Литература о городе Осташкове может составить солидную библиотеку. Наверное, так произошло потому, что город был и остается по сей день слишком необычным. Когда смотришь на карту, то полуостров, на котором расположен Осташков, своим очертанием напоминает Италию, таким же «сапогом» вытянувшись с севера на юг. Даже острова у его мыса ассоциируются с Сицилией. Лишь сверившись с масштабом карты, понимаешь, как мал этот полуостров. Его протяженность чуть больше трех километров вместе с островами. Когда же находишься в самом Осташкове, то не оставляет ощущение, что город стоит на воде. Недаром в середине XVIII века новгородский генерал-губернатор Яков Ефимович Сивере в письме к Екатерине II назвал его «второй Венецией». Конечно, сравнение Осташкова с Венецией — такая же гипербола, как и сравнение полуострова с Италией, и тем не менее воды тут действительно хватает.
Город открывается с Осташковского плеса весь сразу, и, если бы не высокие колокольни церквей, его застройка смотрелась бы скучной, ровной, монотонной лентой, с одинаковыми кубиками домов, выстроившихся вдоль береговой полосы. Осташков — один из немногих городов, сохраняющих панораму, сложившуюся к середине прошлого столетия. Только в начале XX века да в последние годы несколько больших зданий изменили ее. По-видимому, необычайная целостность панорамы старого Осташкова увлекла ленинградских архитекторов-проектировщиков, предложивших проект развития нового города за пределами полуострова, совсем не затрагивая исторически сложившегося центра, где многое может рассказать о прошлом Осташкова и о его интересной судьбе.
Почему-то принято считать, что Осташков стал называться городом только после указа Екатерины II в 1770 году. Это не совсем справедливо, хотя до указа здесь действительно числились две слободы. Много раньше, в документах XVI— XVII веков, упоминается городок Кличен, который с полным правом можно считать родоначальником Осташковских слобод. Город этот находился на острове, в километре от современного Осташкова, и остров до сих пор так и называется — Кличен. Местность же вокруг после уничтожения Кличена-городка еще долгое время именовалась Кличенской волостью. Под таким названием она упоминалась в числе земель, взятых в опричнину Иваном Грозным. Кличен-городок — одна из любопытных загадок истории. Остается пока непонятным, кто основал Кличен. Одно из интересных сведений, относящихся к истории этого городка, почему-то осталось историкам малоизвестным, хотя впервые было опубликовано сравнительно давно, в 1908 году. Речь идет о грамоте литовского князя Ольгерда к патриарху Филофею, написанной на греческом языке и датируемой 1371 годом, содержащей жалобу на московского митрополита Алексия: «Против своего крестного целования взяли у меня города Ржеву, Сижку, Тудин, Осечен, Горышено, Рясну, Луки Великие, Кличен. А то все города, и все их взяли, и крестного целования не сложили, ни клятвенных грамот не отослали...»1.
Среди городов, перечисленных «обиженным» князем, некоторые действительно были основаны Литвой. Но упоминание о Кличене в «Списке», составленном несколько раньше, как о городе «князей залесских» ставит под сомнение эти притязания князя Ольгерда. Гибели Кличена, самого окраинного укрепленного городка Московского княжества, предшествовали немаловажные события. Новгородцы, чьи пограничные земли находились в непосредственной близости к Москве, давно стремились освободиться от власти великих князей, которые вместе с ярлыком на великое княжение приобретали и право вершить суд над жителями Новгорода по многим спорным вопросам. Суды эти вершились не в самом Новгороде, а в том городе или месте, где находилась резиденция великого князя, куда новгородцев вызывали, что было для них не только оскорбительно, но и сопряжено с различными дорожными и денежными трудностями. Добившись отмены этого положения, Новгород в 1385 году решил настоять, чтобы и церковный суд происходил на месте, а не у митрополита. Прибывший в это время из Греции в Москву митрополит Киприан, ставший во главе русской православной церкви, всячески поддерживая московского князя Василия Дмитриевича, сына Дмитрия Донского, попытался вернуть и прежние права митрополита на верховный церковный суд. Для этой цели он отправился в Новгород. Там его приняли с почестями, однако от своих требований не отказались: «Целовали мы крест заодно, грамоты пописали и попечатали, и души свои запечатали»,2— ответили митрополиту новгородцы. Киприан вернулся в Москву ни с чем, а Василию Дмитриевичу пришлось начать против Новгорода военные действия, захватив по обыкновению основные волоки на реках на пути к Новгороду. В ответ на это новгородцы пошли против московского князя, но, опасаясь выступления ополчением, собрали «охочую рать», мало чем отличавшуюся от шайки ушкуйников. «Охочая рать» действовала с ведома Новгорода. В ее числе находился сын новгородского посадника Онцыфора Лукича — Юрий Ванцыфоров (Онцыфоров). Эта рать и сожгла Кличен, который после разорения так и не был возрожден, что подтвердила археологическая разведка на острове.
Трудно сейчас найти на острове какие-нибудь следы древнего города. Когда-то здесь было два острова. Название меньшего со временем забылось. Больший же остров дал городу свое имя — Кличен. Сам город находился на северозападной стороне большого острова. Но местные предания упорно свидетельствуют, что он был на меньшем острове (ближе к современному Осташкову), куда ведет узкий перешеек с крутыми обрывистыми берегами, по которому только-только можно пройти и который легенды называют валами древнего Кличена. Странное это место на острове. Перешеек удивительно похож на искусственное оборонительное сооружение — насыпь, лукой повернутая в сторону города. Поверить, что такая высокая насыпь создана природой, просто невозможно. Справа и слева от узкой тропы — крутые песчаные откосы. А что за виды открываются с этих валов! Сквозь верхушки молодого сосняка за плесом проглядывает Осташков с его панорамой, похожей на лубочную картинку. С другой стороны — тихий залив с заболоченными берегами, поросшими тростником. За заливом стеной стоит густой темный лес, в чаще которого с трудом можно отыскать остатки укреплений древнего Кличена.
Погибший город возродился на новом месте и с новым названием. Предание, которое очень любят повторять осташи, гласит, что основателем их города был рыбак Евстафий, единственный житель Кличена, оставшийся в живых и поселившийся на полуострове. (Центральная улица современного Осташкова в память об этом легендарном родоначальнике города носит название Евстафьевской.) Осташковское поселение быстро росло. «Благополучие Евстафия на новом месте привлекло в соседство к нему другого жителя, который завел на том же мысу другое селение. Имя этого другого поселенца было Тимофей, а селение, им построенное, названо было Тимофеевской слободкой. Первоначально эти два селения... назывались по имени старшего из них, деревнями Осташковскими»3. (Об этом втором поселенце на полуострове память также сохраняется в названии одной из улиц города — Тимофеевская.)
В конце XV века Осташковские деревни превращаются в слободы. Они принадлежали волоколамскому князю Борису Васильевичу. Он отказал Осташковские слободы своей жене Ульянии, а в 1500 году его сын Федор, вероятно в знак примирения со своенравным основателем Волоцкого монастыря — Иосифом, «отписал на монастырь Евстафьевскую слободу», получившую с тех пор название Иосифовской. Остальные земли Осташковских слобод принадлежали с 1565 года московскому митрополиту и носили название Митрополичьей, или Патриаршей, слободы. Жители этих слобод, опасаясь нашествия Литвы, построили в 1587 году крепость — Осташковский городок. Но укрепления не спасли городок во время польско-литовского нашествия, и он вместе со своим воеводой целовал крест «тушинскому вору».
