Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru)

01.01.2006

О смысле и перспективах развития архитектуроведения

Понятие, идея и смысл архитектуроведения.
 
Непредвзятый и честный анализ современной архитектурной мысли, в особенности отечественной, не может не признать, что здесь мы видим достаточно серьезный и глубокий кризис. Можно было бы привести множество примеров того недоверия к теории архитектуры, которое высказывается архитекторами-практиками. Это недоверие стало настолько привычным, что на него уже бессмысленно специально указывать. Время от времени в газетах и журналах, на совещаниях и симпозиумах произносятся соответствующие слова, но, поскольку, эффективность всех этих сетований крайне низка, то становится неловко ссылаться на этот факт и его в последнее время опускают как общеизвестный.
Признание слабости теории архитектуры исходит не только от "практиков", но и от самих "теоретиков". Доктор архитектуры Ю.П.Бочаров в свое время обозначил статус современной отечественной теории архитектуры формулой "стоящая на коленях"; однако с тех пор мало что изменилось. Постоянно слышатся призывы "поднять", "усилить", "реорганизовать" и т.д. работу в области теории архитектуры, однако почти все эти предложения страдают утопическим прекраснодушием и малой конкретностью. Тем временем продолжается размывание предметных границ архитектурной мысли с помощью внедрения в архитектурные исследования всякого рода смежных наук и дисциплин. Все еще продолжается ориентирование архитектурных исследований на решение "практически насущных, безотлагательных задач", хотя опыт не одного десятилетия показывает, что эти актуальные исследования малоэффективны и все дальше уводят архитектурную мысль от собственной профессиональной традиции.
Указывая на разрыв, образовавшийся между теорией архитектуры и архитектурной практикой, а также на внутренние разрывы между теорией, историей, педагогикой, критикой, публицистикой, - но никаких реальных шагов к преодолению этих разрывов не предпринимается.
Попытаемся установить некоторые причины такого положения дел, лежащие вне организационных вопросов, но уходящие в самую природу современной архитектурной мысли.
Прежде всего важно отметить, что вера в некую "теорию" архитектуры, которая смогла бы "решить" вопросы практики или подсказать практикам средства конкретного проектирования, во многом есть фундаментальный пережиток и анахронизм. Эта убежденность покоится на принятии такого образца теории как витрувианская нормативная компиляция или на совершенно критически заимствованного в архитектуре образца "теории" из области естественных или точных наук. Ни тот ни другой образец не соответствует ни современному состоянию, ни самой природе архитектуры.
Что касается теории архитектуры типа витрувианской или палладиевой, то сегодня ясно, что такого рода теории являются индивидуальный характер и не могут быть в качестве "всеобщих" предложены всем практикующим архитекторам. Такого рода теории, если они нужны практикам, то и разрабатываются самими практиками. Но даже такая теоретическая концепция будет предложена чистым теоретиком, вопрос в том, применять ее или не применять, считать адекватной или не считать, - всецело принадлежит свободной творческой воле каждого мастера архитектуры. В принципе таких "теорий" может быть сколь угодно много. С тех пор как мы начали отказываться от неукоснительного единообразия в творчестве, мы можем открыто говорить о плюрализме таких теоретических концепций и стоящих за ними образных, художественных "миров" архитектуры. Ясно, что попытка навязать такой теоретический мир архитектурных образов кому-либо абсолютно нереальна. Правда, это было понято уже несколько десятилетий тому назад. Вывод, который был сделан из этого наблюдения, однако, состоял в том, что теория архитектуры должна сосредоточиться на "наиболее общих" "фундаментальных" проблемах, то есть на место теории витрувианского типа пытаются поставить какую-либо теорию "научного" типа, вроде физической, математической, лингвистической или биологической. Эффект этих теоретических предприятий остается столь же малым, так как по сути дела все эти теоретические разработки так и не вышли за рамки творческих концепций, они лишь подаются в виде схем, формул и общих рассуждений, приобретая таким образом наукообразный вид. Практически же они далеки от науки, не имеют ничего общего с научной методологией, но лишь используют те или иные научные знания, по сути дела оставаясь творческими концепциями и предложениями, которые можно было бы применить на практике, если бы это брались те люди, которые их разрабатывали. Но это, как правило, не происходит по двум причинам. Во-первых, существующая система организации деятельности, призывая на словах сочетать науку и практику, на деле всячески препятствует такому соединению, в частности, ограничивая возможность работы одного и того же человека и в сфере проектирования и в сфере теории или педагогики. Во-вторых, будучи ориентированными на теорию, все эти концепции оказываются частичными и недостаточными для воплощения в проектировании.
Какой же выход из этого тупикового положения мы видим?
Для того чтобы обрисовать этот выход, мы должны сделать ряд предварительных допущений и принять некоторые общие положения. Первое, и, пожалуй, главное состоит в том, что современная архитектурная мысль продолжает развивать свои интеллектуальные средства: процесс интеллектуализации и "теоретизации" архитектуры в принципе продолжается, и нет смысла сворачивать его в пользу каких-либо чисто интуитивных или ремесленных способов, хотя эти способы имеют столько же прав на дальнейшее развитие, как и научные и теоретические методы. Они не исключают, но органически дополняют друг друга.
Второе положение состоит в том, что сама архитектурная мысль сегодня строится как множественная, многоуровневая система, включающая множество индивидуальных суб-организмов архитектурной мысли в виде концепций, методов, подходов, течений, движений и т.п., которые находятся в активных отношениях друг к другу и часто противоречат друг другу. Однако нет никакого резона снимать эти противоречия, выравнивать их и формировать некую единую концептуальную базу проектирования. Требуется, напротив  увеличивать это разнообразие и углублять каждую из имеющихся концепций. Основные усилия должны быть направлены на расширение разнообразия и углубление логической, творческой, культурной значимости каждой из них.
Третье. Историческое развитие архитектурной мысли есть безусловный факт, но оно не означает, что все предшествующие идеи и концепции по мере возникновения новых идей становятся устаревшими и ненужными. Напротив, увеличение количества архитектурных и художественных идей придает и предшествующим концепциям новый смысл. Правда, часть этих идей теряет всеобщность, а порой и утопический характер. Зато они обретают новое конкретное историческое и творческое содержание, которое нуждается в критической переоценке и подновлении, использования в новых условиях, а не отбрасывания.
Четвертое. Вообще всякий нигилизм в области архитектурной мысли доказал свою ущербность. Отрицать значимость прошлых концепций столь же бессмысленно, как и отрицать эффективность тех или иных новых научных или художественных идей, которые рождаются вне архитектуры. Но признание этих идей не должно носить характера некритического доверия к ним как ко всеобщей панацее. К сожалению, нигилизм к истории архитектурной мысли, как правило, сопряжен с некритической верой в любое новое идейное движение, когда, опираясь, на безусловное доверие к одной идее или концепции, торопятся перечеркнуть все иные идеи и концепции. В итоге - постоянное обеднение, выхолащивание, вымывание смыслов в самой архитектурной мысли, оскудение ее форм и методов.
