В начале 1953 г. ничто не предвещало крутых перемен в практике и теории советской архитектуры. Она – на взлете. Последние годы жизни Сталина отмечены необыкновенной пышностью главных, наиболее важных сооружений – станций метро, жилых домов в Москве и других центральных городах, шлюзов Волго-Донского канала. С другой стороны, все громче звучат суровые призывы к экономии, борьбе с излишествами, уменьшению доли индивидуальных проектов и использованию типовых жилых секций. Тут нет противоречия. Прямым следствием строительства высотных домов было решение Сталина застраивать Москву в дальнейшем жилыми домами повышенной этажности – 8-14 этажей. Однотипность и грандиозность высотных зданий подсказывали дальнейшие шаги в том же направлении – типовую крупнопанельную застройку1.
Идея типовой ансамблевой застройки, продиктованная не только экономикой, но чисто художественными задачами, обдумывалась и развивалась: «Сами градостроители должны определять, какие типовые элементы города должны быть закреплены в виде типовых зданий. Так, например… можно было бы проектировать дома для головных частей улиц, для рядовых и завершающих, для въезда в город, для площади (особый масштаб), для бульвара, сквера, набережной и т.д. Такие дома городской архитектор гораздо легче и разнообразнее мог бы размещать в разных частях города»2. Последняя цитата взята из статьи Н.Соколова 1952 года, бывшего конструктивиста и бывшего крайнего дезурбаниста.
Проектирование однотипных зданий из типовых строительных элементов началось при Сталине и было естественным следствием доведения до логического завершения идеи ансамблевого домостроения. Советские ансамбли не должны были принципиально отличаться друг от друга ни эмоциональным содержанием, ни формальной стилистикой, ни зависимостью от природных условий.
Как ни странно, типовое домостроение отвечало духу поздней сталинской культуры не меньше, чем духу ранней хрущевской. Правда, понималось типовое домостроение при Сталине и при Хрущеве по-разному. Проживи Сталин еще несколько лет, и типовые сталинские ансамбли стали бы в Советском Союзе нормой.
***
Сталин умер, и постепенно нарастает критика «украшательства»: «Ложное стремление к украшательству, неоправданная декоративность являются сегодня одним из самых серьезных недостатков нашей архитектуры»3.
Помпезность ругали и при Сталине, но теперь меняются акценты: «Ненужная дробность, излишняя усложненность, неоправданное многообразие архитектурных форм и деталей свидетельствуют о плохом художественном вкусе и являются… крупной помехой индустриализации строительства»4. Теперь уже само многообразие форм, а не отсутствие способностей у архитекторов, свидетельствует о плохом вкусе.
Седьмой номер «Архитектуры СССР» за 1953 г. целиком посвящен художественным и техническим проблемам крупнопанельного домостроения. Здесь публикуются конкурсные проекты крупнопанельных домов из мастерских многих ведущих советских архитекторов. Проекты в большинстве своем нелепые – монотонная структура панельной стены с одинаковыми окнами дополнена рустованными цоколями, колоннадами, входными портиками, упрощенными классическими карнизами, фронтонами и башенками. Хорошо чувствуется, с каким отвращением занимаются этой суррогатной архитектурой мастера, привыкшие иметь дело с «вечными художественными ценностями».
Однако крупнопанельное домостроение всего за несколько месяцев превратилось из второстепенной проблемы в ключевую. До осени 1954 года ситуация принципиально не меняется, хотя статьи о типовом проектировании индустриального жилья публикуются все чаще и чаще. Крупнопанельное домостроение, видимо, пока воспринимается архитектурной верхушкой не как серьезная угроза всей системе художественных представлений, а всего лишь как досадная необходимость выпуска массового и дешевого продукта.
***
Ситуация начала стремительно меняться в конце 1954 года. В ноябрьском номере «Архитектуры СССР» появляется несколько революционных по своему содержанию статей. В статье С.Колесникова «К итогам архитектурной практики в городах РСФСР за 1953 г.» содержится крайне резкая оценка московской архитектуры: «Неудовлетворительные творческие результаты являются прямым следствием того, что для многих жилых домов… характерна безудержная декоративность экстерьера… Можно утверждать, что архитектурные излишества стали типическим явлением для проектов, выполненных за последние годы московскими архитекторами»5.
