Во время пожара 1812 года Москва, конечно, полностью не сгорела: часть зданий уцелела, многие постройки сохранились в виде «коробок». Но старый город, в жилой застройке которого доминировали образцы французского классицизма и палладианской неоклассики, город Баженова и Казакова исчез. Отдельные дворцы и особняки уже не «держали» улиц. Началось новое строительство, сначала деревянное, а потом уже и каменное, многие «коробки» получили новый декор. Получилась послепожарная Москва, в облике которой господствовал стиль ампир (Empire), то есть стиль империи, родившийся в начале XIX в. при дворе императора Наполеона Бонапарта. Замкнулся некий круг, и сгоревший во время наполеоновского нашествия город обрел облик в стиле, названном от империи Наполеона.
Однако здания, которыми наполнилась Москва, совсем не похожи на творения Персье и Фонтена или Шальгрена, главных архитекторов наполеоновского времени. Это какой-то особый, московский стиль, не находящий прямых аналогий и в архитектуре александровского ампира в Петербурге. Мало того, этот московский ампир не имел абсолютного влияния на архитектуру провинции, как это было с предшествующими московскими стилями. Москва влияла, конечно, на архитектуру некоторых подмосковных усадеб, а также мелких (Подольск, Коломна, Верея) и даже некоторых крупных городов (например – Калуга), но в большинстве русских городов мы встретим или влияние петербургских архитекторов, или некий обобщенный ампир, напрямую с Москвой не связанный.
Московский ампир можно описать на примере старого здания Университета, первоначально сооруженного Казаковым во французском стиле. Фасады Университета после 1812 г. не были восстановлены в прежнем виде: в 1817–1819 гг. по проекту Доменико Жилярди им была придана новая декорация. Дворцовое по своему характеру здание сохранило П-образную композицию, скругленные углы, этажность. Но главным в построении фасада стал теперь дорический восьмиколонный портик с метопотриглифным фризом в антаблементе и пологим треугольным фронтоном, наложенным на аттик. Все остальные формы тоже «греческие»: стены обработаны так, что первый этаж решен как рустованный цоколь, «квадры» которого дополнены декоративными клинчатыми перемычками над окнами, часть окон имеет подоконные доски на консолях, а в промежутках между вторым и третьим этажами оси поддержаны рельефными розетками или щитами. В ризалитах средние окна подчеркивают эдикулы, а верх стен заканчивает сильно вынесенный карниз с гладкой полосой фриза под ним. Все это сдержанное декоративное убранство указывает на Грецию, говорит о Греции и воспроизводит Грецию, пусть несколько условную. Но при этом греческими источниками Жилярди не ограничивается: эхины колонн в портике украшены иониками, что является признаком римско-дорического ордера, а окна в портике сделаны арочными, что тоже для Греции не характерно, а «тянет» к Риму.
В Университете мы видим такое же увлечение дорикой, какое было в раннем Александровском классицизме (или ампире) в Санкт-Петербурге, то есть у Захарова в Адмиралтействе (1806–1823) и у Воронихина в Горном институте (1806–1808). Но характер деталей в названных довоенных петербургских постройках и у Жилярди разный: у Захарова есть горизонтальные сандрики над окнами (чего у Жилярди и в Москве вообще никогда не встречается) и нет полосы фриза, а у Воронихина дорика более «романтическая», то есть намного более суровая и серьезная, а кроме того, стены по сторонам портика обработаны горизонтальным рустом до верха, что тоже невозможно у Жилярди.
Если с Петербургом у крупнейшего здания Жилярди нет близких параллелей, то откуда же этот стиль, откуда эта манера? Александровский ампир в лице Захарова, Воронихина и Тома де Томона весь основан, как известно, на архитектуре французской, на ампире Наполеона. То есть это и есть ампир в чистом виде. А вот ампирная манера Жилярди происходит из других источников.
Доменико Жилярди (1788 –1845), сын работавшего в Москве в 1796–1817 гг. Ивана Жилярди (1757–1819), архитектора из Лугано, архитектуру узнал в Милане, в Академии искусств, где учился в 1804–1806 гг. После длительного путешествия по Италии (1806–1810) Жилярди вернулся в Россию, в Москву, где перед самым наполеоновским нашествием был назначен помощником отца (1811). Таким образом, сразу после пожара 1812 г. он приступил к работе по восстановлению Москвы и придания ей облика в новом стиле.