После изгнания поляков Осташков стал быстро расти, и вскоре образовалось поблизости новое поселение — Струговище, на том месте, где сейчас находится Знаменский монастырь и где, видимо, делали лодки — струги. Опасаясь нового нашествия поляков, в Ржеве, Зубцове, Волоколамске, Старице и Осташкове, вдоль западных рубежей Московского государства, спешно возобновили городовое строительство. Позже эти города были внесены в списки пограничных с Литвой и Польшей. Строить своими силами крепость осташи не могли. На помощь им были присланы жители Зубцова и Ржева, и уже к 1626 году крепость «в осыпи 830 сажен» была готова. Эти крепостные сооружения, вероятно сделанные в спешке, простояли недолго. Накануне предстоящей войны с Польшей последовал указ строить новую крепость вместо обветшавшей старой, которая и была возобновлена за сравнительно короткий срок (1651—1653). Не так давно, собирая материалы по истории города, М. Г. Карпова обнаружила в архиве любопытный документ, позволяющий достаточно точно реконструировать, как выглядели эти очередные оборонительные сооружения Осташкова. Для строительства крепости «лутшими людьми» города была составлена «сметная роспись», в которой предполагалось, что укрепления будут немного меньше предыдущих — 791 сажень «по осыпи», то есть по валам. Привлеченные вновь к строительству осташковских оборонительных сооружений «ржевичи» и «зубчане» и особенно жители Сосницкой волости выполняли эти работы неохотно, под различными предлогами уклоняясь от них. Переписные книги 1665 года оставили подробный отчет о том, как выглядела осташковская крепость тех лет: «Василий Стефанов Дерещагин досматривал и меряя и переписал город Осташков, сколько около города мерою сажен и что вышина прясла. Город деревянной, рубленной, подле озера Селигера...»4. Против составленной сметы стены по периметру оказались протяженностью чуть меньше 730 сажень, на которых стояло шестнадцать башен, из них — пять шатровых. Крепость имела четверо ворот, трое из них выходило на озеро, и только одни были «по сухому пути». Помимо ворот в стенах для прохода к озеру было устроено десять калиток «для ради пожарного времени». Почти все городские башни имели названия: Большая городская — на ней висела особо чтимая икона Смоленской Богоматери Одигитрии, покровительницы Осташкова, и через нее проходила «проезжая дорога»; две другие — Селижаровская и Псковитинова— указывали основные направления; десять других башен назывались по фамилиям и прозвищам горожан, которые чаще всего встречаются в старых документах (Анишина, Дрёмина, Грачёва, Шкобина, Голанина, Быкова, Голубова, Тюлева, Рогова, Шолохова), — память об этих башнях долго сохранялась в названиях улиц. Остальные три башни, по-видимому, оставались безымянными. На восточной оконечности острова, напротив Селижаровских ворот, шумело городское торжище.
Третья по счету городская крепость простояла недолго. В 1676 году случился пожар, стены и башни сгорели. Но Осташков оставался все еще важным пограничным стратегическим пунктом (в эти же годы близ города, вокруг монастыря Нилова пустынь, возводится каменная крепость), поэтому последовал новый правительственный указ строить город: «Чтоб впредь было крепко и прочно и вечно и в приход воинских людей в городе сидеть было бесстрашно и надежно...»5. Для строительства этой осташковской крепости был направлен градоделец Никита Толбузин. Четвертые по счету крепостные сооружения города были наполовину меньше предыдущих и стояли на восточной части старой осыпи. Эта крепость просуществовала до 1711 года, когда она тоже сгорела и больше не возобновлялась.
В конце XVII века Осташков превратился в большой город, в котором быстро росла численность населения, развивалась торговля. Близость к литовской границе и постоянная опасность нападения нимало не препятствовали росту города. Осташков активно торговал с другими порубежными городами, с Польшей и Литвой. В 1651 году осташковский воевода сообщает в посольский приказ о приезде в город с товарами смоленских, могилевских и других «торговых людей». Во многих городах России во второй половине XVII века развитие торговли и строительства происходило параллельно. Разделение Осташкова на две слободы было к тому же чисто местной причиной, способствовавшей оживлению строительства. И патриарх и Иосифо-Волоколамский монастырь назначали в городские соборы своих настоятелей, внедрявших тут вполне определенные вкусы. Сочетание этих причин способствовало тому, что в Монастырской слободе в 1677 году начали строить Воскресенский собор — один из самых больших в Тверском крае. Одновременно рядом с собором была построена колокольня. Вслед за этим для жителей Патриаршей слободы вблизи Воскресенского собора в 1685 году заложили Троицкий собор, освященный в 1697 году. (В середине XVIII века при нем также возвели отдельно стоящую колокольню.) Два каменных собора, построенные почти одновременно, в таком сравнительно небольшом городе, как Осташков, — событие исключительное. Заметим, что в Твери существовал один городской собор, в Ржеве только в конце XVII века начали строить каменный собор, а в Зубцове он вообще оставался деревянным.
Троицкий и Воскресенский соборы не раз перестраивали, изменяя их внешний вид, расписывали интерьеры и ремонтировали. О первоначальном облике соборов совсем недавно можно было судить лишь по небольшим фрагментам декора, видневшимся кое-где на фасадах. Все остальное «узорочье» XVII столетия оказалось скрытым поздними пристройками, толстым слоем штукатурки, сбито или заменено в разное время новым декором. Реставрация Троицкого собора закончена, недалек тот день, когда и фасады Воскресенского собора освободятся от строительных лесов. В процессе реставрации архитектором В. И. Якубени было сделано много интересных наблюдений и открытий. До недавнего времени стоящая рядом с Воскресенским собором высокая столпообразная колокольня с шатровым завершением своими формами вызывала некоторое недоумение. Ее композиция и декор повторяют хорошо известные ярославские колокольни. Прямой аналогией для нее может послужить колокольня соборного комплекса в Коровниках в Ярославле, имеющая почти такую же композицию и декоративную обработку шатра с убывающими проемами слуховых окошек. Теперь стало очевидно, что и Воскресенский и Троицкий соборы — первые каменные строения Осташкова — по стилистическим признакам принадлежат к ярославской школе зодчества. Бесстолпный двусветный четверик храма с трапезной и приделами с севера и юга у Воскресенского собора увенчан двумя рядами кокошников и традиционным пятиглавием. Постаменты в основании барабанов пятиглавия также украшают кокошники. Композиция и особенно декоративное убранство фасадов характерны для многих посадских церквей Ярославля, вплоть до отдельных деталей декора, встречающихся только там. Причины, побудившие осташей обратиться к ярославским строительным традициям, остаются не совсем ясными. Можно лишь констатировать, что дошедшие до нас храмы Осташкова последовательно повторяют свой прототип. Пышные посадские соборы Ярославля, воздвигнутые богатыми купцами, пришлись по вкусу жителям Осташкова, что подтверждается дальнейшим развитием строительства в городе и окрестностях.
Во второй половине XVIII века, после очередного ремонта, Троицкий собор был расписан и украшен лепниной, выполненной, по-видимому, осташковскими мастерами Кондратием Семеновым Конягиным, Ильёй Михайловым Верзиным и Семеном (Еремеевым?) Уткиным. Эти же мастера работали над убранством интерьеров Крестовоздвиженской и Петропавловской церквей в монастыре Нилова пустынь. (Над раскрытием росписи сейчас трудятся художники объединения «Росреставрация».) Судя по реставрированным фрагментам композиции Страшного суда, фигурам и ликам святых, роспись Воскресенского собора станет интересным памятником живописного искусства, выполненным местными, осташковскими, мастерами.
По своим размерам и композиции Троицкий собор почти не отличается от Воскресенского. Однако четверик храма получил более стройные пропорции, а декор стал нарядней. В этом отразились дальнейшие изменения русской архитектуры, нарастание ее «узорочья». Наибольшие изменения претерпели завершение собора и традиционное пятиглавие. Барабаны стали чуть уже, плотнее поставлены друг к другу, кокошники на углах четверика с переломами, так, что угловые украшают сразу два фасада. Подобный прием размещения кокошников несколько раньше нашел широкое применение в церквах Москвы, Замосковья, очень быстро был подхвачен и полюбился мастерами Ярославля, повторился в Осташкове в Троицком соборе, а позже — в Торопце. Четкая плоскость верхней части фасада здания, ранее фронтально обращенная к зрителю, — нарушалась. Кокошники становились не продолжением фасада, а превращались как бы в развитый постамент для пятиглавия, непрерывным поясом обегая по периметру здание. Отсюда оставался один шаг до того, когда мастера, пытаясь придать древним формам новое, «барочное», звучание, превратят кокошники вообще в декоративные пояса, сочетающиеся с классическими формами карнизов, как, например, в церкви села Рогожа, о которой речь будет ниже.
Трудно найти какие-либо принципиальные отличия осташковских соборов от ярославских. Самое большое их расхождение — полное отсутствие знаменитой ярославской цветной поливной керамики и замена ее на более простую декорацию из кирпича и белого камня. Но при всем этом, особенно в Троицком соборе, начинают вырабатываться черты, характерные только для местного строительства. Так, например, появляются крыльца со своеобразными опорами и пышно украшенные фигурным кирпичом, «порезки» на перехватах полуколонн и на бусинах, становятся более тонкими заглубленные в массив стены «трефовые» ниши и т. п. Впоследствии все эти формы найдут широкое применение в местной архитектуре и, постоянно видоизменяясь, доживут вплоть до начала XIX века.
