Лорд Норман Фостер родился в семье рабочего в 1935 году в Стокпорте, пригороде Манчестера. Он закончил Архитектурную школу Манчестерского университета, а затем выиграл стипендию для обучения в Йельском университете. По возвращении из США он основал компанию "Team 4" с Ричардом Роджерсом, а в 1967 году открыл свое собственное бюро. С самого начала он придерживался концепции быстрого строительства легких сборных сооружений с интегрированными структурными и утилитарными компонентами и легко адаптирующимися интерьерами. Его хайтековские здания напоминают конструкцию, логику и красоту мостов и механику машин. В лондонском офисе Фостер и Партнеры занято 1050 архитекторов и еще 200 работают в 22 странах.

В 1990 году королева Великобритании Елизавета II посвятила Нормана Фостера в рыцари, а в 1999 пожаловала ему пожизненный титул пэра Англии. Он стал именоваться Лорд Фостер с берега Темзы. В этом же году он стал 21-м лауреатом архитектурной премии Прицкера. Его фирма реализовала сотни проектов, включая реконструкцию стадиона Уэмбли, стеклянный свод во дворе Британского Музея, обтекаемый, как снаряд небоскреб компании Swiss Re и Миллениум мост в Лондоне, Штаб-Квартиру Commerzbank в Франкфурте, реконструкцию Рейхстага в Берлине, виадук Millau на юге Франции и крупнейший в мире аэропорт в Пекине.
В настоящее время офис ведет семь проектов в России, среди которых 118-этажная башня Россия, реконструкция Пушкинского музея изобразительных искусств и многофункциональные комплексы – Хрустальный остров в Москве и Новая Голландия в Санкт Петербурге.

Наш разговор состоялся в студии компании в Баттерси на Южном берегу Темзы. Здесь возник пример компактной рабочей и жилой зоны в пригороде из нескольких зданий – все по проекту нашего героя. Семья архитектора живет в пентхаусе основного здания, в котором три первых этажа занимает офис, а на промежуточных пяти – квартиры. При входе в студию посетителей встречают огромный настенный плакат с изображением башни Россия, большой макет Геодезического купола Бакминстера Фуллера и десятки других макетов, плотно расставленные на передвижных полках от пола до потолка. На одном из макетов воссоздан центральный Лондон из дерева с более чем двадцатью миниатюрными зданиями из прозрачного пластика, указывающие на реализованные проекты компании Фостер и Партнеры. Мы беседовали в открытом мезонине огромной двухсветной студии с панорамным видом на Темзу. В этой основной студии компании заняты 200 архитекторов, и все они, включая ведущих партнеров и самого Фостера, работают открыто за общими столами.

Как вы открыли для себя архитектуру?
В школе искусство было одним из моих любимых предметов. С двенадцати лет я любил рисунок, живопись и красивые, необычные здания. К примеру, когда я ездил на велосипеде за город я часто подъезжал к радиотелескопу Обсерватории Jodrell Bank. В шестнадцать лет я работал в манчестерском Таун-холле, фантастическом, на мой взгляд, здании. В перерыве на обед я часто посещал нравившиеся мне здание Daily Express Building, библиотеку Rylands Library, одно их первых общественных зданий Манчестера, в котором появилось электрическое освещение, или магазинный пассаж Barton из стекла и стали, типа знаменитого пассажа в Милане. Я также открыл другой аспект архитектуры в общественной библиотеке, где я прочел книги о Фрэнке Ллойде Райте и Ле Корбюзье. Но я долго не мог соединить такие вещи, как интерес к архитектуре, изучение ее, и намерение стать архитектором. Это пришло намного позже, в возрасте 21 года. К тому времени я узнал достаточно, чтобы самостоятельно обнаружить эту взаимосвязь. Я отслужил два года в Королевских воздушных вооруженных вилах в качестве радиста, два года проработал в отделе финансового департамента манчестерского Таун-холла и изучал бухгалтерию и коммерческое правосудие в университете. Таким образом, в мир архитектуры я погрузился профессионально с некоторым опозданием. Также я не мог получить грант и вынужден был работать, чтобы поднакопить денег для учебы. Я думаю, это пошло мне на пользу. Учиться и работать одновременно – это хороший опыт.

После Манчестерского университета вы выиграли стипендию на обучение в Йеле.  Каким оказался для вас этот опыт?
Я выиграл стипендию на учебу в Америке и мог выбирать между Йелем и Гарвардом. В те годы Йель был лучшим из-за присутствия в нем великих учителей – Пола Рудольфа, Винсента Скалли и Сержа Чермяева (Serge Ivan Chermayeff), который, конечно же, был русским.