Автор делит все новые жилые дома в Москве на две группы. Первая группа есть подражание домам Жолтовского, вторая – московским высотным зданиям. в этой статье звучит неприкрытая угроза в адрес архитектурного начальства: «То, что мы видим из построенного в Москве с налетом декоративного украшательства, а порой безудержного эклектизма и безвкусицы, явилось в первую очередь отражением требований к архитектуре со стороны Архитектурно-планировочного управления Моссовета. К сожалению, пышная декоративность и украшательство импонируют архитектурному совету АПУ»6.
Отдельная проблема – этажность: «В целом вопрос об этажности жилых домов в Москве требует специального разбора. Здесь же необходимо сказать, что за последние годы столичные архитекторы увлеклись проектированием зданий повышенной этажности (10-14 этажей), что в большинстве своем не оправданно ни градостроительными, ни экономическими требованиями»7.
Указание строить в Москве дома в 10-14 этажей исходило в свое время лично от Сталина. Отменить его мог только Хрущев. Следовательно, статья инспирирована им. Это значит, что и остальные сталинские указания и представления теряют легитимность и могут быть в любой момент отменены. Как далеко может зайти процесс дискредитации сталинских установок – неясно. Советские архитекторы в очередной раз оказались перед пропастью.
***
Среди архитектурной элиты быстрее всех на новую ситуацию отреагировал Лев Руднев. В том же ноябрьском номере «Архитектуры СССР» появляется его статья «О формализме и классике». Руднев по-новому расставляет акценты. Он объясняет, что до сих пор советские архитекторы неправильно пользовались ордерными системами: «…мы до сих пор продолжаем применять в многоэтажных зданиях архитектурные композиции, органически соответствующие 2-3 этажным домам… это нарушило правильное развитие реалистического направления в советской архитектуре и породило формалистические реакционные тенденции, тормозящие внедрение индустриальных скоростных методов строительства»8.
Одной этой фразой Руднев зачеркнул тридцать лет развития советской архитектуры, в том числе и свое собственное творчество. Но ни сам Руднев, ни его коллеги и читатели не воспринимают такие выкладки, как нечестность. Профессиональная этика разрушена давно, вечных профессиональных ценностей не существует. Речь идет всего лишь о том, чтобы найти способ существования в изменившейся ситуации.
Руднев вовсе не кается, когда говорит: «Использование в практике проектирования прогрессивного русского и мирового культурного наследства было… искажено малограмотным эпигонством и подражательством. В результате …эклектизм распространился на ряд произведений советской архитектуры, проник в архитектурные вузы …а в настоящее время превратился в творческое направление, ставшее весьма опасным»9. Ход остроумный – оказывается не «мастера-академики» (такие, как он сам), а некие «малограмотные эпигоны» виноваты в компрометации классицизма. Руднев вовсе не причисляет себя к числу главных грешников. Он впервые называет (или, что гораздо вероятнее, ему поручено назвать) козлов отпущения: «…тщеславие авторов …порождает в ряде случаев произведения дурного вкуса, подчас выпадающие из ансамбля (например, жилой дом на улице Чкалова в Москве, арх. Е.Рыбицкий)… Черты фальшивой, буржуазной помпезности и необузданного украшательства находим мы в интерьерах гостиницы «Ленинградская»… (архитекторы Л.Поляков, И.Борецкий)…»10 Руднев в качестве негативного примера упомянул только интерьеры гостиницы «Ленинградской», потому что фасады его собственного здания МГУ еще пышнее, чем фасады гостиницы Полякова. Бывший конструктивист профессор И.Николаев в статье «Вопросы экономики и эстетики в советской архитектуре» идет дальше – он говорит об ошибочности архитектуры всех высотных домов и при этом поминает конструктивизм: «Теоретики конструктивизма… исходили из того, что форма определена функцией сооружения и его техникой. Ясно, что в конструктивизме не было поэтому и подлинной художественности. Мы встали на новый путь… Это было сделано правильно. Но взамен ликвидированных ошибок конструктивистов возникли другие… что проявилось наиболее ярко в высотном строительстве. Высотная композиция здания с вертикальными объемами, создаваемая в угоду форме… привела к творческой неудаче»11. Еще недавно московские высотные здания были официально лучшим из созданного советскими зодчими. Отмена этого статуса сделала катастрофу стиля и теории советского зодчества необратимой.