Троицкий собор, как и Воскресенский, был расписан во второй половине XVIII столетия местными, осташковскими, живописцами. В отличие от яркого красочного колорита росписей Воскресенского собора, где лики персонажей словно списаны мастерами с окружавших их людей, а одеяния святых празднично нарядны, живопись в Троицком соборе более сдержанна, сумеречного коричневато-охристого колорита, в котором словно выхвачены ярким светом отдельные фигуры. Живописные композиции в богатом лепном барочном обрамлении исполнены местными мастерами. Наличие богатого лепного убранства в Троицком и Воскресенском соборах и в других церквах окрестностей города свидетельствует о работе в Осташкове продолжительное время высококвалифицированных мастеров-лепщиков. Это подтверждается многочисленными архивными документами, а также тем, что осташковские лепщики были известны далеко за пределами города. Сейчас в Троицкий собор перенесена часть экспозиции Осташковского музея.
Несколько особняком среди группы этих построек стоит колокольня Троицкого собора. Интересно сравнить ее с другой, стоящей рядом и построенной лет на семьдесят раньше. Две эпохи, два совершенно различных стиля, совершенно иное понимание форм. Колокольня ярославских мастеров стремительно поднялась вверх ровным упругим столпом, стянутым пилястрами, горделиво неся пышный шатер. Убывающие кверху слуховые проемы с наличниками придали завершению большую стройность. В композиции колокольни есть что-то торжественное, царственное в своем неудержимом взлете. Вторая колокольня несколько выше первой, но ее силуэт менее строг и не так четко рисуется на фоне неба. Формы округлы, с мягкими плавными очертаниями. При этом каждый ярус подчеркнуто отделен друг от друга. Декоративные формы одного из ярусов колокольни напоминают развернутые висячие свитки. Рисунок этих «свитков» своей выразительностью активно воздействует на плоскость стены, сообщает ей динамичность, при взгляде на них особенно понимаешь, сколь нетерпим был мастер к плоскости, как стремился нарушить ее статичность, придать ей движение, сделать ее многоплановой.
Два собора и колокольня, построенные в конце XVII века в Осташкове, их богатое убранство, по-видимому, особенно пришлись по душе жителям города, долго служили образцами для местных мастеров. Иначе как объяснить, что спустя сто—сто пятьдесят лет в храмах по окрестным селам будут повторяться декоративные мотивы первенцев каменного зодчества края. К этому времени сами соборы не раз переделают, придадут им новый вид, стремясь уподобить их столичным образцам, не станет нарядных фасадов, но они не изгладятся из памяти тех, кто украсил «белыми ризами церквей» села вокруг Осташкова. И вряд ли справедлива недооценка таких памятников, в которых спустя полтора века, словно вырвавшись из-под покрова столетий, неожиданно возродились формы, казалось бы, совсем ушедшие.
Каким был Осташков в конце XVII столетия, по уцелевшим вещественным памятникам представить трудно. Он слишком изменился «на европейский манер» после того, как в XVIII веке получил статус города. В центре возвышались каменные соборы, а вокруг них в беспорядке теснились домишки горожан. За крепостью находились огороды, вдоль юго-восточного побережья озера селились рыбаки, неподалеку, на «струговище», вырос небольшой женский Знаменский монастырь. Заболоченное северо-западное побережье полуострова оставалось пустынным. Многие жители Осташкова занимались ловлей рыбы, которую меняли на хлеб и на необходимые товары. В Осташкове процветали кузнечное и сапожное ремесла, работали чеканщики, золотых дел мастера, столяры, резчики по дереву, живописцы и даже часовщики. Из их среды вышел известный русский математик, автор первого учебника «Математика — сиречь наука вычислительная», Леонтий Филиппович Магницкий. В Осташкове родился и другой математик — Семен Лобанов, преподававший в Московском университете и в Сухопутном кадетском корпусе. Написанные им учебники по физике и математике изданы не были, но имели широкое распространение в многочисленных списках.
Из рода в род переходило в Осташкове занятие живописью. Летописи XVII века называют фамилии живописцев Колокольниковых, Конягиных, Митиных-Петаковых, Уткиных. В 80-х годах XVIII века в Осташкове значится сорок два живописца. Не раз призывали их для работ к царскому двору в Москву и Петербург. Они расписывали церкви в Ростове, Новгороде и других городах России. Вот, к примеру, только небольшой перечень живописных работ, выполненных осташковскими мастерами: в 1672 году для царя Алексея Михайловича осташковский иконописец Макарий Потапов с тремя товарищами исполнил «Титулярник, или описание великих князей и великих государей российских»; в 1753 году в Царском Селе дворцовую церковь расписывали Гаврила Дерябин и Григорий Уткин; в 1748 году в помощь итальянскому художнику Перезинотти для росписи плафонов в Новом Летнем дворце в Петербурге и для написания декорации в придворном театре были призваны осташковцы Мина Колокольников с братьями Михаилом и Федотом. Династия живописцев Колокольниковых наиболее известна в Осташкове. Племянник Мины Колокольникова — Яков Михайлович — держал в городе художественную мастерскую, где были богато отделаны и расписаны интерьеры и где собирались все причастные к искусству. Шесть его картин, известные больше по перегравировкам, исполненные в 1820 году по случаю приезда в Осташков Александра I, дают прекрасное представление о быте горожан того времени. В середине XIX века в Осташкове трудились сразу три брата Колокольниковых — Михаил, Иван и Александр. Несколько картин художников Колокольниковых хранятся сейчас в Калининской областной картинной галерее и в Осташковском краеведческом музее, но, к сожалению, наследие этой двухсотлетней династии осташковских живописцев остается малоизученным. Оно ждет своего исследователя6.
Реформы Петра I, дойдя до самых отдаленных уголков государства, не оставили в стороне и Осташков. В первую очередь они касались экономического уклада жизни. Несмотря на налоги и поборы, купечество в годы правления Петра I все более активно участвовало в политической жизни государства. Внешне это проявлялось в том, что купцы в городах стали возводить для себя богатые каменные хоромы. Строили их и в Осташкове. Один такой дом сохранился рядом с соборным комплексом на улице Печатникова, дом № 7. (По преданию, он считается домом воеводы.) Скорее всего, выстроил его один из «лучших» торговых людей. Среди невысокой деревянной застройки города это здание производит внушительное впечатление. Прямо над землей начинаются окна подклета, забранные металлическими решетками (теперь они растесаны, а уровень земли стал выше). (По уцелевшему в подклете одному окну с решеткой легко реконструировать все остальные.) В подклете хранились товары и припасы, и попасть туда можно было только через дверь под крыльцом. Планировка подклета и жилых помещений была почти одинаковая, с одинаковыми сводчатыми перекрытиями. Верхние окна жилых помещений были украшены нарядными наличниками, наподобие уцелевшего наличника светелки, и напоминали декор окон Троицкого собора. Пилястры по углам с элементами ордерных форм придают фасадам стройность. Жилой этаж был светлым и просторным. Особенно же интересна маленькая верхняя светелка, которая сейчас стала похожа на мезонин. Когда-то в ее северной стене, выходящей теперь под кровлю, находился дверной проем с металлическими подставками для навешивания двери. (Следы его сейчас хорошо видны). Дверь вела в другое помещение светелки, которое было деревянным. Из дерева, скорее всего, было сделано и высокое крыльцо — вход в жилые покои. Такое сочетание каменных и деревянных частей в одной постройке не было чем-то необычным. Деревянный дом считался более удобным, ему долгое время отдавали предпочтение как более полезному для здоровья, и с этой целью иногда рядом с каменными помещениями устраивались деревянные.
В документах начала XVIII века впервые начинают встречаться имена осташковских каменщиков. Трудно предположить, чтобы для строительства такого небольшого каменного дома, как этот, приглашались мастера со стороны. По-видимому, обучившись ремеслу, работая бок о бок с заезжими мастерами-каменщиками при возведении соборов, они начинают брать самостоятельные подряды. Вот что пишет о доме № 7 исследователь жилой архитектуры XVII столетия А. А. Тиц: «Фасады... решены строго симметрично... закону симметрии подчинено все плановое построение здания. Архитектурные детали... включают уже классические формы»7. Мастерство местных каменщиков можно проследить и на примере другого дома, построенного примерно в то же время (Чайкин переулок, № 14), но сохранившегося несколько хуже. Как и предыдущий, он был с хозяйственным подклетом и первоначально со сводчатыми жилыми помещениями в верхнем этаже. На углах здания неширокие пилястры с простой профилировкой. С западной стороны уцелел перспективный портал, превращенный сейчас в окно. Его расположение подсказывает, что главный фасад этого дома не соответствует регулярной уличной застройке города, сложившейся во второй половине XVIII века.