Мы предлагаем принять концепцию "архитектуроведения" в связи с этим не как какую-то новую панацею, призванную отменить или заменить некие пошлые формы или иные подходы. Напротив - в нашем понимании архитектуроведение как раз и должно противостоять всем этим исключающим и частичным подходам, ориентируясь на включение всего многообразия продуктов архитектурной (и отчасти внеархитектурной) мысли в лоно архитектурной культуры, содействовать ее неуклонному обогащению, накоплению и сохранению в ней всего, что достигнуто в этой области, и охранять возможность самых неожиданных нововведений в ее области от разного рода критических "запретов" или "принципиальных отказов".
В этом отношении архитектуроведение несколько отличается от литературоведения, искусствоведения, науковедения - совпадая с ними по терминологической форме. Архитектуроведение, подобно всем указанным областям науки, берет на себя обязательство по изучению, интерпретации, критике разных исторических фактов и образований, но в силу специфики архитектуры оно сохраняет при этом статус некоей непосредственно входящей в область творческого самосознания дисциплины, берет на себя ответственность за развитие профессии, в то время как в других областях все эти "ведения" претендуют скорее только на историографические функции. Это объясняется чисто исторически. Например, в области науки "науковедение" не совпадает с "философией науки", так как у этих областей знания свои исторически сформировавшиеся сферы. Но в архитектуре мы практически не имеем еще "философии архитектуры", и потому забота о развитии этой области вынужденно попадает в число задач архитектуроведения. В литературоведении имеется весьма развитая сфера поэтики, в том числе новейшей ее формы - структурной поэтики. Архитектуроведение стоит перед задачей формирования аналогичных "поэтик" в рамках "архитектурной мысли" как таковой.
В науке и философии, не говоря уже о литературе, достаточно хорошо организована служба хранения и издания всех значащих для истории этих областей источников. В архитектуре - это запущенная область, и сегодня нужны специальные усилия и обоснованные доводы в пользу широкого развития информационных систем, библиографического обслуживания, издания справочной и энциклопедической литературы, издания классиков, хрестоматий, пособий и т.п.
В настоящее время в зарубежном архитектуроведении в этом направлении делается немало. Издаются многотомные собрания трудов всех выдающихся архитекторов, документы и материалы о деятельности архитектурных школ, группировок, документы развития архитектурной мысли разных стран, городов, регионов, хрестоматии архитектурной критики, хронологические указатели, каталоги выставок архитектуры с развитым научным аппаратом и т.п. Во всех этих областях западные страны намного обогнали нас, хотя и так сделано еще далеко не все, что возможно.
Современный этап развития интеллектуальной техники позволяет всю эту работу поставить на совершенно новый уровень благодаря развитию электронных машин и запоминающих устройств, систем поиска и обработки как вербальной, так и графической информации. Возникает возможность хранения и получения по мере надобности любых фактов и материалов: биографических и статистических данных, графической информации: проектов, чертежей, фото- и кинодокументов, текстов - как опубликованных, так и не опубликованных, но хранящихся в архивах. Все эти данные и материалы - не что иное как материализованная архитектурная мысль. Поэтому можно сказать, что мы сегодня переживаем принципиальную революцию понимания способов существования и исторической преемственности в развитии архитектурной и художественной мысли. Если ранее мы представляли себе этот процесс в гегелевских категориях снятия, как бы подтверждавшихся опытом науки и техники, при котором все историческое богатство, утрачиваясь, сохранялось в современном состоянии мысли, в "святом" виде, то сейчас мы имеем возможность, не урезая возможностей этого "снятого" воспроизведения, хранить максимальное количество идей, фактов, концепций в их непосредственной, исторически "натуральной" форме, при этом подвергнув их такой инвентаризации и систематизации, что эти факты и идеи могут быть легко получены любым человеком и включены в процесс формирования новых идей и замыслов, что ранее было абсолютно неосуществимо по техническим причинам.
Таким образом, переход к предлагаемым нами программам архитектуроведения мотивирован не только критической оценкой современного состояния теории архитектуры, истории и критики, но и изменением самой "парадигмы", самого способа понимания задач и целей архитектурных исследований, изменением способа видения самой архитектурной мысли, не отрицающей прежних способов, но резко расширяющих диапазон соответствующих форм и методов. 
Предлагая программу "архитектуроведения", мы намерены использовать все достижения соответствующих областей науковедения, литературоведения, однако при этом речь идет не о механическом заимствовании термина и методов, а о сознательном построении области исследований, расширяющим наши представления о способах и формах бытия и развития архитектурной мысли и архитектурной деятельности.
Предлагая эту программу, мы опираемся и на внутриархитектурные идеи и концепции, в том числе на понятие "архитектурологии", предложенное французским теоретиком архитектуры Филиппом Будоном, который первым, насколько нам известно, противопоставил архитектурные концепции общей "архитектурологии" как науке о развитии архитектурной мысли. Принимая эту концепцию, мы только подчеркиваем, что для того, чтобы изучать "развитие архитектурной мысли", нужно ясно представить себе все те формы, в которых она отпечатывается и воплощается. И важно подчеркнуть, что архитектурная мысль воплощается не только в архитектурных сооружениях: зданиях, планировочных структурах и т.п., но и в проектах, рисунках, текстах, критике, художественном воспроизведении архитектуры и т.п. Подчеркнем - здесь нет ни малейшей попытки исключить сами архитектурные произведения из области развития архитектурной мысли и такая трактовка наших замыслов противоречит им в самой основе. Речь идет о том, чтобы расширить все возможные способы фиксации этих сооружений и опыт восприятия этих произведений иными документами, в том числе и документами, в которых фиксируется опыт восприятия, переживания оценки этих произведений. Ведь архитектурные произведения крайне многоплановы и многомерны, их качества не умещаются ни в один из способов их документального описания. Имея дело с реальными произведениями, независимо от нашей воли, мы имеем дело со множеством их критических интерпретаций и оценок - будь то опыт самого автора или опыт, документально зафиксированный во вторичных текстах - и этот фундаментальный факт нельзя игнорировать, ссылаясь на "реальные" объекты или сооружения.
Вот почему архитектуроведение есть не только история или теория архитектуры, не только историография архитектурной мысли, но и прежде всего тщательная фиксация и проблематизация архитектурной мысли, тщательное хранение, систематизация, организация разнородных свидетельств этой мысли, как в ее утвердительных, так и в ее отрицательных или вопросительных формах, как в ее символах веры, так и в ее сомнениях, как в ее собственных формулировках, так и в том, что она более или менее плодотворно заимствует.
Плюрализм так понимаемой архитектурной мысли непосредственно противостоит не только догматизму, но и монизму бюрократического понимания архитектурной мысли как мысли прежде всего одноголосой, как мысли со строгой иерархией заслуживающих и не заслуживающих внимания голосов. Иерархический и бюрократический порядок толкает на селекцию идей уже в самом материале и не может допустить органической возможности сосуществования всех составляющих архитектурной мысли. Таким образом, архитектуроведение в самих своих основаниях отказывается от моноцентризма и предполагает не просто плюрализм идей, но и их децентрализацию. Периферийные идеи оказываются в историческом контексте не менее важными, чем центральные.

