Удивительно, но наследие крупнейшего архитектора-неоклассика первой половины XX в. Ивана Александровича Фомина (1872–1936) до сих пор опубликовано только фрагментарно. Для этой статьи мы выбрали две усадьбы, построенные по проектам архитектора в начале 1910-х годов и мало известные публике. Проекты этих двух усадеб сохранились, они находятся в Музее архитектуры в Москве и ранее не публиковались или публиковались частично. Возможность сравнить чертежи и постройки, возможность почувствовать степень свободы архитектора внутри выбранного стиля, а также желание осветить архитектуру, как будто «выпавшую» из поля зрения архитектурного мира, – все это определило выбор для нашей статьи именно этих двух усадеб.
Усадьба Холомки была выстроена в 1912–1913 гг. в Порховском уезде Псковской губернии (ныне – Порховский район Псковской области) на пустом месте, в лесу. Она предназначалась для князя Андрея Григорьевича Гагарина (1855–1920), физика и инженера, который долгое время был директором Политехнического института в Петербурге. Князь успел вселиться в новую усадьбу, после Октябрьской революции он даже получил на дом охранную грамоту от Ленина, но вскоре умер. А. П. Гагарин был похоронен близ церкви в соседней усадьбе Бельское Устье.
По публикациям известен план первого этажа дома в Холомках, в подлиннике он не сохранился. Среди чертежей Фомина в Музее архитектуры имеется план второго этажа (РI 9432), показывающий примерно ту же рациональную и комфортную планировку, что и на нижнем уровне. Чертеж выполнен тушью, он без авторской подписи, но надпись наверху «Кн. Гагарин» и надпись «II этаж» выполнена, вероятно, самим архитектором. В близкой «деловой» манере выполнен лист с продольным и поперечным разрезами дома (РI 9431). А вот два листа с главным и парковым фасадами (РI 4922, Р1 4923) демонстрируют почти во всем блеске авторскую манеру Фомина: это тонко прочерченные по светокопиям линии, иногда ровные, иногда рукотворно-небрежные, и заполняющий плоскости голубой цвет окраски фасадов. На чертежах, представляющих авторские обработки светокопий, есть подписи Ивана Фомина и дата, 1912 год. Эти два чертежа в черно-белом воспроизведении уже были напечатаны в монографии об архитекторе в 1953 г.
Натурный осмотр усадьбы дает гораздо более сильное впечатление, чем разглядывание чертежей. Перед нами то неопределенное, пограничное состояние неоклассицизма, когда его чистота, ученость и чувственность сливаются в целое, которое уже не ведает своих прообразов, это чистая классика без времени, без прецедентов. Это «шарнирное», рубежное ощущение только усиливается при переходе от общих планов к частностям, при внимательном рассматривании деталей и фрагментов фасадов.
Основной образ усадебного дома в Холомках – «очищенный», почти дистиллированный облик русского палладианского усадебного дома рубежа XVIII–XIX веков. Точных прообразов, как уже было сказано, нет, но можно понять, что выбраны (или собраны) примеры из работ Кваренги, то есть итальянское неопалладианство на русской почве. Вместе с тем, рядом с ионическим портиком главного фасада, а также рядом с треугольными сандриками и круглыми нишами над окнами первого этажа присутствует полуротонда со сдвоенными ионическими колоннами на парковом фасаде. Эта форма, пришедшая из римских терм во французскую архитектуру, распространилась в русских усадьбах, кажется, помимо Кваренги, через работы французских архитекторов, таких как де Герн, построивший подмосковное Архангельское, где мы находим в полуротонде и сдвоенные колонны.
Но полуротонда в Холомках ничего не заимствует из русских переработок французского классицизма, она выполнена в «чистом» неопалладианском духе, в стиле основного дома, а ее появление связано, видимо, с желанием архитектора усилить «усадебный» образ, отослать к признанным образцам. Можно заметить, что в проектировавшемся и строившемся Фоминым в то же время особняке Половцева на Каменном острове в Петербурге на парковом фасаде появляется полуротонда с ионическими колоннами (но в одноэтажном варианте и с остеклением интерколумниев), а это значит, что архитектор и в Петербурге, и в Холомках прорабатывал одну тему.
Есть ли в Холомках какие-нибудь формы, указывающие на начало XX века, «выдающие» свое время? Кроме того, что главный вход с ведущими к нему пандусами устроен на боковом фасаде, отчетливо «новым» смотрится обработанный гранитом рустованный цоколь. Этот материал выбран, кажется, не случайно: он, в отличие от традиционного для усадеб белого камня или пудостского камня, соотносится с имперской петербургской неоклассикой, с мощными и грубыми силами, это какой-то намеренный прорыв древней (и новой) силы, который даже несколько контрастирует с успокоенными, умиротворенными формами остального здания. Но эти новые формы в Холомках все же укрощены, а потому все в целом здание оказывается эталонным примером проникновения русской неоклассики начала XX века в образ усадьбы.