Есть еще один дом в Осташкове (улица Володарского, № 12), построенный позже двух других лет на пятьдесят, но явно до утверждения регулярного плана города. Его фасад обращен под углом к красной линии улицы, что было совершенно недопустимо после «высочайшего утверждения» плана застройки города. Как и большинство домов, он несколько перестроен. На торцовом фасаде, не видном с улицы, уцелели широкие наличники с развитым барочным завершением, удивительно точно воспроизводящим наличники домов в городе Торопце. Невольно приходишь к выводу, что строила этот дом какая-то торопецкая артель. (Точно такие же наличники можно увидеть на доме № 49 по улице Карла Маркса в Торопце.) Осташковцы, вероятно, не случайно обратились к их услугам. Строительное искусство торопчан было близко им по духу, отвечало стремлению к украшательству, свидетельствовало о домовитости хозяина и вместе с тем соответствовало их представлению о процветавшем в столице стиле барокко. Многие постройки в Осташкове, в селах и ближайших монастырях возводились непосредственно торопецкими мастерами. К сожалению, в архивах не удалось найти имен этих зодчих, и только архитектурно-стилистический анализ памятников убеждает в этом. Достаточно беглого знакомства с памятниками того и другого города, чтобы понять, кто был их создателем в Осташкове. Не забудут в городе и то, что осталось им от наследства ярославских мастеров. Их узоры еще долго будут волновать воображение местных каменщиков, возводивших церкви.
В 1760 году было дано разрешение построить каменную Преображенскую церковь на тогдашней окраине города. С момента строительства церкви и колокольни при ней было начато формирование нового центра Осташкова, окончательно сложившегося несколько позже. Во время польско-литовской интервенции на этом месте хоронили погибших защитников города. Поэтому Преображенская церковь, посвященная одному из главных христианских праздников, название которого ассоциировалось в понимании людей тех лет с победой добра над злом, с торжеством жизни над смертью, рассматривалась горожанами и как памятник мужественным воинам-соотечественникам. Впоследствии церковь несколько раз перестраивали, она получила дополнительные приделы и уже к концу прошлого века утратила многие черты своего первоначального облика. С этой же церковью связано имя одного из первых исследователей края — Владимира Петровича Успенского, — чьи труды по истории Ржевского уезда, по истории города Осташкова и его окрестностей не утратили своего значения до сих пор. Священнический сан давал ему возможность свободного доступа к церковным и монастырским документам. Многие сведения, почерпнутые в этих архивах, дошли до нас лишь в его опубликованных трудах.
Само здание Преображенской церкви разобрали перед войной. Уцелела только колокольня, построенная почти на двадцать пять лет позже двумя осташковскими каменщиками — Иваном и Петром Парфеновыми-Фомкиными (по другим сведениям, Парфеновыми-Дешкиными). Ее не так давно реставрировали, установили на ней часы, и она стала своеобразным маяком для приплывающих в Осташков со стороны Селигера. Издалека очертания колокольни просты и строги. Ничто не нарушает спокойного стремления форм вверх. Контуры силуэта плавные. Уменьшение ярусов кверху скрадывается тем, что нижние — почти одинаковые по ширине, а переход к маленькому ажурному верхнему ярусу очерчен скругленной кровлей. Совсем иначе постройка воспринимается вблизи. Хорошо найденные пропорции деталей насыщают поверхность стен богатой игрой светотени. Деталей так много, что они вызывают удивление фантазией их творцов. Рядом с жилыми домами колокольня смотрится столичной постройкой. Однако со столицей это строение роднит только желание мастеров работать в традициях барочной архитектуры, причем интерпретация ее на местной почве настолько смелая, что «безграмотные» с точки зрения классического барокко вариации форм воспринимаются проявлением индивидуальной фантазии зодчих. Строгий классический ордер в их руках превратился в свободно сплетенные узоры, которые похожи скорее на лепные или вырезанные, но не сложенные из кирпича. Базы пилястр составлены из причудливых кронштейнов и вазонов. Волюты капителей разрослись в стилизованные цветочные завитушки и лишь отдаленно напоминают ионические. Мощный вынос дробно раскрепованного карниза утратил свою массивность. Плоскость стены скрыта узором, в понимании которого еще очень много от традиций XVII столетия, и только его исполнение выдержано в иных формах.
Теперь, если сравнить декоративные формы этой колокольни, ее высотную композицию и не сохранившуюся, но хорошо известную по фотографиям Преображенскую церковь с другими памятниками того же времени, то легко будет найти и прямые аналогии для этой постройки. Основной объем церкви, состоявший из двух световых восьмериков на четверике, увенчанный традиционным пятиглавием, повторял композицию храма в селе Рогожа, находящегося недалеко от города. Похожая колокольня была возведена в Торопце, где она стояла отдельно при главном городском Корсунском соборе. Столь близкое сходство построек говорит о том, что над созданием храмов в селе Рогожа и в Осташкове могла трудиться одна артель, тогда как колокольни в том же Осташкове и Торопце строила другая. Забегая вперед, можно сказать, что местное архитектурное творчество больше тяготело к наследию конца XVII столетия, оно его продолжало, но не чуждалось и нового, а, наоборот, с удовольствием к нему обращалось, перерабатывая по-своему.
70-е годы XVIII века для Осташкова примечательны многими событиями. Граф Яков Ефимович Сиверс, о котором уже упоминалось, деятельный и энергичный человек своего времени, чьи многие проекты управления губерниями вошли в «Полное собрание законов Российской империи», будучи новгородским генерал-губернатором, предпринял в 1767 году инспекционную поездку по подведомственным ему землям. Богатство и красота Селигера, процветающий Осташков, торгующий со всей Россией, произвели на графа большое впечатление. После этой поездки он направил письмо к Екатерине II, где относительно Осташкова было сказано: «...один почерк Вашего пера сделает из него вскоре значительный город»8. Тщеславная императрица не замедлила воспользоваться советом Сиверса и в 1770 году на составленном выдающимся русским архитектором Иваном Егоровичем Старовым генеральном плане города Осташкова начертала традиционное монаршее: «Выть по сему». Вскоре Осташков получил статус города и был утвержден его герб: «Щит, разрезанный надвое горизонтальной чертой, золото с голубым; в золотом поле виден рождающийся до половины Императорский двухглавый орел с червлеными языками... означающий милость и покровительство Ея Величества; в голубом поле... три рыбы серебряные... изъясняющие промысел — обилие рыбы»9. Эти рыбы на гербе, напоминающие ершей, стали символом города, и по ним жители Осташкова получили прозвище ершеедов.
Генеральный план, разработанный И. Е. Старовым для нового города, — один из первых крупных градостроительных проектов зодчего. На первый взгляд его можно принять за механически наложенную на старую стихийную застройку Осташкова классическую сетку прямых улиц с обширными площадями. Но это совсем не так. То, как И. Е. Старов включил в состав новой планировки существующие каменные постройки, позволяет думать о внимательном знакомстве архитектора с Осташковом. Идеи выдающегося итальянского зодчего Андреа Палладио о том, что «при распределении улиц» внутри города следует принимать во внимание климат и ту часть света, где расположен город, и в городах, где климат холодный и умеренный, нужно делать улицы просторными и широкими, потому что от этого зависит здоровье, удобство и красота города, нашли в этом проекте, пожалуй, свое последовательное воплощение.
Административным центром Осташкова стала площадь с торговыми рядами вокруг Преображенской церкви. Все прямые проспекты, пересекающие город вдоль полуострова, считались улицами, а поперек — переулками. Человек, впервые попавший в город, очень быстро начинает в нем ориентироваться. Помимо центральной площади предусматривалось создание еще двух, меньших размеров. Со стороны озера, там, где находится пристань, прямо от воды в город вели широкие въезды, которые были выделены домами со скругленными углами. Деревянные дома, выходившие за красную линию застройки улиц, сносились, каменные же строения сохранились, и трассировка улиц делалась с их учетом. Поэтому некоторые улицы и переулки вокруг соборного комплекса, старого центра города, получили открытую перспективу только в одну сторону, с другой — оказались замкнутыми высокими вертикалями церквей. Благодаря им в городе нет монотонного однообразия бесконечных прямых. Позже первоначальный проект был несколько изменен, но, несмотря на это, не перестаешь удивляться той последовательности и упорству, с какими осуществлялся замысел зодчего. Планировка города — один из редких сохранившихся памятников градостроительного искусства XVIII века. Улицы Осташкова до сих пор остаются просторными, их ширина соответствует современному развитию транспорта. Удачная планировка города отмечалась даже в сухих протоколах инспекционных проверок: «...город расположен весьма правильно; только в кварталах... линии домов идут не правильно и не прямо, и эти отступления, как можно судить по наружному состоянию домов, допущены в давнее время и очень мало заметны»10.