"Ноосферическая" перспектива архитектуроведения.

Мы можем указать и другой аспект архитектуроведческой программы, тесно связанный с современными научными и политическими идеями. Речь идет о "ноосферической" перспективе архитектуроведения, в которой сама архитектура и архитектурная мысль приобретает, так сказать, "геологическое" обоснование.
Ноосферическая перспектива архитектуроведческой программы может быть противопоставлена обычной науковедческой или исторической точке зрения. Если последние имеют в виду важность множества конструктивных и творческих идей, получивших развитие в сфере профессии как ракурс практики, теории и исторического знания, то ноосферическая перспектива рассматривает самое бытие архитектуры как факт развития знания и духовной деятельности.
Мы по привычке не задумываемся над смыслом слов, относящих архитектуру к области второй природы, а вместе с тем именно в этом отнесении скрыты огромные и еще не исследованные особенности архитектуры. Двойственность архитектуры, столь часто почти механически фиксируемая теоретиками, на самом деле оказывается в каком-то смысле относительной. Эта двойственность ведь состоит, в частности, и в том, что архитектура является одновременно продуктом и материального производства, и материальной культуры - это определенным образом оформленное вещество и пространство литосферы, каменной оболочки земли. Но в то же самое время это и отпечаток человеческой мысли, языка, речи, духовной культуры, которая, в конечном счете, и предписывает те или иные архитектурные формы. Так что архитектура может быть понята как явление, лежащее на стыке сфер знания, духа и материальной природы. Согласно учению В.И.Вернадского, область знания и духа - есть одна из сфер планетарной структуры - ноосфера, надстраивающаяся над биосферой. Так что архитектура оказывается как бы осью, пронизывающей геологические слои планеты: литосферу, биосферу, и ноосферу. В этом отношении архитектура принципиально не отличается от прочих продуктов овеществления духа в вещах или знаках. Такова же письменность, искусство, всякого рода магнитозаписи, техника и т.п. Конечно, у архитектуры есть при этом своя специфика, но чтобы полнее и глубже эту специфику постигнуть, необходимо предварительно положить архитектуру в один типологический ряд организованностей, имеющих, так сказать, двойную природу. Это тем более важно для архитектуры, что она, обуславливая строительную деятельность и то, что можно было бы вслед за А.Косинским назвать "тектосферой", участвует в реальных геологических процессах земной поверхности. Но законы этих геологических преобразований только в значительной мере принадлежат самой геосфере. Здесь действуют законы развития мысли, языков, знаков, то есть духовной культуры, воплощаемой и в виде тех или иных технологий (строительного производства, транспорта и связи и т.п.) и в виде символических структур анотропогенной среды. Механика этих процессов нами пока что еще не изучена и относительно нее нет даже предварительных гипотез. В тех исторических работах, в которых рассматривается архитектура и материальная культура, мы имеем дело как правило с доминированием социально-деятельностных или даже экономико-политических представлений. Методология этих исторических трудов предъявляет к нам развитие архитектуры как своего рода "надстройку" над базисными процессами формирования социальных и экономических систем, отражающую существенные стороны этих систем. При этом теряется непрерывность сред, градостроительных структур и профессиональной деятельности. Вместе с тем история и самый практический опыт обнаруживает, что эти непрерывные связи крайне важны: новые фазы развития профессии впитывают ее исторический опыт. Ведь всем ясно, что структура Москвы 1988 г. явно хранит следы Москвы средневековой, а профессиональное мышление архитекторов все еще используется категориями, которые Витрувий заимствовал у своих греческих предшественников.
Исходя из этого, мы могли бы сказать, что архитектура по своей природе отнюдь не двойственна (в категории "двоякой породы" слышны отзвуки метафизической диалектики), но многоприродна и в то же время органически едина: она, если можно так сказать", - "прозрачна". Архитектурные формы являются отпечатком мысли, культуры, общественных отношений, и в то же время - они природные, экологические, кристаллические и пр. Архитектурные формы выражают не столько единство, сколько вечную борьбу и конфликты образующих их уровней природы: физической, биологической, социальной, духовной и пр. Эти конфликты носят уникальный характер, поскольку в них сталкиваются организованности принципиально различных уровней, нарушая Их структуры отличаются и от структур символических, всякого рода письменностей, и от машин и орудий, хотя в последних также сталкиваются эти организованности. Обычно рассмотрение систем не предполагает анализа конфликта ее уровневых организованностей, так как считается, что все вышележащие организованности обладают структурами, лежавшими в границах спектра разрешающих способностей реализации организованностей, которые лежат ниже. В архитектуре это тоже обычно так, однако в ряде случаев мы видим конфликт, вроде разрушения готических соборов в Х11 в. вследствие неучтенности величины распора арок сводов. Такого рода конфликт - обычное для техники явление, но если мы учтем ценностный характер формальных намерений зодчих, то здесь возникает новый аспект: например, выражение свойств материала в форме архитектуры - есть не известный самой технике ценностный момент, имеющий рефлексивную структуру.
Возьмем, например, идею минимального жилища. С одной стороны, в ней выражена демократическая идея обеспечения максимума нуждающихся в минимальном комфорте, с другой, здесь не учитывается такой слой психологии человека, как традиции, чувство собственного достоинства, индивидуализм и т.п.
Иными словами, в архитектуре, в отличие от техники, целевые функции существуют в нескольких слоях организованности архитектурной системы, а не только в одном, результирующем. В этом отношении промышленный дизайн приближается к архитектуре, хотя до сих пор в нем не учитывались такие моменты, как свойства природного ландшафта, культ места, уникальность изделия, зависимость эстетического эффекта от погоды и освещения и т.п., свойства, обогащающие архитектуру по сравнению с дизайном.
В итоге можно сказать, что в архитектуре мы видим весьма уникальный сплав разных организованностей мысли, деятельности, поведения, сохраняющий независимость целеполагания на разных уровнях и всякий раз устанавливающий иные иерархии субординации целей и средств. Техника в архитектуре постоянно из области целей переходит в область средств и наоборот, что делает архитектуру резко отличной от машиностроения несмотря на то, что ряд рационалистических доктрин эту рефлексивную диалектику склонен игнорировать.
Интеллектуализация архитектуры, идущая через посредство все большей вербализации архитектурного мышления, привносит в нее все новые и новые формы организованности сознания и, косвенно - через посредство науки - новые типы рефлексии материально-биологических субстратов архитектуры. Тем самым усложняется рефлексивная структура архитектурной системы. Имеющиеся в истории парадигмы архитектурной теории стремились эту сложность редуцировать для упрощения оперативных функций теории. Таким образом постоянно терялись из виду подлинная, немифологическая природа архитектурных форм. В ХХ столетии наметился обратный ход - к усложнению и суммированию многообразных парадигм интерпретации этих форм, приводящих к неоперабельности теории. Теория, запутываясь в собственных истоках и выводах, окончательно теряет связь с практикой. Архитектуроведение и стремится снять этот исторический разрыв: соединить рефлексивные, познавательные ценностные и технические структуры архитектурного знания и архитектурных представлений, то есть восстановить сопряженность истин и ценностных моментов архитектуры как единого, целостного феномена. Именно в связи с этим она должна порвать с тенденциями бессистемного умножения постоянно оттесняющих друг друга разного рода интеллектуальных схем и возможных парадигм интерпретации другой. Иными словами, перед архитектуроведением стоит задача выдвижения новой парадигмы интеллектуального освоения архитектуру, снимающей прежние формы такого освоения в виде профессиональных теорий, научных знаний и философских интерпретаций.