***
Тридцатого ноября 1954 года в Москве открылось «Всесоюзное совещание строителей, архитекторов и работников промышленности строительных материалов, строительного и дорожного машиностроения, проектных и научно-исследовательских организаций». На Совещании присутствовала вся верхушка партии и правительства во главе с Хрущевым12.
Это было мероприятие, не предусмотренное никакими правилами и никакими уставами. Оно символизировало новый открытый характер отношений между руководством страны и всеми трудящимися – от министров до бригадиров и передовых рабочих. Среди восьми главных докладчиков были все строительные министры СССР и два самых высоких архитектурных чиновника – президент Академии архитектуры СССР А.Мордвинов и главный архитектор Москвы А.Власов. Оба выступали последними. Возможно, Хрущев хотел тем самым продемонстрировать незначительность архитектурных проблем и вообще архитектуры по сравнению с техническим строительством. Возможно, он приберегал скандал напоследок.
В истории сталинской архитектуры Совещанию было предназначено сыграть роковую роль. Оно представляло собой хорошо организованный спектакль, где роль главного злодея была поручена Мордвинову. Пикантность в том, что четверть века назад, при ликвидации конструктивизма, именно Мордвинов был одним из главных архитектурных карателей.
Направление главного удара заранее известно, и Мордвинов, естественно, пытается его смягчить. В своей речи он говорит не столько об успехах, сколько о недостатках, особенно в области проектирования. Главный недостаток – «архитектурные излишества», то есть «излишняя усложненность конфигураций зданий, преувеличенные объемы, раздутые площади подсобных помещений… Декоративная перегрузка фасадов и интерьеров, помимо удорожания, придает советским сооружениям чуждый им вычурный, помпезный, претенциозный характер… чрезмерно обогащаются фасады зданий, выходящие на второстепенные улицы и переулки»13. Мордвинов перечисляет грешников – Захарова с его застройкой Люсиновской улицы, жилые дома на Крещатике А.Власова (правда, не называя автора), которые «поражают контрастом между более чем скромными квартирами и пышностью фасадов, обильно оснащенных сложными декоративными деталями и орнаментированной керамикой»14. Мордвинов упоминает гостиницу «Ленинградскую» Полякова и Борецкого – «яркий пример неоправданного удорожания строительства и декоративных излишеств» – и коротко признает собственную вину: «При проектировании гостиницы на Дорогомиловской набережной и мной сделаны большие ошибки и допущены излишества»15.
Пока сами обвинения не сильно отличаются от того, что было бы возможно и при Сталине, правда, не по поводу лично Сталиным одобренных важнейших проектов. Но ясно, что задержаться на этом рубеже не удастся. Скольжение началось, и дна пропасти не видно. Положение архитектурных функционеров крайне тяжелое. По советским порядкам, партия никогда, ни при каких обстоятельствах не может быть не права. При изменении партийной политики, идеологии или просто вкусов начальства виноватыми оказывались всегда исполнители и толкователи прежних установок. Немедленно выяснялось, что партия их предупреждала, чтоб ошибок не делали, а они не слушались и нарушали партийную волю. Времена пошли мягкие, и Мордвинов делает осторожную попытку разделить вину с другими: «Одна из серьезных причин распространения этого явления – отсутствие должной борьбы с излишествами в утверждающих инстанциях и министерствах».
Хрущев немедленно реагирует:
«Тов. Хрущев Н.С. Вы обвиняете руководителей министерств и ведомств в том, что по их вине архитекторы допускают в проектах излишества, но это не совсем правильно.
Тов. Мартынов А.Г. Нет, все-таки ряд министерств поощряет излишества в проектах.
Тов. Хрущев Н.С. Просьба подготовить справку с указанием, в каких министерствах это было допущено. Тогда мы сообщим участникам Совещания, кто виновник излишеств. (Смех в зале)»16.
Причина смеха понятна – ситуация пикантная. Никаких справок Мордвинов готовить не будет, не в его компетенции расширять определенный заранее круг виновных. И Мордвинову, и Хрущеву, и прочим присутствующим хорошо известно, что в «излишествах» виноваты все соответствующие начальники, так как все одинаково старательно исполняли волю Сталина и его приближенных, то есть того же Хрущева. До 1949 года Хрущев возглавлял ЦК Украины, он сам пригласил А.Власова в Киев и лично руководил застройкой Крещатика17.