Благоустройство Осташкова по новому генплану началось, видимо, с уничтожения ставших ненужными городских валов. Но осташи и тут остались верны себе. Они не захотели, чтобы память о валах, долгое время защищавших город, пропала вместе с их исчезновением, и на собранные средства с разрешения тверского архиепископа Иосифа в память о своей крепости в 1789 году поставили часовню-обелиск, получившую название Вальский столп, вблизи того места, где стояли городские ворота и где от валов оставалась небольшая возвышенность. Замысел со строительством поклонных часовен в виде обелисков, вероятно, пришелся по душе жителям города, и вскоре в разных его концах, на месте бывших валов, появилось еще несколько часовен.
Известно, что в городе было по крайней мере еще два поклонных столпа. Само по себе это явление по тем временам необычное. Ведь обелиски устанавливались в городах или в усадьбах высокопоставленных вельмож, чаще всего в память посещения их коронованными особами. В Осташкове же столп поставлен в память о городской крепости и геройстве горожан. Однако Вальский столп интересен не только этим. Детали его декоративного убранства напоминают в миниатюре формы Преображенской колокольни. Возможно, что и строили его те же самые осташковские мастера Иван и Петр Парфеновы-Фомкины. Столп завершен высоким барочным шпилем и некогда был украшен вставными иконами, среди которых особенно почиталась икона Богоматери Одигитрии — защитницы города. Некогда такая же икона находилась над главными крепостными проездными воротами.
После утверждения генплана Осташков, как и другие города России, стал застраиваться по «образцовым проектам». Впоследствии эти проекты не раз менялись. Строители нередко отступали от них, сообразно своему вкусу и средствам заказчиков, придерживаясь лишь требованиям «регулярности фасады» и размещения домов вдоль красной линии улицы. Дома неоднократно перестраивались. О первоначальном облике некоторых из них сейчас можно догадаться только по небольшим фрагментам, случайно уцелевшим под штукатуркой или на дворовых фасадах. По образцовым проектам в городе были выстроены сотни каменных и деревянных домов. Не все они дожили до наших дней, но те, которые сохранились, составляют неповторимое лицо города. Поэтому Осташков не только памятник градостроительного искусства. Это настоящий заповедник, источник для исследователей и всех тех, кто интересуется жилой архитектурой и бытом городов XVIII—XIX столетий. Сохранить это наследие — одна из благородных задач наших современников.
Для описания жилых домов Осташкова потребуется большая работа, и нам придется здесь лишь ограничиться самой общей их характеристикой. Распространенный вариант жилых зданий в городе — это дома второй половины XVIII века со скругленными углами в один и два этажа. Они, как правило, занимают самое выгодное местоположение на перекрестках улиц. По чьим проектам их выстроили — сказать трудно, но, очевидно, прототипом для них послужили проекты П. Никитина и М. Казакова для Твери. Такие детали декорации фасадов, как гирлянды в филенках (дом № 46 на улице Володарского), обработка рустом ризалитов, встречаются именно там. Наряду с этим наличники окон значительно разнообразнее, нежели тверские, в них вкраплены знакомые мотивы торопецкой декорации. Для мастеров, строивших такой дом, торопецкие мотивы были более знакомы, и они свободно сочетали их с тверским вариантом «образцового фасада», наделяя большей скульптурностью и объемностью.
От этих домов отличаются здания с прямоугольной планировкой и с рамочными наличниками окон. Их ставили вдоль красной линии, реже — на перекрестке двух улиц, но в этом случае угол чуть-чуть скругляли. Декоративное убранство фасадов у них много проще, почти не требующее фигурного кирпича, что несколько удешевляло строительство и было рассчитано на исполнение менее опытными мастерами-каменщиками.
Похожи на предыдущие дома в один этаж, поставленные также вдоль красной линии протяженными фасадами. Их можно увидеть на перекрестках окраинных улиц, но чтобы выделить такой дом среди хозяйственных строений, его делали с высокой, крутой двускатной крышей, а фасады пышно украшали, хотя сам декор оставался и тут простым по исполнению. Деление осташковских домов на три типа условно, точно датировать время построения зданий бывает крайне трудно из-за того, что многие строились довольно продолжительное время и позже неоднократно переделывались. Небольшое количество одинаковых «образцовых проектов» стало в руках местных каменщиков разнообразным. Поэтому бродить по осташковским улицам никогда не надоедает. Постоянно открываешь для себя что-нибудь новое. Фантазия мастеров была поистине неистощимой, что бы они ни делали — будь то величавый городской собор или простые ворота с калиткой, назначение которых сводилось к тому, чтобы крепко запереть двор. Кстати, кирпичные ворота с калитками — архитектура малых форм, пользуясь современным определением, — еще одна достопримечательность города. Когда-то они были обязательной принадлежностью каждого дома. Теперь их осталось не так много, но все они сделаны с большим мастерством и выглядят своеобразными триумфальными арками, через которые проходили в дом хозяева и гости. На некоторых из них можно заметить весьма любопытные «металлические приборы»: щеколды, кольца, скобы, ручки, петли и т. д. — работа знаменитых осташковских кузнецов.
Каменное строительство в городе велось интенсивно. Уже в 1814 году побывавший в Осташкове и оставивший его описание академик Николай Яковлевич Озерецковский нашел там «судебных мест 4 каменных, партикулярных домов каменных старых 9... каменных выстроенных по плану 157...»11. Если к этому прибавить каменные магазины, лавки, кузницы и заводы, то получится внушительная картина застройки города.
Примерно с 20-х годов XIX столетия внешний вид этих зданий сильно изменился. В городе начали появляться классицистические постройки — одно- и двухэтажные особняки с мезонинами. Некоторые дома переделывались согласно новым вкусам. Уже с 40-х годов прошлого века самобытный облик осташковских построек начал постепенно исчезать. Здания строились более ординарные, в них все меньше чувствовалось народной фантазии. Былой блеск Осташкова постепенно тускнел, город замирал в своем развитии. Купечество — основа городского благосостояния — постепенно мельчало, разорялось и деградировало. Из его среды сумели выделиться лишь Савины, но эти купцы были совершенно иного склада, иной хватки. Они не ограничивались только торговлей, а владели кожевенными и мануфактурными заводами, кузницами, банком. Большая часть города и ближайших окрестностей попала в экономическую зависимость от Савиных.
Единственное событие, ненадолго занявшее умы горожан, — посещение Осташкова в 1820 году «правившим Россией из кареты» императором Александром I. Городские власти устроили царю пышную встречу, снарядили барки, доставили его на поклон к святым мощам в ближайшие монастыри, на всем пути стояли толпы народа, в церквах служили молебны. Император принял хлеб-соль, вышел на балкон дома Кондратия Савина к горожанам, раздал памятные подарки. Совершив все, что в подобных случаях требовалось от императора, он укатил дальше, в следующий город, где повторилось то же самое. А в Осташкове отзвучали всеподданнейшие речи, отзвонили зычные соборные колокола, событие это было обсуждено со всех сторон и... все пошло по-прежнему. Для Савиных, обласканных Александром I, этот случай надолго стал семейной гордостью, у немногих осташей сохранились приятные воспоминания о щедрых монарших милостях за приятную прогулку по озеру, а для большинства же остались лишь рассказы о том, как они бежали за царской каретой и кричали «ура!».