В усадьбе Хмельник Фомин сокращает пространство неопалладианской классики и увеличивает пространство неистовой, мощной, хтонической неоклассики. Эта усадьба была построена на берегу реки Южный Буг в городке Хмельник (Литинский уезд Подольской губернии, сейчас – Хмельницкий район Винницкой области). Проектирование и строительство велось Фоминым в 1911–1915 гг. Новый усадебный дом был расположен на старом городище, на котором еще стояли остатки польского замка XVI века. От этого замка до нашего времени дошла граненая башня, расположенная в стороне от дома.
Новую усадьбу заказала графиня Екатерина Владимировна Левашова, одна из крупнейших землевладелиц своего времени. Графиня вышла замуж за Константина Ивановича Ксидо, офицера, участвовавшего в обороне Порта-Артура; в 1910-е гг. он был издателем нескольких книг по географии. Усадьба официально принадлежала Е. В. Ксидо.
Среди наследия Ивана Фомина имеется серия чертежей, связанных с усадьбой Хмельник. Очень интересен план (Р1 5822, это светокопия с авторской графикой поверх нее), на котором видна общая планировка первого этажа; из надписей видно назначение каждого помещения; поверх этого рабочий чертеж испещрен указаниями на места расположения балок перекрытия и на высоты проемов и ниш. Единственный сохранившийся фасад дома подписан (РI 5853, «20 мая 1911 года. Арх. Ив. Фомин»), он показывает «речной» фронт дома, на котором основную роль играет каменная рустованная «шуба», мощные рустованные наличники и колонны, а также три отчетливых акцента, поддержанных вертикалями: портик и башню над ним в центре и две башни на флангах.
Еще один датированный чертеж – проект фасада башни (РI 5821). Это даже не совсем чертеж, а светокопия, но авторизованная поверх тушью и подписанная («Арх. Ив. Фомин. Июль 1912 года»). Декорация башни, судя по всему, не была осуществлена или была сделана по какому-то измененному проекту: сейчас она имеет вид другой, в ней больше проступает первоначальная, древняя форма.
Подпись имеет и авторский чертеж с проектом моста (РI 5804, «Эскиз моста через овраг. И.Ф.»). Это лучший чертеж в данной серии, это даже не чертеж, а действительно эскиз, с неровными линиями, проведенными коричневыми чернилами, с легко набросанными башнями, со стаффажными фигурками. Этот мост или не был осуществлен, или был осуществлен частично и с изменениями, без башенок над опорами; мост был построен не над оврагом, а через Южный Буг.
Этот мост ведет от города Хмельник к одноименной усадьбе, так что он входит в замысел архитектора: мощный, подчеркнуто «каменный» мост ведет к тяжелому, массивному и тоже подчеркнуто материальному каменному фасаду, изображенному на авторском чертеже Фомина. В существующем усадебном доме этот фасад производит ошеломляющее впечатление: над рекой на холме возвышается визуально гигантский объем с грубым шестиколонным дорическим портиком в основании среднего ризалита и возвышающимся над ним гладким основанием башни (верхушка, изображенная на эскизном проекте архитектора, не была выстроена или, что вероятнее, была утрачена) с несколько странной вогнутой нишей. По сторонам портика в первом этаже расположены удивительные арочные лоджии. На углах дома поставлены фланкирующие фасад круглые башни с облегченными башнями-беседками наверху.
Вся поверхность «речного» фасада и башен покрыта каменной рустованной «шубой», тема каменной мощи подхвачена рустовкой углов и краев ниш, наличниками окон первого этажа с рустованными колоннами, необработанными фустами колонн дорического портика, а также дорическими антаблементами с метопотриглифными фризами. Ту же роль выполняет аттиковый третий этаж с рядом маленьких круглых окон с окружающим рустом.
Если обойти дом и посмотреть на него с другой стороны, то откроется совершенно иная картина: архитектура здесь неопалладианская, практически такая же по стилю и интенции, что и в Холомках. Вся эта архитектура штукатурная гладкая, гораздо более спокойная по своему эмоциональному воздействию. Среднюю часть «парадного» фасада украшает полуротонда с дорическими колоннами в два ряда (внутренний ряд колонн застеклен), расположенные по сторонам полуротонды арочные ниши в два этажа заключают в себе тройные окна в первом этаже и термальные – во втором; боковые ризалиты выделены небольшим выступом фасада и треугольными сандриками над окнами первого этажа. Здесь все подлинное, это авторская архитектура Фомина (за исключением только наивных «катушечных» капителей колонн полуротонды, которые сделаны, без сомнения, в советское время, уже после войны), она спокойна и безмятежна, и только каменный рустованный цоколь (совсем как в Холомках) выдает свое время. Из этого цоколя, в Холомках «смиренного» архитектором, выросла стихия каменного «речного» фасада Хмельника.
