментально-миметическим прообразами. Важные узловые точки – храм плоти у Павла и концепция Жертвы «вне Града» в Послании к Евреям. Взыскание Нового Града венчается видением в Откр Нового Иерусалима при полном уже отсутствии Храма. Вся историческая судьба храмовой топики содержит в себе подобный символизм циклического созидания и разрушения материального и ритуального, соматического и мистического, критического и катартического. Мы начнем с некоторых лапидарно-краеугольных мотивов, связующих Первый и Новый заветы, предварив обсуждением «монументальной теологии» Ф. Пипера – этой весьма отрефлексированной архитектонически-эпистемологической метафоры, с присущей ей перформативно-трансформативной эвристикой.