Однако не это событие приводило в восторг всех, кто писал об Осташкове в прошлом веке, и не этим город привлекал к себе внимание приезжих. Здесь в конце XVIII - начале XIX столетия появилось такое, о чем другие богом забытые уездные города России и не слышали, — больница, народные и духовные училища, библиотека, театр, бульвары, воспитательный дом, училище для девиц, городской сад и духовой оркестр, мощенные булыжником улицы, первая в России добровольная общественная пожарная команда. В городе почти все были грамотные. Осташи брили бороды и называли себя гражданами. Власти ставили Осташков в пример другим уездным городам. Об Осташкове писали столичные газеты и журналы, ему посвящали книги и даже в городском гимне (а осташи имели и его!) есть такие наивные слова:
«От конца в конец России
Ты отмечен уж молвой:
Из уездных городов России
Ты слывешь передовой».12
Передовой город! Читая описания Осташкова, можно подумать, что мечты утопистов осуществились на одном из полуостровов Селигера, где «цветущее состояние Архитектуры и Зодчества служило всегда ясным доказательством гражданского благоустройства и очищенного вкуса»13. Женщины там «носят кокошники с высокими очельями, унизанными жемчугом по парче или другой дорогой ткани, так что один кокошник бывает в 4000 рублей, да и посредственный стоит не менее тысячи рублей. У девиц на головах широкие платы или венцы такой же цены: сверх сих уборов покрываются длинными фатами, по большей части белыми... по воскресным дням... до ночи прохаживаются, поют песенки и, как станет темнеть, расходятся по домам своим»14. И только писатель В. А. Слепцов увидел там иное: «Благосостояние Осташкова представляет черезвычайно любопытное и поучительное явление в русской городской жизни. Осташков, с его загородными гуляниями, танцами и беседками, можно рассматривать, как одну из тех драгоценных картинок-игрушек, на которую потрачено много труда и денег... — И продолжает дальше: — ...А знаете, что меня больше всего поразило в наружности города? Как вы думаете? — Бедность... Но вы знаете, какая это бедность. Это вовсе не та грязная, нищенская, свинская бедность, которой большею частию отличаются наши уездные города... Это бедность какая-то особенная, подрумяненная бедность, похожая на нищего в новом жилете и напоминающая вам отлично вычищенный сапог с дырой»15. Посмотрим, что говорят документы, которые трудно заподозрить в тенденциозности. Вот, например, в городе, где носят кокошники «ценою в 4000 рублей», долго тянулось, да так и не получило окончательного решения «Дело о подкидывании незаконнорожденных детей при церквах»16, датируемое 1772 годом (время расцвета Осташкова). Или другой пример: «Из уездов Тверской губернии наибольшей смертностью отличались (середина XIX века. — А.Г.): Осташковский, Корчевской, Бежецкий, Тверской»17. Благополучие Осташкова на поверку оказывается видимостью, все его благосостояние — только вывеска; «Помилуйте, что тут может сделать грамотность, когда у меня в брюхе пусто, дети кричат, жена в чахотке от климота и точания голенищь? Бедность одолела, до книг ли тут? Ведь это Ливерпуль! Та же монополия капитала, такой же денежный деспотизм: только мы еще вдобавок глупы, — сговориться против хозяев не можем — боимся, а главное, у них же всегда в долгу»18 — так отозвался о своем городе один из его жителей, по словам В. А. Слепцова. В справедливости этого вопиющего голоса среди славословия Осташкову очень легко убедиться. Парадность, блестящий фасад, показная культура нужны были городу точно так же, как всей России николаевской поры требовался «фасадический портик» из известной карикатуры того времени художника Г. Гагарина, закрывший бы избяную, нищую Русь. То, как эта парадность насаждалась в Осташкове, как пытались «по-столичному» выглядеть осташковские «граждане», начинаешь тем живее представлять, чем больше вглядываешься в его архитектуру второй четверти — середины XIX столетия. Одно лишь строение на улице Володарского № 32, возникшее в начале прошлого столетия, принадлежавшее, по-видимому, художникам Митиным, выгодно отличается от массовой застройки улиц. В Осташкове на тот или иной архитектурный стиль наслаивались местные мнения, вкусы, сдобренные косными купеческими традициями, стремлением ни в коем случае не отстать от соседа, подкрепленные примером самого Федора Кондратьевича Савина. На всем этом и взросла местная культура середины прошлого века.
XVIII век для осташей еще во многом питался традициями, способными породить такие памятники, как колокольня Преображенской церкви, Вальский столп; первая четверть XIX века еще дала прекрасные образцы местного творчества, в николаевское же время Осташков предстал в лице купцов первой гильдии Савина и К°. Они поднялись, заполнили собой весь город, навязали ему свои мысли и привычки, задушили его, а чтобы не слишком была видна его агония, заставили оркестр играть гимн «гражданам» Осташкова.
Осташков во второй половине XIX века постепенно нищал, превращался в серенький уездный городишко, кичащийся больше своим прошлым, нежели настоящим. Мастерство местных строителей угасало, на смену им приходил профессионал-ремесленник. Общественные здания в городе строились на пожертвования местных богатеев и на средства, собранные по подписке среди населения. Возводились они подчас по проектам второстепенных архитекторов. Так возникло здание городского театра, дом земских учреждений и жилые особняки, где на фасады вместо благородных классических гирлянд иногда вылезали примитивные аллегории водных стихий, похожие на бородатых мужиков.
Были и другие причины, влиявшие на мировоззрение осташа, на уклад его жизни. Километрах в восьми от города, на противоположном берегу озера Селигер, находится монастырь Нилова пустынь. Летом туда можно легко добраться по воде, а зимой, когда озеро замерзнет, — по льду. В самом же Осташкове существовало еще два монастыря: Знаменский женский, перед въездом в город на большой Московской дороге, и мужской на Житном острове, некогда отделенном от города узким проливом. Через Осташков в эти монастыри и дальше, в Нилову пустынь, проходили тысячи богомольцев. Богатства монастыря быстро росли. Слава о «чудотворных мощах» Нила Столобенского разносилась по всей России. В праздник «чудесного обретения его мощей» город заполняли толпы паломников.
Осташковский Знаменский женский монастырь возник на пустыре Старое Струговище, или Убогое, к северу от городских стен. Место это почиталось священным — здесь хоронили странников и юродивых. Тут же селились монашки. В описании Знаменского монастыря сказано: «...в 1655 году было их 23 инокинии и главными между ними были Параскева и Голендуха. Патриарх Никон, бывши в этом году проездом через Осташков, пожаловал им милостыни каждой старице по гривне...»19. Разрешение на основание монастыря было дано царем Алексеем Михайловичем в 1673 году по просьбе осташковских стариц, живших в городе при церквах. Дальнейшая история Знаменского монастыря мало отличается от судьбы ему подобных. Обитель стариц начала очень скоро приобретать земли, покосы, получать вклады, пожертвования, и уже в 1692 году был заложен новый деревянный храм, а спустя пятьдесят лет состоялось торжественное освящение каменного. К сожалению, этот храм, построенный в период начавшегося по всей России оживления каменного строительства, дошел до нас с большими утратами. Его несколько раз перестраивали, расширяли в XVIII—XIX веках, а после большого городского пожара 1868 года, когда выгорел весь монастырь, собор переделали по проекту местного техника Демидова. Но и то, что замыслил Демидов, до конца не осуществили. После его смерти прибывший из Твери архитектор побоялся продолжать строительство и распорядился приступить к отделке интерьеров, приказав немедленно прекратить эти работы, если в кладке стен и сводов будут замечены какие-либо трещины. Обилие всяких «рюшечек», ширинок, кокошников, крестиков в декоре собора, которых Демидов не пожалел для его отделки, превратили здание в лубочно украшенный терем. Только со стороны апсиды можно увидеть небольшие остатки древнего здания, представить по которым его первоначальный облик трудно. Лишь по описаниям в монастырских документах можно попытаться реконструировать эту церковь. Она была «об одной главе. И церковь и приделы крыты тесом... Колокольня с шатровым верхом... Около церкви и приделов были устроены в четырех местах паперти, или крыльца... на столбах. При приделах — ризничная и казенная палатки, хлебная и келарская»20. Традиционное пятиглавие появилось у монастырского храма во время его ремонта в 1780 году, для чего потребовалось устройство четырех полукруглых фронтонов. Помимо этого собора в монастыре была еще одна, ныне не сохранившаяся Тихвинская церковь, стоявшая над восточными воротами. Ограда вокруг монастыря возведена в 1760 году на пожертвования купца Саввы Яковлевича Яковлева (Собакина), разбогатевшего на торговле в Санкт-Петербурге и получившего чин коллежского асессора. Со строительством ограды с четырьмя башнями в основном закончилось формирование монастырской территории. Одновременно ограда как бы оформила парадный въезд в город по главной улице. В ее архитектуре наряду с барочными элементами еще продолжали жить формы и декор допетровского зодчества. Стены разделены лопатками и украшены широкими барочными «накладными досками», со стороны двора оформлены аркадой. Невысоким башням с металлическим шатровым покрытием (вначале стены и башни были крыты тесом) придан внушительный вид. В 1864 году северо-западная часть стены была перестроена, монастырь несколько расширили, сделали пятую башню и новые святые ворота. На добавочной территории разместились монастырские кельи. Часть из них, выстроенная вскоре после городского пожара, сохранилась по сей день. Невысокие деревянные домишки, крытые щепой, проросшей мховой прозеленью, обступив собор, образуют в монастыре небольшие улочки и, несмотря на свое позднее происхождение, дают наглядное представление о деревянной застройке окраин старого Осташкова.