Интеграция и коммуникативная идентификация архитектурной мысли.

С этой точки зрения интеграция внутриархитектурных школ, концепций и направлений и включение архитектурной мысли в более широкий контекст культуры представляется единой задачей, решение которой и требует нового парадигматического основания. Попытаемся наметить основные конститутивные черты этой парадигмы.
1. Неиерархированность в масштабах целого, или плюрализм возможных иерархий.
Все знания и представления образуют своего рода поле, точнее - рельеф, не имеющий единой иерархической субординации, но способный быть иерархически организованным по разному, с различных точек зрения. Это не значит, что каждый идейный центр этого поля в действительности обладает способностью подчинить себе весь наличный материал знаний и представлений (такая возможность только допускается в качестве гипотезы). Реальные структуры и системы в этом поле могут отличатся друг от друга как областями охватываемого ими материала, так и способностью организовать его в иерархическом виде.
2. Проницаемость границ областей знаний и представлений, то есть возможность наложения этих областей на другие, образует своего рода слоистые суперпозиции областей, которые-то и образуют рельеф данного поля знаний и представлений.
Наслоения разных областей при этом могут иметь более или менее механический характер парадигмального совмещения или же характер срастания в новые органические гибридные комплексы. Пример - архитектурная семиотика и лингвистика - отчасти параллельное, отчасти гибридное образование. То же можно сказать об архитектурной акустике, климатологии, теории архитектурных конструкций и пр.
Трудность здесь состоит в различии параллельного существования знаний и представлений, лишь проецируемых друг на друга и уже сросшихся в новые органические комплексы.
Параллельные структуры дает возможность для интерпретирующей рефлексии. Теоретическое конструирование новых единиц форморазличения или формообразования образует нормативную гибридную область. Проблема в том, что гибридизация не уничтожает возможности параллельного существования и эти формы сосуществования и срастания значений и представлений необходимо различать.
Указанные образования находится в историческом движении, они возникают, развиваются, омертвевают, оживают. Вместе с тем живая архитектурная мысль либо движется по уже созданным ноосферой инфраструктурам, либо трудится над образованием новых, причем этот процесс имеет довольно широкий диапазон временных масштабов, от несоизмеримых с движением мысли, до синхронизированных с ней.
3. Распространение принципов или парадигм по областям архитектурных знаний и представлений может, вследствие этого иметь как деперсонализированный, так и персональный характер. Мы можем иметь дело с историческими парадигмами анонимного и персонального типа.
В любом случае эти парадигмы имеют инфраструктурный характер. Это значит, что каждая парадигма есть своего рода сеть, скорее всего - иерархическая, связывающая некоторые области знаний и представлений. Эта сеть строится из системы категорий и обобщенных схем, которые способны быть основой интерпретации элементов знаний из указанных областей. Эти инфраструктуры служат целям интеграции знаний и представлений, но в силу их частичности и интеграции имеют частный характер, некоторые области остаются неохваченными. И такова природа всяких до-архитектуроведческих парадигм.
В этом-то и отличие архитектуроведения, что оно ставит перед собой задачу всеобщей коммуникации, хотя и ценой отказа от иерархирования материала.
Если уподобить частные концепции парадигме власти, то они могут предстать как некие империи, в то время как архитектуроведение в целом - это служба коммуникации, интегрирующая все без исключения области и сфера наподобие железнодорожной или телефонной сети, точнее говоря, наподобие информационной сети. Интеграция сферы архитектуры в пределах архитектуроведения состоит в обслуживании архитектурного мышления, оказания ему коммуникативной помощи в постоянной службе коммуникации. Вместо категорических определений, которые, ранее, в локальных парадигмах играли роль пограничников, здесь действуют своего рода "общества дружбы и сотрудничества" между областями, имеющими между собой предметную или ценностную границу. Здесь составляются языки и способы перевода содержаний, устанавливаются градиенты и т.п.
Для интеграции профессии это означает, что служба архитектуроведения дает в руки каждому профессионалу, рассматриваемому как мыслитель, своего рода карту и путеводитель по всей области его профессиональных интересов и сопровождающий их список рекомендаций, касающийся способа преодоления границ, передвижения и организации своих собственных иерархированных инфраструктур, то есть индивидуальных систем интеграции на том же поле материала.
Таким образом, каждый субъект архитектурного мышления (творческого поиска в области теории, истории или проектирования) может решать с помощью архитектуроведения две задачи: самоидентификации и коммуникации. Идентификация будет состоять в оппозициях принятых субъектом схем и ценностей иным схемам и ценностям на этом плацдарме идей, а коммуникация - либо в соотношении с другими, либо в заимствовании (рефлексивном, интерпретированном или гибридизирующем).
Тем самым каждый акт мышления в принципе налагает свой новый слой на рельеф области архитектурных знаний и представлений, если не желает сохранять абсолютный традиционализм и не принимает некий ранее выработанный парадигматический рисунок. В последнем случае мыслитель отождествляется с ранее действовавшим субъектом архитектурной мысли. Разумеется, частичная идентификация - нормальный процесс, только в виде исключений мы можем наблюдать стопроцентную тождественность или столь же полное отличие от иных парадигм.
Если полное отождествление дает нам мифологический конформизм, а полное неотождествление - радикальный критицизм, то промежуточные случаи - либо творческий, либо исследовательский компромисс. Важно, что таким образом наглядно демонстрируется органичность вхождения критики, исследований и проектного творчества в единую систему координат движения архитектурной мысли.
Особое внимание следует уделить всякого рода границам на этом ноосферическом рельефе. Процессы, проходящие на границах, следует отнести к наиболее ценным с точки зрения инноваций с одной стороны, и культурной коммуникации, с другой. Выход за границы есть инновация, поскольку этот выход осуществляется впервые, но он же есть и коммуникация, поскольку он соединяет ранее различные участки ноосферы.
Такое представление позволяет по-новому понять различия и общие свойства теории архитектуры, истории архитектуры, археологии, средового подхода и пр. С точки зрения ноосферической перспективы всякая реальная среда есть отложения актов средообразующей деятельности, в том числе архитектурного проектирования, строительства, обживания, но в некоторой мере и геологических процессов и даже катаклизмов. Мы видим, как в социосфере, в литосфере, в биосфере идут процессы, организованные на разных уровнях и приводящие к контаминации, трансформации, гибридизации форм, традиций, экосистем, культур и т.п.
Степень свободы этих процессов выше, чем процессов в литосфере или атмосфере, и оставляемые ими образования могут отражать конфликтность некогда вступивших в контакт организованностей. Это относится прежде всего к новым структурам. С течением времени резкие  конфликты, откладывающиеся в виде средовых разрывов и контрастов, могут заиливаться, точнее - заполняться теми или иными средостениями, увеличивая степень непрерывности (континуитет) среды. Таким образом, среда как историческое образование может в разных своих горизонтах иметь разный возраст и в их средах мы наблюдаем массу контрастов и конфликтов сред. Старые поселения, также, как поселения аборигенов островных цивилизаций, имеют значительно "заиленные" плавные континуальные среды, здесь рельеф ровнее и контрасты меньше.
Нечто аналогичное имеет место и в самой ноосфере, сфере знаний и представлений. Здесь в наиболее молодых областях велик феномен десинхронности - соседства разновременных, гетерохронных образований, со временем эти контрасты сглаживаются и системы знаний обретают временную проницаемость друг для друга.
Пример - новая живопись в 1910-х годах, когда на одной и той же выставке сталкивались своего рода геологические эпохи понимания искусства. Сегодня эти контрасты сглаживаются культурологической рефлексией. Этот процесс имеет и антропологический смысл, в частности - нравственный. Ноосферические и средовые контрасты ведут к обострению социальных конфликтов. Поэтому можно сказать, что для революции наиболее опасны ситуации, возникающие в молодых социумах, складывающихся на традиционной почве, таких, как, например, Англия ХVII в. или Россия ХIХ столетия. Непонимание - дискоммуникация в социальной среде, неравенство, в том числе и имущественное, но также и культурное, интеллектуальное, создает весьма сильные конфликты.
Новая архитектура - одна из областей, создающая подобные конфликты, которые сегодня, как мы знаем, приобретают политическую окраску, а кое-где и шовинистический оттенок. Все это следствие новаторских акций на почве традиции, вызывающих своего рода сдвиги в ноосфере, дрейфы и смещения ее континентов, образующих гибридные структуры, наделенные огромными энергетическими ресурсами, способностью к быстрому росту и экспансии.
То, что происходит в урбосфере - так называемые раковые опухоли новых видов застройки - имеет параллели и в мире идей. Ярчайший пример - мода, охватывающая с эпидемической скоростью огромные массивы населения и, как мы знаем, этот процесс чреват конфликтами, например, конфликтами поколений. Но и в сфере науки и искусства мы видим нечто подобное моде: эпидемическое распространение новых стилей или новых концепций (к числу последних относятся информационные и семиотические).