В основном Мордвинов, как и подающий резкие реплики Хрущев, говорит о высокой стоимости строительства. При этом Мордвинов оперирует ценами за кубометр объема здания, а Хрущев требует указывать более показательные цены за квадратный метр. Но одновременно в речи Мордвинова встречаются еретические еще совсем недавно фразы, говорящие о том, что рушится сама архитектурная идеология. Он повторяет, что конструктивизм был плох, но «в практике последних лет получило широкое распространение другое направление, противоположное конструктивизму и заключающееся в преклонении перед прошлыми архитектурными формами, перед архитектурой прошлых эпох… Упрощенный подход к проектированию приводит к тому, что не остается места для новаторства и исканий новых форм… Между тем у нас и за рубежом имеются серьезные достижения в строительной технике и оборудовании зданий…»18.
Как президент Академии архитектуры, Мордвинов признает вину Академии в том, что, отмечая «наличие серьезных недостатков и излишеств в архитектуре, Академия архитектуры СССР не возглавила борьбу с ними и не сигнализировала партии и правительству о серьезных ошибках в творческой практике советских архитекторов»19. Фраза смешная, но пометки «смех в зале» стенограмма не содержит. Слишком легко было представить присутствующим, что сделал бы Сталин с тем, кто указал бы ему на его ошибки.
Партия, однако, заведомо ни при чем, и Мордвинов констатирует: «Серьезные недостатки в советской архитектурной практике явились следствием отклонения от указания партии и правительства и от принципов метода социалистического реализма, следствием однобокого подхода к проектированию»20. Стиль рушится, но метод спасен и дело теоретиков дать ему новое объяснение.
Выступление главного архитектора Москвы А.Власова проходит более гладко. Он перечисляет ошибки московских архитекторов. Среди них «допущенная в 1949 году и до сих пор не исправленная ошибка в определении этажности зданий на улицах… города… вследствие чего для застройки Москвы были приняты жилые дома в 8-10, 12-14 этажей и выше… Большинство строительных организаций к этому не было подготовлено»21. О том, что это была идея Сталина – ни слова.
Согласно Власову, главный порок советских архитекторов – эклектизм, который проявляется «не только в некритическом отношении к использованию классического наследия, но и в беспринципном отношении к опыту нашего времени»22. Беспринципность видна в «переносе на фасады наших современных… жилых зданий архитектурных образов, заимствованных из практики оформления фасадов дореволюционных «доходных» домов… Другим проявлением беспринципности явилось использование для… многоэтажных жилых домов образов московских высотных зданий… Архитектурная критика переоценила значение высотных домов, выдвинув их как образцы для мастерства, будто бы достойные всестороннего подражания»23.
Далее приводятся цифры стоимости одного квадратного метра в высотных домах – от 5 470 рублей (жилой дом на Котельнической набережной) до 10 376 (гостиница «Украина»). Дороже всех гостиница «Ленинградская» Полякова и Борецкого – 21 000 рублей за 1кв. м, а с оборудованием – 32 000 рублей.
Власов по инерции упоминает и другой, традиционный порок – «упрощенчество». Он говорит, что дом на Новорезервной улице напоминает простую коробку, но тут же оговаривается: «Я прошу только правильно меня понять…» На это следует реплика Хрущева: «В свое время мы много говорили о домах-коробках и наверное много лишнего. (В зале смех)… А вот некоторые архитекторы, опасаясь этого, проектируют дома, схожие с церквами»24. Эту реплику Хрущева можно, наверное, считать первым официальным шагом к реабилитации конструктивизма.
Власов так же, как и Мордвинов, возлагает всю ответственность за ошибки на самих архитекторов: «Основная причина имеющихся ошибок… заключается в том, что призыв партии о развитии советского реалистического искусства не проник глубоко в сознание многих архитекторов… Архитектурная наука не вскрыла… сущности ошибок, допущенных архитекторами в понимании метода социалистического реализма, и тем самым предоставила самотеку идейно-творческое воспитание архитекторов»25.