Другой монастырь — Житенный — моложе Знаменского, но его памятники много интереснее. Расположен он на одном из островов вблизи Осташкова. В 1853 году на средства бывшего в то время городского головы купца Федора Савина и на деньги, собранные среди горожан, построили широкую дамбу, соединив остров с материком. Дамбу обсадили по сторонам в четыре ряда березами. По сей день сохранилось несколько старых деревьев. По мостикам тропинка шла дальше на Кличен, где по праздникам водили хороводы. До сих пор оба эти острова остаются излюбленным местом гуляний горожан.
Название Житного острова произошло якобы от житниц, устроенных здесь кличенскими поселенцами. Стояла в древности тут и какая-то деревянная церквушка. Причина же возникновения на острове монастыря не совсем ясна. По одной из версий, основанием монастыря послужило строительство в 1716 году деревянной церкви, куда перенесли икону Смоленской богоматери (Одигитрии), защитницы и покровительницы Осташкова, стоявшую до 1711 года на главных крепостных воротах города, а так как остров оставался изолированным от города, то возле церкви и поселились монахи, ищущие уединения. Церковные власти дважды пытались закрыть монастырь. Жители Осташкова и окрестные поселяне отважились воспротивиться провинциал-инквизитору. Челобитную подписали 115 человек, и монастырь чудом уцелел. В 1737 году был заложен, а спустя пять лет закончен каменный храм, посвященный также иконе Богоматери Одигитрии. Заказчиком строительства церкви был иеромонах Тарасий Валтухов. По композиции она, видимо, повторяла церковь Знаменского монастыря, такую же одноапсидную, типа «восьмерик на четверике», и увенчанную одной главой. Пятиглавой Смоленская церковь стала примерно тогда же, когда и церковь в женском монастыре. (К сожалению, венчающий храм восьмерик не сохранился, его разобрали до основания, и он известен только по фотографиям.) В декоре фасадов монастырской церкви еще много черт «дивного узорочья» XVII века, а основание венчающей главы даже было украшено кокошниками.
Каменные постройки 30-х — начала 40-х годов XVIII века в провинции — большая редкость. В эти годы строили очень мало, и в немногочисленных храмах отчетливо проступают традиции архитектуры конца XVII столетия (чаще всего — московского барокко). Артели каменщиков сохраняли в памяти пышно расцветшее убранство построек прошлого и одевали новые здания в классический декор, заботясь, чтобы они были «красно» сделаны, но, не усвоив канонических законов ритма распределения декора по фасаду, его форм, изменяли строгую ордерную систему согласно своему представлению о ней. В этом отношении Смоленская церковь — прекрасный пример того, как барокко постепенно вытесняло «узорочье» XVII века и вместе с тем само испытывало его активное воздействие. Убранство здания е ще очень аппликативно, но наряду с этим появились формы, свойственные новому времени, получившие широкое распространение в архитектуре центральных губерний России.
Спустя почти десять лет к церкви была пристроена трехъярусная колокольня с мощным столпообразным восьмигранным ярусом звона на четверике, композиция которой повторяла некоторые известные торопецкие памятники (например, церковь Рождества Богородицы 1742—1762 гг.). Прихотливое сочетание декоративных мотивов на колокольне можно было бы принять за случайность, если бы в дальнейшем при обстройках храма, когда с севера к нему добавили в 1756 году монастырскую трапезную и кузню, а затем в 1762 году с юга придел, не повторилось то же самое.
Следующим этапом большого строительства в монастыре стали 60-е годы XVIII века. В это время на средства все того же купца Саввы Яковлева были возведены стены, а вслед за ними, по заказу настоятеля монастыря Алеврасия Потемкина, — надвратная церковь Иоанна Богослова и Андрея Первозванного с примыкающей к ней с севера трапезной.
Стены у Житенного монастыря по своему оформлению более интересны, чем у Знаменского. Они расчленены пилястрами, так же, как и там, со стороны двора оформлены аркадой. Если внимательно присмотреться, то можно заметить, что часть стены, примыкающая с севера к надвратной церкви, построена раньше, в первой половине XVIII века, вероятно, одновременно со строительством главного собора, а остальные — позже. Значит, какое-то время стены были деревянные. С западной стороны существовал выход к озеру. Башенки по углам, имевшие шатровые завершения, миниатюрнее, чем в Знаменском монастыре, но разнообразнее украшены.
Надвратную церковь возвели очень быстро — всего за один год (1767—1768). С севера к ней примыкали в нижнем этаже кельи, в верхнем размещалась трапезная. Сама церковь находится над проездными воротами, в восьмерике, который венчает в свою очередь массивный световой восьмерик с барабаном и главой. Аналогией надвратной церкви могут служить церкви в усадьбах Знаменское и Якшино под Торопцом. В композиции основных объемов, в убранстве, в отдельно взятых деталях, в том, как декор расположен на фасаде, и, наконец, в пропорциях сохраняется почерк одних и тех же мастеров. Скорее всего, пришедшая в Осташков артель была сопричастна строительству в Торопце и сравнительно легко приспособила хорошо знакомый ей вариант здания для надвратной церкви, сделав в основании четверика проездную арку ворот, а само помещение церкви разместив в восьмерике. Планировка тут продиктована чисто утилитарными соображениями, тогда как декор был одинаковый как для жилых, так и для культовых строений. Мастера, возводившие такие постройки, оставались в своем творчестве крайне рациональными. Они, не задумываясь, использовали одни и те же мотивы для самых различных сооружений, насыщая декором фасады церквей, сознательно упрощая его в жилых домах или почти полностью отказываясь от него в строениях хозяйственного назначения. Надвратную церковь Житеиного монастыря можно с полным правом считать вершиной недолгого расцвета местного зодчества. Ее аппликативный барочный наряд, пришедший на смену «узорочью» XVII столетия, как нельзя лучше соответствовал народному представлению о красоте. Убранство главного фасада, по результатам последних исследований, предпринятых архитекторами В. Якубени и Т. Борисовой, дополнялось кованой барочной решеткой, ограждавшей балкон над проездными воротами.
Вскоре после окончания строительства надвратной церкви в одну линию с ней возводятся два одноэтажных корпуса братских келий, и на этом почти на сто лет всякая строительная деятельность в монастыре прекращается. В 1861— 1863 годах в глубине двора возникает еще один корпус келий. В дальнейшем здания ремонтировали, перестраивали, поновляли живопись, но каких-либо существенных изменений уже не было. Монастырь, как и город, постепенно нищал. 60-е годы прошлого века для Осташкова, как и для всей России, стали временем катастрофического упадка некогда высокой художественной архитектурной культуры. Город окончательно надел на себя мундир. «...Почти все каменные здания Осташкова, по обычаю, кажется, заимствованному от Остзейцев, выкрашены белою краскою, что в сочетании с беспрестанно мелькающею в Ваших глазах водою производит весьма унылое впечатление»21, — отозвался о городе один из посетивших его в эти годы.
Но есть в городе памятники, которые особенно дороги нашему народу. И пусть некоторые из них пока не отличаются своим художественным совершенством, пусть многие остаются еще чересчур скромными по сравнению с подвигом людей, отстоявших завоевания Октября, защитивших свою страну от фашистских захватчиков в Великой Отечественной войне, само величие людей, свершивших этот подвиг, наделяет их всеобщей любовью и преклонением.
В годы Великой Отечественной войны город находился в прифронтовой полосе. Он не был захвачен фашистами. Здесь под руководством штаба Северо-Западного фронта формировались отряды и соединения народных мстителей, в городе размещались госпитали, отсюда в январе 1942 года началось наступление наших войск, закончившееся полным разгромом немцев и освобождением Селигерского края. В годы войны в окрестностях Осташкова в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками совершили свои бессмертные подвиги Лиза Чайкина, капитаны озерных судов Иван Маркович Марков и Алексей Сергеевич Хоробрых. Их имена носят сейчас суда, плавающие на просторах Селигера. На подступах к городу партизаны держали оборону. Народные мстители совершали глубокие рейды по тылам врага. Вот почему в Осташкове на его главной площади как память об их подвигах установлен «Памятник партизанам Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.». На гранитном постаменте, высоко над землей установлена скульптурная группа из трех фигур — мужчины, женщины и юноши с оружием в руках,— олицетворяющая героических народных мстителей — защитников озерного края.
В Осташкове родился Герой Советского Союза, легендарный разведчик-партизан Константин Сергеевич Заслонов, один из организаторов беспримерной в истории борьбы с захватчиками войны на рельсах. Дом Заслоновых стоял в начале главной улицы города, прямо у самой воды. Дом не сохранился, его место отмечено скупым памятным знаком.