Генезис архитектуроведения


Рассматривая проблему генезиса архитектуроведения, мы можем использовать идеи, намеченные выше. С ноосферической точки зрения в генезисе архитектуроведения ясно видно три кардинальных процесса: нормирование архитектурной деятельности внутри профессии и рефлексивное освоение архитектуры извне, другими областями деятельности и знания. Прежде всего - законодательством, во-вторых, инженерно-техническим знанием, строительством, военным делом, далее уже рефлексивными науками: историей, философией, естествознанием и пр.
Третий процесс - взаимодействия или рефлексивная гибридизация первых двух процессов: попытки упорядочения архитектурной деятельности изнутри, преследуя цель ее культурного и социального вписывания в общекультурный контекст, обращаются ко всем опытам рефлексивного освоения архитектуры извне. Иными словами, архитекторы и теоретики архитектуры включают в корпус собственно архитектурных знаний и представлений внепрофессиональные продукты деятельности и мышления: машины, измерительную и иную технику, идеи и концепции и пр. В качестве порождающего архитектуроведения механизма с самого начала выступает коммуникация, в ходе которой так или иначе осуществляется идентификация архитектуры и архитектуроведения.
В основе этих процессов лежит язык, причем важную роль играет общность языков разных предметных сфер деятельности, в особенности обыденный язык и настраивающиеся над ним предметно-профессиональные языки, не теряющие до поры до времени своей прозрачности для посторонних вследствие своей метафоричности. Особое место занимает язык математики, в котором также можно выделить своего рода обыденный слой универсальных измерений и счетных операций и более специальные предметные комплексы понятий и категорий. Немалую роль в освоении этих процессов играет внешняя социальная коммуникация и контроль. Не важно, добровольно или не добровольно взялся Витрувий за составление компилятивного свода принципов архитектуры, предназначенного для дилетантов. Важно, что потребность в такого рода коммуникативном руководстве послужила причиной составления действительного всеобъемлющего по тогдашним понятиям труда и что именно он как достаточно адекватный профессиональным потребностям лег в основу всех дальнейших теоретических трактов.
В дальнейшем формирование и фиксация архитектурной мысли подвергались воздействию условий как случайных, так и глубоко закономерных. На смену цеховому обособлению приходит сближение цеховой деятельности под знаком "новой науки" в эпоху Ренессанса, начинается рефлексия средневековых принципов архитектурной деятельности с точки зрения античной эпохи, философии, математики. Возникает личность как интегрирующая сила в профессиональной культуре, возникают новые школы. Академии способствуют не только формализации знаний, но и активному обмену идеями между разными их областями.
В дальнейшем авторитет университетской науки приводит к рецепции философских и исторических систем (гегелевской, например), в корпус профессиональной культуры. Девятнадцатый век наполняет архитектуроведение историческим и этнографическим материалом, археологическими методами. Рационализм и инженерные науки вносят в архитектуроведение натурализм нового толка, возникают позитивистские теории архитектуры.
Наконец, в русле позднего романтизма возникают новые науки о духе, рефлексия символических структур культуры, марксистская концепция превращенных форм; архитектурное знание впитывает дух релятивизма и глубокого историзма.
Параллельно усиливается индивидуалистический момент в архитектурном творчестве, индивидуализируются прежде всего представления, мотивы и образы, но через них и знаний, комплексы идей, индивидуальные концептуальные конструкции начинают играть роль новых интеграторов в профессии.
Двадцатый век отчасти можно считать веком невиданного прогресса в развитии архитектурных знаний и представлений, отчасти веком методологической реакции. Вновь появляются мифы и легенды, релятивизм вытесняется авангардистским абсолютизмом. Возникают проектные архитектурные утопии; в сферу архитектурного знания проникают те же методы конструирования проектных концепций, что действуют и в самом проектировании. В частности, к ним относятся "проектные" декларации, объявляющие новые принципы архитектурной деятельности. Во второй половине XX в. такие декларации сходят на нет, но зато выдвигаются программы или требования к составлению программ реорганизации всего массива архитектурных знаний на новых методологических основаниях, в чем также можно видеть проникновение проектных методов в самое дело архитектурной мысли.
Постепенно множество ранее независимых архитектурных текстов, принадлежащих разным архитектуроведческим и литературным жанрам, образует новое поле материала, которое нужно учитывать в архитектуроведении в неменьшей степени, чем трактаты: некрологи, жизнеописания и биографии, рецензии критиков, обзоры, книги, исторические, этнографические и археологические исследования, фотодокументы, периодику, объявления и решения разного рода комитетов, жюри, международных союзов, обществ, кафедр и т.п., декларации, художественные произведения, в которых освещается с той или иной точки зрения архитектура, в том числе живопись, графика, фотография, кино, видеозапись и бесконечная продукция массовых коммуникаций, прежде всего открытки с видами архитектуры, альбомы, путеводители, популярные руководства, разделы энциклопедий и справочников, эстетические трактаты, учебники по общей истории и истории искусства, строительные правила и руководства и т.п.
Некоторые проблемы теории и методологии современного архитектуроведения.