Каким образом Рудольф, Скалли и Чермяев повлияние на ваше образование?
Они все дополняли друг друга. Пол Рудольф был человеком дела. По слухам, он разрабатывал рабочие чертежи в своем бюро за одни выходные, и я могу в это легко поверить. Когда он приходил к нам в студию на критику, а у студентов не были готовы рисунки или макеты – всякое обсуждение отменялось. Серж Чермяев был настоящим интеллектуалом и мастером поговорить. Вы могли принести сколько угодно рисунков, но его интересовало – зачем вы вообще затеяли свой проект. Диалог и теоретическая дискуссия для него были важнее рисунков. А Винсент Скалли был очень проницательным и наблюдательным историком и критиком. Интересы его были многогранны. Он мог рассказывать о фильме "Семь самураев" в местном кинотеатре или над чем работал Ееро Сааринен в своей студии неподалеку. А между проектами он убеждал нас посещать важные проекты Райта и других выдающихся зодчих. Таким образом, для меня это была комбинация – деятельность и активность Рудольфа, что было очень действенным, потому что я верю в то, что архитектуру нужно реализовывать, исследовательская работа Чермяева и историческая проницательность Скалли. Я уверен, что каждый в моей студии имеет довольно высокий уровень энергии. Это люди дела с верой в важность исследований и глубокими познаниями в истории. Итак, Йельский университет стал важной моделью, на которой основан наш офис в том смысле, что мы работаем очень интенсивно и мы открыты 24 часа в сутки и семь дней в неделю.

Как вы познакомились с Бакминстером Фуллером и чему вы у него научились?
Он приехал в Англию в 1971 году для работы над проектом Театра Сэмуэля Бекетта в Оксфорде и он искал местного архитектора для сотрудничества. Общий друг устроил для нас обед, и мы встретились в Художественном клубе возле Трафальгарской площади. Я подготовил свой офис, чтобы принять важного гостя и все были очень взволнованы. В конце нашей встречи я сказал: «А теперь я хотел бы показать вам свой офис». А он – зачем? Я говорю – как же, вам нужен помощник и я хочу попытаться вас убедить в том, чтобы вы выбрали именно меня. А он и говорит – о нет, нет, я и так вас уже выбрал! Такая была встреча. Наша беседа за обедом оказалась настоящим интервью, о чем я и не подозревал. Он был по-настоящему первым в мире зеленым (заботящемся об экологии) архитектором.

А каким он был человеком?
Он постоянно провоцировал людей на поступки. Он был одним из тех людей, которых если встречают, то обязательно что-то берут от них, чему-нибудь учатся. Или он мог отправить вас с каким-нибудь заданием, которое бы обязательно принесло вам пользу. И он совсем не был похож на стереотип, который все себе воображали. Его интересовали поэзия и духовные измерения произведений искусства с самых неожиданных точек зрения. Однажды я пригласил его в Sainsbury Centre визуальных искусств, построенный по моему проекту, и он мгновенно завел разговор о масштабе предметов, и как комфортно сидели в огромном зале маленькие статуэтки Эскимо из слоновой кости. Мы прошли все здание, а затем провели полчаса снаружи и пошли обратно тем же маршрутом. Когда мы подошли к выходу он привлек общее внимание к тому, как ползли тени! Затем он спросил о весе здания: "Господин Фостер, сколько весит ваше здание?" Я не имел ни малейшего понятия. Зато когда он ушел, мы проанализировали сколько весит здание над землей и под землей, и отправили ему письмо со всеми выкладками. Я помню, что гигантская часть над землей весила лишь малую часть от очень массивного фундамента. И мне кажется, можно извлечь многое из этого сопоставления.

Значит, один из уроков, который вы получили от Фуллера – способность быть внимательным к среде и не бояться задавать вопросы?
Конечно. Вы постоянно чему-то учитесь у людей – иногда, у того кто вас старше, а иногда у молодых. Пару лет назад я создал небольшой фонд, который награждает студентов-архитекторов грантами для путешествий и исследования новых идей. В этом году один из проектов основывался на идее изучения трущобных жилищ в Южной Америке. Студент, проект которого стал победителем, запечатлел фотоаппаратом и рисунками различные методы переработки вторичного сырья и отношение в трущобах к среде. Получилось любопытное наблюдение за анонимными дизайнерскими способностями самых обычных людей. Когда этот студент вернется из своего путешествия, мы пригласим его к нам для презентации перед всем офисом. Это наша новая традиция.