За Житенным монастырем, на самом мысу Житного полуострова, там, где сейчас братская могила бойцов, павших за установление Советской власти в Осташковском районе и в городе Осташкове в 1918—1919 годах, предполагается создать мемориальный комплекс, посвященный памяти защитников города и его жителей, отдавших свою жизнь на фронтах в битве за Родину. Над проектом мемориала работает скульптор Г. И. Старостин. Им же выполнена для города бронзовая скульптура В. И. Ленина, установленная на центральной площади.
Давно закончилась война. С трудом можно теперь на Селигере найти солдатские окопы и партизанские лесные землянки. Местом туристического паломничества стал этот край. В Осташкове создан большой Историко-краеведческий музей, где собраны экспонаты, повествующие о далеком прошлом и о становлении Советской власти на Селигере, о его героической защите во время Великой Отечественной войны и о том, как изменился Селигерский край после Великой Октябрьской социалистической революции.
Особый интерес вызывают живописные работы местных художников XVIII—XIX веков, изображающие жителей Осташкова в характерных для них костюмах и головных уборах. Большая часть коллекции полотен осташковских художников, к сожалению, хранится в запасниках музея. Можно надеяться, что с получением дополнительных помещений эти полотна станут постоянной частью музейной экспозиции.
Основные залы музея размещаются в отреставрированном Троицком соборе, где находится и лекционно-концертный зал. Заканчивается реставрация Воскресенского собора и еще целого ряда памятников. По новому генеральному плану административный и жилой центр Осташкова будет в основном сосредоточен за пределами старого города, на участке между железнодорожным вокзалом и берегом озера. Здесь уже начато строительство многоэтажных жилых домов, построена новая гостиница, магазины, участок набережной, будут выстроены гостиницы для туристов, кемпинги, стадион, кинотеатр, клуб. Сюда же переселятся различные городские учреждения. Одновременно началась реконструкция старого города. Внешний вид городских улиц остается почти без изменения. Жилая застройка Осташкова XVIII— XIX века, составляющая его неповторимое своеобразие, будет постепенно приобретать свой первозданный вид, освобождаясь от поздних наслоений и неинтересных, искажающих здания пристроек. Внутри эти здания получат все современные удобства. На месте ветхих домов, которые сохранить невозможно, поднимутся новые, но их этажность и внешний вид не должны менять исторически сложившуюся панораму улиц и самого города.
С каждым годом в Осташков станет приезжать все больше и больше людей, и не надо бояться того, что кому-то на Селигере не хватит места, кто-то не найдет тут для себя желанной тишины или укромного уголка, где можно поставить палатку, порыбачить или побродить по лесу. Но слишком нежен и чист Селигер, очень уж легко обидеть его, осквернить... Даже в старое время, век назад, осташи в городе на столбах делали такие надписи:
«Кто нарушает правила, установленные для общего блага, тот есть общий враг всех»22. И что греха таить, такие люди есть и поныне. Необходимы самые действенные меры по охране природы озера. Таким мероприятием должна стать организация национального парка-заповедника на озере Селигер, разработка проекта перспективного развития селигерской зоны. Но какие бы законы ни издавались, какие бы проекты ни разрабатывались, они не способны в полной мере обеспечить сохранность природного богатства без того, чтобы каждый житель, каждый приезжающий сюда помнил — богатство и красоту озера природа творила веками, а разрушить их можно в один миг. Пользуясь тем, что дает Селигер сегодня, надо постоянно помнить — после сюда придут твои дети, твои внуки, и они получат то, что ты сумел для них сохранить и уберечь. Ради этого стоит отказаться от минутной прихоти погубить дерево, нарвать охапку цветов, добыть как можно больше рыбы, ухватить как можно больше лесных даров. Живя на берегу, в лесу, на озерных протоках, помни — вслед за тобой сюда придут люди. И, конечно, самая большая ответственность за будущее озера ложится на тех, кому поручено проектировать и строить по его берегам. Свою творческую фантазию, свои порывы надо постоянно соразмерять с тем, что дала природа — самое прекрасное творение на нашей планете Земля.
Селигер — щедрый и гостеприимный хозяин. Осмотреть его владения не хватит никакого отпуска. Но, приезжая сюда, не торопитесь поскорее вырваться на просторы озера. Всегда бывает обидно за тех, кто прямо с вокзала спешит на пристань, спешит побыстрее уехать из города. В Осташкове надо пожить не день и не два, а хотя бы неделю. Ежедневно бывать на улицах, уходить на Житный остров и дальше на Кличен, вновь и вновь возвращаться в город на пристань, туда, где лежат перевернутые днищами вверх лодки. Их надо потрогать, чтобы почувствовать тепло крутых просмоленных бортов, непременно посидеть на береговых скамейках, послушать шум теплоходов, однообразную воркотню лодочных моторов, крики чаек и лопотание озерных волн. А еще лучше встать рано-рано, когда солнце только покажется над Селигером. В это время поезд, привозящий туристов, еще где-то далеко в пути, теплоходы спят, приткнувшись к пристани, и можно встретить только старого деда, по вековой привычке поднявшегося к утренней рыбалке. Шаги по асфальту в эти часы звучат особенно громко. На перекрестке надо непременно остановиться и посмотреть, как улицы разбежались на четыре стороны. Утром они покажутся особенно прямыми. Куда они уходят, где кончаются — не видно. Улицы тонут в туманной дымке, упираясь в озеро. Одна из них солнечной дорожкой продолжается дальше. Где-то протяжно загудит теплоход, пробуя с утра голос. С шумом прокатит пустой автобус. С озера набежит ветерок, и дорожки на воде не станет. Она рассыплется на прыгающие блики, и сделается немного грустно оттого, что она исчезла.

ПРИМЕЧАНИЯ
1 Русская Историческая библиотека. Памятники древнерусского канонического права, изд. 2-е, т.6, ч.1. Спб., 1908. (Приложения. Грамота № 24, стлб. 138. Греческий текст, стлб. 137.)
2 Соловьев С. М. История России с древнейших времен, т. 3—4, кн. II. М., 1970, с. 358.
3 Токмаков И. Ф. Город Осташков Тверской губернии и его уезд. — Сборник историко-статистических и археологических сведений. М., 1906, с. 16.
4 Карпова М. Г. Новые материалы об Осташковской крепости. — В кн.: Реставрация и исследования памятников культуры, вып. 2. М., 1982.
5 Там же, с.
6 Мроз Е. Художники Тверского края. — «Литературный альманах», № 1. Калинин, 1947, с. 130—134. (В дальнейшем: Мроз Е. Указ. соч.)
7 Тиц А. А. Русское каменное жилое зодчество XVII века. М., 1968, с. 221—222.
8Токмаков И. Ф. Указ. соч., с. 42.
9 ПСЗРИ, т. XIX, 1770—1774, № 13780.
10 ЦГИАЛ, ф. 1287, on. 39, ед. хр. 1037. Дело по выписке из ревизии Коллежского советника Юревича о наружном благоустройстве города Осташкова Тверской губернии. Началось февраля 1850 года.
11 Путешествие на Селигер Н. Озерецковского, члена Академии наук; Академии Российской, Стокгольмской, Медикохирургической; университетов: Московского и Харьковского; ученых обществ: Бернского, Лондонского, Берлинского, Варшавского, Економического в С. П. Б.; Главного училищ Правления и пр. Действительного Статского Советника и Кавалера. Спб., 1817, с. 145—147. (В дальнейшем: Озерецковский Н. Я. Указ. соч.)
12 Цит. по кн.: Токмаков И. Ф. Указ. соч., с. 313.
13Краткое руководство к гражданской архитектуре или зодчеству, издаваемое для училищ Российской империи по Высочайшему повелению. Спб., 1804. Предисловие.
14 Озерецковский Н. Я. Указ. соч., с. 145.
15 Слепцов В. Письма об Осташкове (Образец городского устройства в России). — Журн. «Современник», 1862, с. 51, 59. (В дальнейшем: Слепцов В. Указ. соч.)
16 ГАКО, ф. 160, on. 12, ед. хр. 500.
17 Историко-статистическое описание Тверской губернии, составленное В. Покровским, т. 1. Исторический очерк губернии, ее территории и народонаселения. Тверь, 1879, отд. 2, с. 142.
18 Слепцов В. Указ. соч., с. 74.
19 Успенский В. Описание Осташковского Знаменского житенного монастыря. Тверь, 1890, с. 8.
20Там же, с. 11.
21 Н.Р-в. (Рубцов). Очерк Осташкова. Памятная книжка Тверской губернии на 1863 год. Тверь, 1863, отд. 3, с. 121.
22Приставкин А. Птушенька. М., 1969, с. 105.