Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru)

19.06.2011

О Мельникове, Эберге и отечественном опыте бальзамирования культуры

О сохранении исторического наследия в Ростове-на-Дону на примере одного здания

Не любил Мельников конструктивистов. Даже журнал их всемирно известный не читал. В руки говорят, не брал. Не понравился Мельникову и Леонидов. Он так и сказал – «Не ведал архитектуры Леонидов». Еще добавил – того страшнее – про одно его известное произведение: «фигура инертных, глухонемых звуков». И еще, про его всем миром любимый шар: «а шар еще того ничтожнее». И уж совсем прикончил фразой-выстрелом: «труп бессилия». Повезло Леонидову, что ничего не построил, а то не ровен час, имей власть Константин Степанович... Ему можно – он же гений! Главное в это верить. Мельников верил в себя и в свою архитектуру. Вот он о себе: «вы думаете, что я считаю себя гениальным? Нет, я архитектор – и это тоже самое…».

Я тоже не без амбиций. И понимаю: ключ к успеху – тотальная категоричность и уверенность в собственном мнении, которое так хочется высказать.

Так вот. В Ростове в последнее время много чего происходит. Как из ряда вон, так и не вон. Город большой, говорят, бурно строится. И в этом бурном потоке пару лет назад случилось вполне рядовое событие. На Пушкинской улице разобрали очередной доходный дом столетней давности. Или снесли, или завалили – как вам будет угодно. Событие, в самом деле, рядовое, потому что в череде таких же сносов-завалов оно ничем не выделяется. И все-таки оно знаковое. Потому что предопределило судьбу одного памятника архитектуры, находящегося по соседству. Зовут его звучно – особняк Парамонова. Все в Ростове его знают. Многие даже любят. Памятник редкий. Чистая неоклассика столичного уровня. Здесь на лицо дворянская культура, «Мир искусства», Бенуа и т.д.

В историческом Ростове здание никогда не создавалось само по себе. Оно рождалось из города и для города. По совершенно определенным пространственным законам. Частное возникало в структуре общего по законам общего и само же его формировало. Процесс этот стал основой творческого метода архитектора, более того – базовой составляющей его пространственного мышления. Можно утверждать, что каждое (т.е. буквально любое) здание в городе создавалось именно так. Имело место проявление тотального контекста. Возведение в 1914 году особняка Парамонова архитектором Л.Ф.Эбергом зафиксировало в отдельно взятом месте органичное слияние трех контекстов – пространственного, исторического и культурного.

Среди исторической застройки Пушкинской улицы неоклассический особняк имел свое выделенное, осмысленное пространство. Пространство классицистическое, осевое, анфиладное, направленное перпендикулярно оси улицы, как и положено в регулярном градостроительстве. Оно прошивало здание по оси главного входа через анфиладу помещений и выходило на задний двор к открытому бассейну. Особняк дышал этим пространством. Смена планов происходила по всем законам классики – постепенно раскрывая в ритуале шествия внешнее и внутреннее пространство.

Что же теперь?

За несколько лет окружающие здания последовательно завалили, построили другие, очень высокие, а само пространство особняка деструктурировали и создали нечто новое. Но это новое пространство мало того, что совсем не от Эберга, оно что-то очень сильно напоминает. При виде этого соседства у старого особняка невольно хочется, покопавшись в коллективной памяти и коллективном опыте обитания, выронить незабвенную фразу – «Дорогой Леонид Ильич!»…

Я очень хорошо отношусь к этой исторической личности. У нас много тогда получалось, но с архитектурой, особенно жилой – не очень. Особенно в ее массовых проявлениях. Все это вроде давно осознали, показательно отреклись, выучили новые постмодернистские термины вроде «среда», «контекст» и т.д. Но теперь, как это модно, – передумали назад. И решили все это заново создать, только там, где раньше не решались.

Поверьте, все антибольшевики только на словах антибольшевики. На самом деле, чем больше человек антибольшевик, тем он больше большевик. Если в советское время снесли лишь кованую ограду вдоль улицы, чтобы как-то приблизить бывший особняк к коллективному пространству, то мы снесли вокруг все. По бывшей границе поставили гигантские коммунальные дома (что-то еще в стройке), по типологии близкие к многоэтажным баракам, и в итоге все превратили в единое коммунальное пространство. Сработала классическая схема современного ростовского подхода к реконструкции центра: оставляем памятник (потому что он памятник), остальной хлам – под нож. Однако, согласно Венецианской хартии 1964 года, понятие «исторический памятник» охватывает не только отдельное произведение архитектуры, но и саму историческую среду, в которой он пребывает «в рамках свойственного ему окружения и масштаба».

Теперь исторический контекст уничтожен. Пространственный тоже.
Культурный…

Что тут скажешь? У Ростова есть такая особенность. Когда в 1915 году решался вопрос об эвакуации в наш город Варшавского университета, один ростовский краевед бросил достаточно неприятную фразу, заставившую меня пристально всмотреться в зеркало: «Неужели чумазое лицо нашего города украсится такой жемчужиной?!».

В культурологическом плане архитектура Ростова дореволюционного периода – это отражение попытки привить европейскую культуру через столичный опыт на местную не столь благодарную почву. Особняк, созданный Эбергом, – один из самых удачных примеров проявления этой культуры. Но… Все возвращается на круги своя. Прививка инородной культуры на местной почве не дала положительных результатов. Не произошло никакого культурного синтеза. Остались лишь материальные следы того, что никогда не было и не могло быть нечужеродным этому контексту. С течением времени физические следы этого эксперимента неизбежно начали исчезать. Закономерно. Естественно. Если мы неспособны сохранять и воспроизводить даже в отдаленном виде фрагменты этой культуры, признаем честно (хотя бы шепотом, закрывшись в собственном кабинете) – мы не имеем на нее право.

Возникший же диссонанс вызывает ощущение удушливой тоски. Это как уход близкого человека, рождающий тяжелую, непереносимую душевную боль, от которой хочется поскорее избавиться любым способом. Каким?

Самая большая глупость – оставить в одиночестве особняк Парамонова. Потому что он создавался в том контексте, которого уже нет и никогда не будет. Теперь особняк высмеяли. Разули, раздели – и высмеяли. Выставили вон, как никому ненужную немощную старуху-приживалку. Последней же каплей в изощренном надругательстве будет его качественная реставрация. Розовощекий, глянцевый, он будет экспонирован на всеобщее обозрение, как набальзамированный трупик животного в зоологическом кабинете образцовой средней школы. Отечественный опыт бальзамирования с дальнейшим ритуальным поклонением порождает не самые приятные ассоциации в отношении такой судьбы этого объекта.

Не надо мучить усопшего и осквернять его память. Его надо придать земле. Конечно, тяжело примириться с неизбежным. Но другого выхода нет – лучшим исходом из сложившейся ситуации будет его публичный, показательный снос. И все станет на свои места.

Особняк Н.Парамонова в Ростове-на-Дону. 1914г. Арх. Л.Ф.Эберг. Памятник федерального значения. Фото: Артур Токарев
Особняк Н.Парамонова в Ростове-на-Дону. 1914г. Арх. Л.Ф.Эберг. Памятник федерального значения. Фото: Артур Токарев
Особняк Н.Парамонова в Ростове-на-Дону и убийственное новое окружение.
Особняк Н.Парамонова в Ростове-на-Дону и убийственное новое окружение.
Историческая рядовая застройка вокруг особняка Н.Парамонова в Ростове-на-Дону уничтожена.
Историческая рядовая застройка вокруг особняка Н.Парамонова в Ростове-на-Дону уничтожена.