Расскажите об анатомии ваших небоскребов и как ваши идеи повлияли на Башню Россия?
Я думаю, что здесь имеет место последовательность проектов, представляющая собой эволюционный эксперимент. Банк в Гонконге (1979) был первым зданием, отразившем сомнения в действенности признанной модели центрального утилитарного ядра. Мне до сих пор кажется экстраординарным, что это была первая попытка в истории небоскребостроения – сместить его из центра к краям. К примеру, Луис Кан применил аналогичный прием в медицинской лаборатории, хоть это и малоэтажное здание. Как только вы выносите утилитарные элементы к краям, появляется возможность более гибкой организации внутренних многоэтажных пространств и возможность разбить однообразность вертикальной монотонности. Эта идея была развита дальше в оставшейся на бумаге Башне Миллениум (1989) для Токио и затем в Commerzbank (1991-1997) в Франкфурте, с которого началась спиральная организация и треугольная геометрия, которая впервые была применена в Телекоммуникационной башне (1988-1992) в Барселоне. Затем появились 14 спиральных садов башни Swiss Re (2001-2004) в Лондоне. Но с возникновением нового масштаба, меняются пропорции, а с ними и силуэт здания. Другими словами, пирамида более стабильная форма, чем игла. В Московском проекте мы убедили заказчика заменить предполагавшиеся три башни на единую вертикаль. Таким образом, если соединить три высотки в одну, вы получите единую башню, визуально очень тоненькую и с беспрепятственным обзором изнутри. Пропорции башни напоминают пирамиду или треногу, невероятно устойчивую форму, и это возвращает нас к Бакминстеру Фуллеру. Потому что Баки играл в такую игру с ожерельем. Оно было неустойчивым, и тогда он забирал один шарик – все еще нет устойчивости, он убирал еще один шарик, оставив всего три – и, наконец, появлялась устойчивость. Этим Баки показывал преимущества трехмерной и треугольной геометрии и, конечно же, Башня Россия основана на этих принципах. А смешанные функции превратят ее в очень энергоэкономичный и эффективный минигород – когда возрастают затраты одного вида энергии, снижается потребление другого – возникает прекрасная синергетика смены деятельностей, и это очень уместно в московском климате, потому что здание не очень глубокое. Оно легко вентилируется и в него легко проникают солнечные лучи. А еще это очень гибкое здание, потому что в нем нет колонн. Вместо повторяющихся этажерок этажей вы можете обрести объем и выстроить его согласно своему желанию. Как видите, это очень гибкое и прочное здание.

Первоначально вы предлагали различные варианты для этой башни.
У нас был длительный диалог с мэром и заказчиком. Мы много дискутировали, провели большую исследовательскую работу и, наконец, пришли к консенсусу. Теперь башня находится на стадии строительства, на что уйдет от четырех до пяти лет.

Вы как-то сказали: "Моя миссия состоит в том, чтобы создать структуру, которая бы была чуткой к культуре и климату своего места." Каким образом вы попытались достичь этого в своем проекте для башни Россия и что послужило мотивацией к сужающейся к верхушке форме?
Московский небосклон очень конкретен. Там большую роль играет архитектура свадебных тортиков сталинских высоток. Также старинные церкви все очень заострены и обращены к небу. Поэтому и наше здание продолжает ту же тему. Это высокое здание в зоне, отведенной специально для очень высоких зданий, что нельзя назвать необычным. Среди аналогичных районов – La Défense в Париже, Canary Wharf в Лондоне или Battery Park City в Нью-Йорке.

А конструктивисты повлияли на дизайн башни Россия?
Я думаю, конструктивисты повлияли на многих архитекторов и я один из них. Когда я был студентом в Йеле, я нередко встречался с Наумом Габо, который тогда жил в Коннектикуте. И конечно же, башня Татлина является очень сильным образом не только для меня, но и всего моего поколения. В Москве я был в доме Мельникова и некоторых других великих произведениях. Москва – это город, в котором я бываю с наслаждением, и я думаю, что в России присутствует очень сильный дух.