Кульминацией совещания была речь архитектора Г.Градова, научного сотрудника Академии архитектуры. По согласованию с Хрущевым ему была доверена роль бунтаря, обличителя и новатора в архитектуре.
Градов обвинил советскую архитектуру в ложной творческой направленности, а именно, в отступлении «от партийной линии в архитектуре, которое выражается в однобоком, эстетском понимании архитектуры лишь как искусства украшать, создавать внешне показной эффект, не считаясь с современной техникой, назначением здания и затратой средств. Такое нарушение коренных принципов архитектуры создало почву для формализма, реставраторского и эклектического пошиба, который и получил сейчас довольно сильное распространение…»26. Из-за увлечения «фальшивой» архитектурой недооценивается типовое проектирование, крупнопанельное и крупноблочное домостроение. В то же время «руководители нашего государства неоднократно предупреждали архитекторов, что претенциозность и вычурность являются чуждыми нашей архитектуре, что наша архитектура должна быть целеустремленной, радовать глаз простотой, логикой и изяществом форм»27. В нарушение воли партии «руководящий состав Академии архитектуры СССР, Союза советских архитекторов и ряд ведущих мастеров архитектуры… на деле ориентировали наших архитекторов на решение главным образом художественно-декоративных задач…».
Дальше разыгрывается мизансцена. Хрущев подает реплику: «Расскажите об этом подробнее, откройте нам Ваши секреты. (Оживление в зале)»28. Градов объясняет, что часть Академии и Союза архитекторов правильно считает, «что в основе архитектуры должна лежать не чистая эстетика, а забота о материально-техническом содержании архитектуры»29. Однако «доминирует другая точка зрения – понимание архитектуры прежде всего как художественного искусства»30.
Хрущев грозно спрашивает: «Кто возглавляет такую точку зрения?» Вместо ответа Градов приводит несколько цитат: «Архитектура – это искусство», – подчеркивает в своей книге т. Мордвинов… Дальше один из «теоретиков» Академии архитектуры СССР, т. Маца, договорился до того, что дескать, между «высокой архитектурой» и «простым» (массовым) строительством существует такая же разница, как между человеком и обезьяной. (Смех в зале)… Руководитель сектора советской архитектуры т. Савицкий писал в своей книге, что художественный язык русской архитектуры XVIII и XIX веков, в п о л н е, я это подчеркиваю, созвучен нашему, социалистическому пониманию красоты. (Смех)»31.
Владимир Паперный писал о том, что пометки в советских стенограммах «смех в зале» очень любопытны с точки зрения того, над чем смеются присутствующие. Скажем, сравнение обезьяны с человеком, действительно, само по себе смешно. Но последнюю ремарку объяснить труднее. Ни докладчик, ни присутствующие не знают пока, что такое «социалистическое понимание красоты». Прежний догмат был только что разрушен на их глазах. Новый еще не сформулирован. Но, видимо, предполагается, что он так или иначе существует, во всяком случае, партии известен. И наивность «теоретиков» в кавычках, которые еще вчера о нем не догадывались, вызывает смех.
Речь Градова чрезвычайно агрессивна по отношению к архитектурному начальству – «монопольной группе руководителей, стоящих на эстетских позициях». Он заканчивает ее призывом «создать центральный орган по руководству всем архитектурно-строительным делом в стране, организовать… единую архитектурно-строительную Академию СССР»32.
Призыв был немедленно «услышан» Хрущевым – в августе 1955 года возникнет Академия строительства и архитектуры СССР33. Как видно из названия, строительные и архитектурные проблемы были объединены под единым руководством, причем строительство теперь стояло на первом месте, а архитектура, то есть художественные проблемы, играла второстепенную роль. Для многих воспитанных в сталинские годы архитекторов именно роспуск Академии архитектуры означал крушение архитектуры как искусства в СССР.
***
Из заключительной речи самого Хрущева совершенно ясно, что никаких эстетических претензий у него к советской архитектуре нет. Построенным под его руководством киевским Крещатиком он даже гордится. Но теперь его раздражает дороговизна и техническая отсталость строительства, невозможность обеспечить массовое строительство дешевого жилья. Хрущев впервые за двадцать пять лет поставил проблему обеспечения всего населения жильем. Это его гигантская заслуга (одна из многих). Препятствием к этому оказалась вся созданная Сталиным система художественных представлений и способов строительства. Хрущев начал безжалостно ломать эту систему, не вдаваясь в теоретические нюансы и не считаясь со сложившимися раньше правилами поведения. У него в руках оказалась почти сталинская власть, но у него полностью отсутствовал сталинский взгляд на цели и задачи советской архитектуры.