Макроструктуры архитектурной мысли. Бросается в глаза многообразие макроструктур архитектурной мысли, различия, несовместимость и противоречия которых ставят сегодняшнюю мысль перед рядом серьезных проблем. К макроструктурам архитектурной мысли мы относим:
предметные структуры архитектурной мысли;
школы, концепции, течения, стили;
личностные, национальные, прочие исторические организованности архитектурной мысли.
Предметные структуры во многом подобны предметным организованностям научного знания и часто заимствуют эти организованности в качестве парадигм. к таковым относятся, например, геометрия, социология, лингвистика и семиотика, психология, геология, археология, этнография и т.п. Конечно в числе названных предметных структур есть и полипредметные образования (археология, этнография), но сейчас нам важно скорее зафиксировать основную идею, чем углубляться в детальный предметологический анализ. В самой теории архитектуры мы также видим ряд предметных или квазипредметных организованностей: теорию пропорций, теорию архитектурной композиции, теорию функциональной организации пространства или такие нормативные предметные теории, как теорию ордерной системы, теорию архитектурного декора, теорию архитектурной перспективы и т.п.
Предметные структуры носят безличный характер, они возникают в процессе исторического генезиса знаний как результат гибридизации процессов анализа и синтеза, рефлексивного обособления разделов опыта и, как правило, паразитируют на соответствующих профессиональных общностях или социальных структурах. Возможно и противоположное - социальные структуры паразитируют на предметных, точнее, отпечатываются на социальных структурах. Поэтому взаимодействие предметных структур, иногда имеет характер взаимодействия социальных структур, в том числе - профессиональных, так как социально-предметные структуры часто институциализируются в профессии и консервируются, обрастая соответствующими социальными формами.
Задачи архитектуроведения состоят в вычленении и инвентаризации предметных организованностей знания, выяснении их генезиса и исторической судьбы, отношения к социальным организованностям и институциональным структурам. Затем возникает второй уровень проблем - выяснение структур самих предметных организованностей знания, их блоков и исторической динамики этих блоков, их роли во взаимодействии с другими предметными структурами, процессы консервации и стабилизации систем знания и т.п.
Микроструктуры архитектурной мысли. К микроструктурам мы относим:
языки архитектурных текстов: вербальные, графические, символические; в том числе, очевидно, имеет смысл рассматривать и сами языки архитектуры;
терминологию специальных текстов, категориально-понятийные структуры;
образцы, картины, представления и их системы (что смыкается с макроуровнем концепций), в частности, "топику" профессионального сознания и порождаемых культурой текстов;
методы, подходы, приемы, методологические структуры.
Естественно, что изучение языков архитектуроведения является одновременно и более широкой проблемой лингвистики и семиотики. Архитектуроведческий анализ здесь должен еще определи те границы своих интересов, в том числе обнаружить соотношение архитектурных исследований языка архитектуры в теории и истории архитектуры, с одной стороны, и исследований языков в теории и истории культуры, мифологии, поэтике, логике, семиотике и лингвистике, с другой.
Важно иметь в виду, лишь основной вектор архитектуроведческих интересов - влияние единиц микроструктурного масштаба (местами переходящих в макроструктуры) на системы профессионального мышления. Естественно, что в этом отношении архитектуроведческий анализ и стимулируется, и в равной степени сдерживается уровнем развития искусствоведения, науковедения, литературоведения и прочих гуманитарных дисциплин, в которых должны рассматриваться аналогичные вопросы топики культуры.
Что касается терминологии, то она надстраивается над лексическим анализом обыденного языка и исторической лексикой, так как предполагает историческое исследование изменения смысла терминов. Рассматриваемые в архитектуроведении термины имеют разную степень смысловой свободы или, напротив определенности в зависимости от тех генетических контекстов, в которых проходило их логическое становление. Как правило, это лексемы обыденного языка, перенесенные в профессиональный язык в качестве рабочих метафор и затем подвергшиеся теоретическому доопределению в рамках теоретических систем.
Значения слов и терминов определяется прежде всего эпистемологически и парадигматически, то есть их вхождением в те или иные исторические эпистемы (М.Фуко) или парадигмы (Т.Кун).
Сложнее дело обстоит с микроструктурами иконического типа: представлениями, картинами, образами. Тем не менее для архитектурного (как и для художественного) мышления - оперирование микроструктурными единицами типа "представлений" чрезвычайно существенно. Вероятно, именно здесь требуется в ближайшее время установить взаимодействие с семиотиками, способными развернуть интенсивные исследования иконических знаков и проблематику соотношения вербального и иконического мышления, которая уже начата в связи с проблемами нейропсихологии, но должна быть повернута лицом к профессиональной проблематике, а не ограничиваться антропологическими аспектами вопроса.
Что касается методов, приемов, операций мысли, взятых на уровне микроструктур, то здесь перед нами почти что белое поле для будущих исследований. С одной стороны, эти исследования сдерживаются недостаточным анализом упомянутых выше микроструктур вербального и иконического типа. С другой стороны, они как бы сливаются с процессуальными проблемами, которых мы коснемся ниже. Здесь заметим лишь, что подходы, операции, методические приемы, взятые на микроструктурном уровне, содержат в себе временную компоненту; однако она выступает в них как логическая конституента, не  превращаясь в подлинный процесс. Только агрегирование множества элементарных операций дает процесс с соответствующей ему свободой направленности. Что же касается элементарных операций микроуровня, то они не обладают этой свободой. К числу операций такого рода мы должны были бы отнести сопоставление, пересчет, считывание, развертку, обозначение (именование) идентификацию представления по имени и наоборот, поиск имени, масштабные преобразования и т.п. Значения этих микропроцессов в том, что именно они лежат в основе связи статических структур с процессами.
Микропроцессы развития архитектурной мысли. К микропроцессам развития архитектурной мысли мы относим такие процессы, которые в принципе несимметричны, необратимы, чем они и отличаются от вышерасмотренных операций. В их числе:
заимствование, филиация;
гибридизация, фузии, контаминации;
трансформации и синтезы, метафоры.
Заимствование - есть перенос структуры для значения из одной предметной или языковой области в другую. Заимствования и переносы не обязательно являются метафорами. Так, например, заимствование математических языков для описания морфологии архитектурных объектов не имеет метаморфического смысла. Но в некоторых случаях заимствования превращаются в метафоры, а именно тогда, когда это заимствование завершается рефлексивным опредмечиванием.
Гибридизация может быть классифицирована по своим конструктивным основаниям: склейка, наложение, схематическая интерпретация и т.п. Здесь же следует рассмотреть разного рода частичные или полные слияния (фузии) и контаминации, к которым относятся неконтролируемые переносы значений, или слияние предметных значений. В архитектуре наиболее яркий пример - тени или фрески на поверхности стен.
Трансформации и синтезы предполагают многоуровневые переносы и обмены значениями в структурах с более сложным строением. Они могут иметь место и на уровне микроструктур, но чаще всего относятся к макроструктурам и, соответственно, макропроцессам.
Макропроцессы архитектурной мысли. К макропроцессам, которые, в свою очередь, могут быть классифицированы по шкале масштабов организованностей мысли от мелкого до супермасштаба эпистем и парадигм, мы относим:
рефлексивную интеграцию и рефлексивное обособление;
органическое обособление, или индивидуализацию;
заимствование макроструктур, заражение, идеологическое ориентирование.
Рефлексивная интеграция и обособление яснее всего видны в процессах формирования предметов, когда ряд более мелких заимствований завершается формированием нового типа мыслительной деятельности, новым предметом, дисциплиной или их разделом, например, такими, как "функциональный анализ" или теория "плоских решеток в проектировании".
Органическое обособление - более сложный и громоздкий процесс, приводящий к формированию системы идей и методов типа "органической архитектуры" или "архитектурной бионики". Мы здесь не даем оценок таким процессам, они могут быть более или менее продуктивными, но лишь фиксируем методологическую схему процесса и его масштабный уровень, так как именно эти параметры образуют логико-методологический каркас архитектуроведения.
Заимствование идеологий, или заражение - сложный, неустойчивый процесс. Заражение, или заимствование макроструктуры есть начальная форма образований органической системы мысли, но если такой органической системы не возникает, то заимствование может оказаться поверхностным и неустойчивым. Заражение в таком случае приводит к внешним эффектам, а не к внутренней перестройке системы.
Здесь могут иметь место заимствования языка или терминов, внешнее подобие иной системе, но не трансформировать при этом своих внутренних структур. Таковы, например, попытки придать архитектурному знанию наукообразный характер путем неосознанного заимствования языков математики, графических и логических моделей и т.п.
В архитектурном творчестве аналогичны иконические заимствования стилевой эмблематики, модных форм, не меняющих фундаментальных принципов проектирования. Вероятно, можно выявить закономерность, согласно которой поверхностная трансформация внешнего вида архитектуры обычно сопровождается столь же поверхностной декоративной трансформацией языка теоретической и исторической литературы и наоборот.