Откуда у архитектора, выстраивавшего до этого в своем творчестве череду ясных неоклассических образов с ощутимым аристократическим оттенком, появилось стремление к созданию грубых и мощных объемов с шероховатой и отчетливо суровой архитектурой? Кажется, что натолкнуть Фомина в Хмельнике на эту поэтику мог образ замка, который был в основе усадьбы и который можно было выстроить вновь, воссоздав атмосферу художественно. Но если у архитектора и были подобные соображения, то они все же не были главными.
А главным было собственное художественное открытие суровой, имперской архитектуры Рима. Именно к римской теме восходит руст, грубые фусты колонн, образ моста. Прообразы можно найти в Порта Маджоре с его рустованной поверхностью и «наличниками» арочных проемов, в рустованных стенах и вырастающем из них ордере храма Божественного Клавдия. Но этот диалог с Римом был далек от прямого копирования, он шел через освоение римского духа, но и через освоение иконографических схем и деталей Клода Никола Леду, у которого мы найдем схожие рустованные наличники, схожие вогнутые ниши и рустованные лоджии, а также схожий дорический ордер. Леду мог быть интересен Фомину и как интерпретатор архитектуры Древнего Рима, и как пример архитектора драматического плана (а мы знаем, что и предреволюционного). Кроме того, завершения угловых башен почерпнуты зодчим где-то в ампирных колокольнях или беседках (у Стасова?), но возможный образец здесь сильно изменен и поставлен в необычном контексте.
То есть в Хмельнике мы имеем дело не со стилизацией одного источника, и даже не с «двойной» или «тройной» стилизацией, а с самостоятельным творчеством мастера, освоившего все премудрости ордерной архитектуры и вычленяющего свои образы из собственных пластических мыслей и о Риме I века нашей эры, и о заставах Леду, и об образе аристократической усадьбы на Украине.
Это творчество толкает Фомина к неспокойным образам, к противоречивой стилистике, передающей не столько силу, сколько смятение, растерянность, озабоченность, сложность. В результате на одном фасаде мы видим идиллическую картину неопалладианской гармонии, а на другом – дорогостоящие рассуждения о превратностях жизни, об опасной связи с временем и вечностью. Эти рассуждения в камне появляются у Фомина впервые именно в Хмельнике, чуть позже он использует эту же манеру для проектов дачи Шаляпина и Контрактового дома в Киеве, а в советское время эта тема мощно возникнет снова в Доме правительства (НКВД) Украины. И откровенно римские образы этого гигантского здания, которые зритель может счесть только частью дифирамба империи, только примером имперского стиля, оказываются, при взгляде и оглядке на Хмельник, частью трагических мыслей неоклассика о своем времени. Это смятение и восторг, смятение перед давлением времени и восторг перед захватывающей силой истории, это чувства, высказанные не словами, а ордерным языком. С этой точки зрения ордерный язык Фомина в «речном» фасаде дома в Хмельнике – это одна из вершин русского неоклассицизма, это потрясающий своим трагизмом и одновременно поражающий своей смелостью «документ», отражающий сложность мыслей и чувств, которые был способен передать архитектор.
И все это создавалось на средства и под контролем требовательных заказчиков, которые могли не понимать, но, по всей видимости, принимали саму эту архитектуру. Это удивительный случай, когда уверенные и благополучные заказчики создают через архитектора не только «портрет» самих себя (он в Хмельнике есть, но это парадный фасад), но и некую архитектуру «на краю», способную передавать рой чувств, способную отразить что-то, что называется биением времени. И если в Холомках мы встречаемся с родом архитектурной утопии (новая усадьба и старая архитектура немыслимой чистоты), то в Хмельнике мы имеем дело если не с антиутопией, то с предвидением, с предчувствием бедствий, с архитектурой, отражающей сейсмические толчки истории.
Избранная литература:
Строительство дома А. Гагарина в имении «Холомки» // Архитектурно-художественный еженедельник. 1914. № 36. С. 335–336; Ежегодник общества архитекторов-художников. Пг., 1914. Вып. 9. С. 151–154; Лукомский Г. Холомки // Столица и усадьба. 1915. № 36–37. С. 11–12; Ильин М.А. Фомин. М., 1946. С. 20; Минкус М., Пекарева Н. И. А. Фомин. М., 1953. С. 26, 116–118, 274, 297; Борисова Е. А., Каждан Т. П. Русская архитектура конца XIX – начала XX века. М., 1971. С. 190; Ревзин Г. И. Неоклассицизм в русской архитектуре начала XX века. М., 1992. С. 81. Минкус М., Пекарева Н. И. А. Фомин. С. 273; Нельговский Ю. А. Творчество выдающихся мастеров советской архитектуры А.В. Щусева, И.А. Фомина и В. А. Щуко на Украине // Зодчество Украины. Киев, 1954. С. 139–141; Памятники градостроительства и архитектуры Украинской СССР. Т. 2. Киев, 1985. С. 34–35.