Чертежи начала XVIII века необычайно редки и еще очень мало исследованы. Нет ясного представления ни о технике, ни о характере изображения, ни о стиле. Между тем, даже первичное изучение этого материала наталкивает на мысли о существовавшей стилевой общности, включавшей как здания в натуре, так и проектные и фиксационные чертежи. Мы вынесли в заглавие термин «раннее барокко», но его необходимо конкретизировать. Речь идет о начальном этапе барокко в русской архитектуре. Хронологически, по нашему мнению, этот период занимает промежуток примерно с 1700 г. по 1741 г., то есть четыре первых десятилетия. С одной стороны он ограничивается нарышкинским стилем, не имевшим, по всей видимости, проектной графики, а с другой – наступлением в 1740-е гг. мощной и очень развитой графической манеры Ф. Б. Растрелли и его учеников. Так что раннее барокко в архитектурной графике существует в довольно жестких хронологических и стилевых рамках (пустота до и пышность после, древнерусское искусство до и высокое барокко после). Понятно, что некоторые вещи могут выбиваться за пределы этих рамок (так, чертеж церкви в Троекурове может относиться и к концу XVII века, а часть чертежей, по своему характеру принадлежащих раннему барокко, могла быть выполнена уже в «эпоху Растрелли», хотя еще в старой манере). Но это не мешает выделить стилистически и художественно единое целое, которое характеризуется как раннее барокко.
Особенности графики этого времени мы показываем на материале корпуса чертежей из Музея архитектуры, до сих пор не опубликованных и не исследованных. Во всех выявленных в коллекции 14 листах, относимых нами к этому периоду, можно отметить особый характер подачи материала: мы предлагаем называть его гравюрным. Речь идет о том, что в чертежах главенствуют четкие и чаще всего уверенные чернильные линии, ясно ограничивающие объекты и вносящие в чертежи определенную каркасность. Очень редко в этот период применяется отмывка и раскраска, а если последняя и появляется, то носит подчиненный, вспомогательный характер. Особенности графики этого периода мы объясняем двумя связанными между собой причинами: деловитостью и утилитарностью петровского времени (и последующего, зависимого от петровского в культурном отношении), а также сильнейшим влиянием как видовой гравюры, так и прежде всего гравированных чертежей, через посредство которых во многих случаях осуществлялось заимствование отдельных форм и целых композиций. В результате делового (а не репрезентативного) подхода к чертежам и употребления гравюрной манеры сложилась определенная стилевая общность, позволившая вычленить архитектурную графику этого периода. Следует только отметить, что в Петербурге в этот же период появлялись графические листы крупных архитекторов, в которых применялась более развитая и более изысканная манера подачи материала – с отмывкой, раскраской, тонкими линиями (речь идет о работах Ж.-Б. Леблона, Н. Микетти и Г.-И. Маттарнови), но большинство сохранившихся листов таких петербургских архитекторов, как Н.-Ф. Гербель, М. Г. Земцов, Д. Брукет или Ф. де Вааль, можно отнести к той же, практической и суровой гравюрной манере, что мы видим в публикуемом корпусе чертежей из Музея архитектуры. Большая часть этих чертежей связана с Москвой, хотя среди них есть и проекты первых построек Петербурга.
Наиболее ранним чертежом, как уже было сказано, может быть назван фасад церкви в подмосковной усадьбе Троекурово – возможно, что это проектный чертеж уникального храма, заложенного в 1699 г., вскоре после Великого посольства в Европу. Несколько чертежей могут быть связаны с петербургскими работами Доменико Трезини: речь идет о плане регулярного сада (2) (похожий сад имеется на гравированных чертежах Трезини), а также о фасаде типовых домов для застройки Петербурга (3), тоже известных по гравированным чертежам. Последний чертеж может быть и авторским произведением Трезини, тогда как план сада выполнен очень эскизно. Кроме того, следует указать на эскизный и вольный чертеж гавани (или площади?) с окружающими ее постройками (4) – этот лист вызывает в памяти Галерную гавань в Петербурге. Можно сравнить чертеж сада, вышедший из круга Трезини, с раскрашенным чертежом регулярного сада, использовавшегося при разбивке какой-нибудь подмосковной усадьбы (5). Последний намного живописнее и наивней – он явно выполнен непрофессионалом.
Очень интересен чертеж неизвестных московских палат начала XVIII в., в которых уже продуманная раннебарочная композиция меняется прямо на чертеже и дополняется арочным проемом в центре, подчеркнутым рустованной отделкой (6). Какие-то московские палаты фиксирует, возможно, и чертеж, на котором показан и достаточно скромный (хотя и в «стиле») фасад и план с подробным указанием комнат и печей в них (7). К этому чертежу стилистически очень близок несколько более тщательный подписной чертеж тоже пока не определенных палат, созданный московским архитектором И. Ф. Мичуриным (8) – с планами двух этажей и вариантами фасада.
Тому же Мичурину принадлежит датированный 1738 г проектный чертеж иконостаса церкви Ирины на Воздвиженке в Москве (9). При сравнении строгих линий этого чертежа с более сложной (и более барочной) графикой на чертеже иконостаса Н.-Ф. Гербеля из собрания Эрмитажа хорошо заметно, что Мичурин выглядит более «голландским», более «протестантским», североевропейским. Другой проект иконостаса из собрания Музея архитектуры (10) следует той же североевропейской линии, что и мичуринский лист.
Очень интересен проектный чертеж небольшой и по всей видимости усадебной церкви с тремя главами и восьмериком на четверике в средней части (11). Этот лист принадлежит неизвестному «полупрофессионалу», который «сочинил» проект по каким-то образцам и попытался скрыть недостатки своего черчения (и своей архитектуры) за тонкой отмывкой. Рядом с этим листом чертеж с изображением фасадов двух порталов (1) выглядит подлинным шедевром. Свободная манера черчения, мастерски выполненные детали и изящная отмывка позволяют предположить, что этот чертеж, предназначавшийся для какой-то усадебной подмосковной церкви первой половины (а скорее, первой трети) XVIII в., делал яркий и своеобразный архитектор, приглашенный хозяевами имения.
Перечисленные чертежи, хотя и принадлежат к одному времени и объединены неким общим стилем графики, демонстрируют разные «руки», разные манеры, разную степень таланта и умения исполнителей: от дилетантизма и ученичества до изысканности и высокого профессионализма. Они дают некоторое представление о той широкой палитре вкусов и навыков, которая характеризует русскую архитектуру первых десятилетий XVIII в., архитектуру, осуществляющую на ходу перестройку всех форм творчества и буквально «гонящуюся» за западной практикой. Ярким свидетельством этого процесса являются публикуемые листы.