 


Методологические аспекты и направления архитектуроведческих исследований и служб

Информационные исследования и службы. Необходимость прочной эмпирической и информационной базы для всех видов деятельности сегодня в сфере архитектуры уже не вызывает ни малейших сомнений если что-то и остается спорным, так только формы информационной и библиографической работы. В истории архитектуры, как показывают работы последнего времени, наметился поворот от изучения отдельных памятников к массивному охвату исследованием всех сооружений. Речь идет о том, чтобы не ограничиваться наперед известными "шедеврами" (оценки которых тоже меняются), но изучить все следы строительной и архитектурной деятельности, ранее не включавшиеся в кругозор историка.
Такой поворот связан прежде всего с разрушением нормативной концепции самой архитектуры, с девальвацией исторически ограниченных архитектурных норм и правил. Во-вторых, кругозор современного человека и архитектора в том числе обогатился массой объектов, описанных стараниями археологов и этнографов. Следовательно, речь идет не только о составлении типологических и региональных сводов памятников, охватывающих большее, чем ранее, количество сооружений, но и о включении в число объектов тех сооружений, которые ранее не попали бы в число релевантных описи и обмерам: хозяйственные постройки, временные и мобильные сооружения и утварь и пр. Строить знание о современной архитектуре сегодня предполагается на неисчислимых массивах анонимных и неанонимных объектов, пользоваться которыми позволяет только ЭВМ.
Современная техника приходит на помощь архитектору и архитектуроведу, предоставляя в его распоряжение кино- и фотодокументы, архивы и банки данных. Речь идет о всех видах фиксации объектов, как рукотворных, так и механических.
Однако, помимо инвентаризации объектов перед современным архитектуроведением стоит и вторая задача - собирания и инвентаризации всех текстовых материалов, содержащих как описания этих объектов (этот момент очевиден), так и оценку их с той и иной точки зрения. Конечно, количество оценок сооружений опять-таки оказывается связанным со степенью его нормативно-культурной известности и престижности. Можно предположить, что мы сможем собрать немало сведений о том, как люди воспринимали и оценивали Парфенон, Святую Софию, Собор Св.Петра в Риме, собор Василия Блаженного и т.д., но едва ли можно будет отыскать хотя бы одно свидетельство отношения современников и потомков к безвестному сараю или доходному дому. Тем не менее, свидетельства о восприятии архитектуры людьми разных эпох, социальных слоев и профессий существуют и могут быть собраны и проанализированы. Здесь и письма путешественников, и путеводители и художественная литература (в данном случае даже не важно, великая или заурядная), частная переписка, а также и разного рода деловые документы.
Конечно, необходимо составлять максимально полные списки статей по архитектуре, декоративному искусству в строительстве, градостроительной деятельности пр., также не ограничиваясь каноническими опусами, но беря круг описаний по возможности шире, в массе и устанавливая типологические членения этих массивов документов.
Вся эта первичная информационная основа современного архитектуроведения должна быть надлежащим образом организована - то есть каталогизирована, описана, над ней должны быть построены специальные поисковые системы, способные выдать по требованию заинтересованного лица документ не только по его заголовку, но и по его автору, предметному содержанию, характеру и т.п.
Далее, на основе этих библиографических описаний и аппарата должны строиться уже третичные источники: энциклопедии и справочники, библиографии библиографий, ключи к поиску необходимых тем и объектов. Здесь перед архитектуроведением открывается еще не тронутый мыслью край исследований, так как нужно найти нечто, подобное методике Ю.Гарфилда, изобретшего "индексы цитирования", позволяющие в кратчайшие сроки выявить массивы тематически и содержательно родственных документов. В случае с иконическими знаковыми тестами такой работы еще не проделано, хотя в этой области мы имеем дело с подобием цитирования. В ряде работ последних лет ясно показано значение цитатных заимствований в архитектуре, то есть в самом проектировании. Можно было бы утверждать, что в еще большей мере цитирование присуще и архитектуроведению, так как оно лежит между художественным творчеством и наукой. Однако специфика архитектурных архитектуроведческих отсылок еще не изучена и не построен соответствующий аппарат.
В задачи архитектуроведения входит разработка соответствующих методологических и методических средств распознавания заимствованных образцов и идей на этой основе слежения за развитием и филиацией идей из одной работы в другую, рассеивания идей, заражения идеями и т.п. Указанные выше проблемы методологического анализа архитектурной мысли имеют к этому прямое отношение, с той только разницей, что там речь шла об их автономном существовании, в то время как здесь эти структуры рассматриваются как предметы выявления и исследования в эмпирически наличных документах: сооружениях, текстах, в том числе проектах, рисунках, фотографиях и т.п.