Высотные здания в глазах Хрущева выглядят дорогостоящими безделушками: «Проектируя высотные здания, архитекторы интересовались главным образом созданием силуэта сооружений и не думали, во что обойдется строительство и эксплуатация этих зданий… Архитектор Захаров, например, представил проектные соображения по застройке Большой Тульской улицы такими домами, которые своими очертаниями мало чем отличались от церквей. Попросили его объяснить… чем это вызвано. Он ответил: «Мы сочетаем наши проекты с высотными зданиями, необходимо показать силуэт зданий». Вот оказывается, какие проблемы больше всего занимают т.Захарова. Ему нужны красивые силуэты, а людям нужны квартиры. Им не любоваться силуэтами, а жить в домах нужно! (Аплодисменты)»34.
Хрущев явно не понимает, что такое конструктивизм, но обойти его не может. Он цитирует определение конструктивизма из Большой советской энциклопедии и комментирует его еретически (с точки зрения вчерашних догм): «Некоторые архитекторы пытаются оправдать свои неправильные установки и излишества ссылками на необходимость вести борьбу против конструктивизма. Но под флагом борьбы с конструктивизмом допускается расточительство государственных средств… Таких архитекторов можно, пожалуй, назвать конструктивистами наизнанку, поскольку сами они скатились «к эстетскому любованию формой в отрыве от содержания»… Борьба с конструктивизмом должна проводиться разумными средствами… Мы не против красоты, но против излишеств»35.
В качестве главного виновника всех бед Хрущев называет Мордвинова: «Мы с вами, т. Мордвинов, часто встречались по работе в Москве. Я знаю вас как хорошего организатора… Но после войны т.Мордвинов изменился. Не тот стал Мордвинов. Как поется в опере «Царская невеста»: «Не узнаю Григория Грязнова!» (Смех, аплодисменты)»36.
Это, конечно, чистый театр. Хрущев прекрасно знает, что Мордвинов не менялся; как был с «вопровских» времен усердным партийным чиновником без всякого собственного мнения, так им и остался. Хрущев сам еще недавно был таким. Но Хрущев также знает, что именно поэтому Мордвинов игру поддержит. Позже в мемуарах Хрущев отзовется о Мордвинове с большой симпатией37. Но сейчас он его громит: «Вы, т. Мордвинов, и ваши приближенные глушили голоса, раздававшиеся против украшательства и бутафории в архитектуре. (Аплодисменты)»38.
Общий смысл речи Хрущева сводился к тому, что строить надо дешево, много, из панелей и по типовым проектам. Что же касается красоты, то «фасады зданий должны иметь красивый и привлекательный вид за счет хороших пропорций всего сооружения, хороших пропорций оконных и дверных проемов, умелого расположения балконов, правильного использования фактуры и цвета… правдивого выявления стеновых деталей и конструкций в крупноблочном и крупнопанельном строительстве»39.
Сам того, видимо, не понимая, Хрущев озвучил подсказанные ему референтами (возможно, тем же Градовым) основные принципы современной архитектуры, то есть модернизма. Впрочем, Хрущеву было все равно, как называется новый стиль. Ему было важно строить больше и дешевле. Идеологический смысл архитектуры он, в отличие от Сталина, либо не осознавал, либо, что вернее, сознательно рушил.
***
До 1953 года советская архитектура опиралась на вкусы и интересы Сталина. То, что у нового Хозяина интересы прежнего полностью отсутствовали, для советских теоретиков и практиков означало катастрофу, утрату всех страхом и кровью нажитых профессиональных ценностей. Еще пять лет продолжались робкие попытки некоторых архитектурных мэтров убедить Хрущева, что строить следует «красиво». Окончательную точку в истории сталинской архитектуры поставил в 1959 г. забытый сегодня, но крайне интересный конкурс на Дворец Советов-2. Через четверть века после трагического конкурса 1932 г. история повторилась как фарс. Но это уже другая история.