Инвентаризация идей, образов и представлений. Если бы нам удалось собрать все указанные выше информационные материалы, или, точнее, создать специальную службу по их перманентному сбору, систематическому хранению в системах памяти, индексации и выдаче по требованию пользователей, то мы получили бы необходимую основу для собственно методологического, ноосферического или ноологического анализа архитектурной мысли о чем речь шла выше. Однако эти исследовательские задачи, ведущие нас к экспертным методам, предлагают параллельное и предварительное решение ряда подготовительных задач инвентаризации - уже не фрагментов самих текстов и не самих текстов, но содержащихся в них идей образцов.
Проще всего указать на такие уже освоенные типы комплексов идей и образов, как типы зданий, жанры текстов, функции, детали, стили, виды конструкций и пр. Мы нарочно сейчас перечисляем как сами объекты, так и знания о них. Важно, однако, подчеркнуть, что все эти комплексные группы формировались в определенных типах опыта и практики и что в новых условиях они могут либо трансформироваться и распасться, либо получить какой-то новый смысл и значение.
Поэтому работа по анализу этих традиционных образований в сфере архитектуроведения должна сопровождаться другой - инвентаризацией идей, авторских концепций, всякого рода инноваций, исключений из правил, отклонений, даже типичных ошибок и отклонений от норм. Ибо эти статически регулярные отклонения выполняют некие принципы, не менее существенных, чем сами нормы.
Только на основании сопоставленного исследования нормативных и ненормативных комплексов можно выявить подлинную историческую судьбу парадигм и эпистем, степень их чистоты, или гибридности, смешанные структуры, контаминации, случайные и закономерные совмещения и т.п., а все это для архитектуроведения - важнейшие предметы.
Инвентаризация идей и концепций во многом совпадает с задачами истории теоретических учений в архитектуре. Тем не менее у нее - свои собственные цели, отличные от исторических. Если в истории исследуется изменение идей и их комплексов, то здесь необходимо устанавливать и синхронные отношения между идеями, и спектры различий между ними (например, различия между концепциями конструктивистов и супрематистов, внутренние различия между Малевичем и  Лисицким, между классицизмом Фомина, Щусева, Жолтовского и т.п.). Все эти различия складываются в синхронные системы идейных вариаций, которые важны не только в историческом контексте, но и в контексте актуальном, как формы или способы многомерного существования идей.
Системы деятельности и коммуникации. Важнейшим направлением архитектуроведческого анализа является исследование социальных организованностей, на которых живут и развиваются идеи, концепции,  образы, представления и языки. В числе социальных организаций легче всего выделить следующие группы:
формальные организации и структуры, проектные организации, школы и университеты, кафедры, издательства, постоянные семинары и т.п. Эти организации входят в состав иных формальных социальных структур, движение которых таким образом захватывает и профессиональные сферы. Здесь легче всего выяснять зависимости историческими судьбами отраслей, ведомств, политических партий и их связи с профессиональным и творческим мышлением;
неформальные структуры: круги, группы, движения и т.п. Здесь, например, особенно важны исследования таких типов организаций, как "общества", союзы архитекторов, временные объединения по случаю какого-нибудь события и т.п.;
смешанные системы: конкурсы, дискуссии, спонтанно или организованно возникшая полемика по поводу той или иной проблемы, более или менее случайное собрание людей и т.п. Здесь важно учитывать случайные с точки зрения того или иного предмета, но, возможно, и не случайные коммуникативные ситуации: знакомства, соседства, неожиданные встречи, родственные связи и т.п. ситуации, которые часто оказываются чрезвычайно плодотворными для обмена идеями и служат порой толчком к новым направлениям мысли, но специально не могут планироваться.
Среди счастливых случайных обстоятельств могут быть и не счастливые, такие, как совместное пребывание в условиях репрессирования или военной службы, вынужденные контакты или перемещения людей и т.п.
Однако творческая мысль развивается не только по одним лишь имманентным ей внутренним законам логики и не только по руслам хорошо различимых социальных движений. Немалую роль в ее судьбах имеют и случайные события, значимость которых впоследствии оценивается по величине имевших место в области мысли последствий.
Исследование систем деятельности и коммуникаций в архитектуроведении всегда привлекало ученых, но систематического предмета такого исследования не существовало и только сейчас в русле  того, что можно назвать "социологией знания" (К.Мангейм), имеет смысл ставить вопрос о социальных коммуникациях в ходе развития архитектурной мысли как об отдельном предмете исследования.
Таким образом, мы видим в этой области как исследования, так и социальные службы, которые должны быть тесно связаны с разными видами практики (проектной, художественной, рекламно-коммерческой и пр.). Инвентаризация всех видов информации и создание соответствующих банков и обменных систем являются насущной задачей отечественного архитектуроведения.
Популяризация и коммуникативная работа. Из задач информационных служб прямо вытекают и задачи популяризации архитектурных идей, задачи воспитания молодежи и распространения архитектурной культуры и архитектурных ценностей. В этом отношении материалы, накопленные архитектуроведением, могут быть либо прямо обращены к системе распространения знаний из внутрипрофессиональной на внепрофессиональную сферу, либо специально дорабатываться для этого.

Примечание:
1. Boudon Ph.  Sur l`espace architecturale, Paris, 1971.