Во многих ваших проектах вы делаете акцент на технологических и экологических особенностях. А в какой момент возникает архитектурная форма? К примеру, что послужило поводом к диагоналям башни Херст в Нью-Йорке?
Я думаю, что преимущество треугольника в обеспечении жесткости формы и достижение большей экономичности в использовании материалов является одной из многих повторяющихся тем. Думаю, что в Нью-Йорке башня Херст создает своеобразный урбанистический порядок. Рисунок повторяющихся диагоналей придает башне очень комфортный масштаб. Такие здания, как Сигрэм-Билдинг Миса ван дер Роэ разбивают масштаб иначе – с помощью элегантных бронзовых оконных профилей. В случае башни Херст это очень осознанный контраст с массивным цоколем в стиле ар деко. Мне представляется это соотношение очень правильным. Также башня приобрела очень сильную индивидуальность, особенно со стороны Центрального парка, несмотря на то, что по нью-йоркским меркам – это крошечное здание. Таким образом, для достижения удачного результата сложился сплав трех аспектов здания – символический, технологический и экономический подход к использованию материалов.

Давайте поговорим о том, как функционирует ваш офис и на сколько вы лично принимаете участие в проектах?
В одних проектах я принимаю большее участие, чем в других, но я просматриваю абсолютно все проекты и они очень близки по духу. В нашем офисе сплелись традиции университета, в котором я учился, со спецификой глобального исследовательского консультативного центра. Офис устроен из нескольких индивидуальных групп, возглавляемых лидирующими дизайнерами. У нас есть совет дизайнеров, и я являюсь его председателем. Благодаря этому, офис не зависит от решений одного человека, и моя задача состоит в создании удачной модели по продолжению практики и без моего участия.

Фирма все еще принадлежит вам лично?
Мне принадлежит существенный пакет акций, но я больше не являюсь владельцем фирмы, как это было раньше. Очень большая часть пакета акций распределена между небольшой группой старших партнеров компании, которые младше меня на два поколения. Другая часть акций принадлежит инвестиционной компании, которая имеет очень большой интерес в развитии глобальной инфраструктуры. И наконец, часть фирмы принадлежит группе из сорока партнеров. Таким образом, если вы решите придти в нашу компанию как молодой архитектор, то у вас есть шанс стать одним из ее владельцев. Некоторым из наших партнеров лишь немного за двадцать.

А каковы ваши планы на будущее компании «Фостер и партнеры»?
Больше того же самого! (смех)

Наша беседа прерывается получасовой встречей Нормана Фостера с представителями знаменитой компании Dassault Falcon по производству реактивных самолетов. Фостер проектирует двадцать пять самых быстрых и современных самолетов бизнес класса – снаружи и внутри. Затем Фостер присоединяется к еще одной получасовой встрече, в ходе которой обсуждается проект Нью-Йоркской публичной библиотеки. Он возвращается ровно через час, как и обещал.
Я в вашем распоряжении еще на полчаса, до моей следующей встречи.

Над сколькими проектами вы работаете в настоящее время?
Каждое утро у меня проходят встречи – от нескольких минут до получаса каждая. Поэтому в одно утро я легко успеваю просмотреть около десяти проектов, а за неделю – легко от 50 до 70 проектов. И обычно, каждую неделю я бываю в трех местах в разных частях мира.

Вы по-прежнему много рисуете?
Конечно. Непрерывно.

Считается, что здания хороши настолько, насколько хороши их заказчики. Можете ли вы сказать, что некоторые из ваших лучших проектов находятся в России? Как бы вы описали свой опыт в России?
Очень позитивно. У меня сложились прекрасные отношения там. Я ощущаю потрясающую энергию и очень здоровое нетерпение к строительству нового увлекательного мира.

Работа в России отличается от условий в других странах?
Россия отличается большой страстью. Там чувствуются очень крепкие культурные традиции в театре, музыке, литературе, балете и в архитектуре. Опыт работы в России очень интересный. Я работаю там над многими проектами и участвовал в конкурсных жюри, к примеру, в конкурсе на новый аэропорт в Пулково в Санкт-Петербурге. Мой опыт во всех этих делах очень позитивный. Я представлял свои проекты на городском уровне, и меня очень радует интерес и внимание к деталям со стороны заказчиков и политической элиты. К слову, новый президент Дмитрий Медведев до своего вступления в новую должность председательствовал в попечительском совете Пушкинского музея. Таким образом, я наблюдаю серьезный интерес к архитектуре на самом высоком уровне в обществе.

На ваш взгляд, какое имеет значение участие иностранных архитекторов в строительстве за рубежом и конкретно в России?
Это очень старая традиция. Архитектурное наследие многих стран – это история глобализации за долго до того, как это слово было изобретено. Возьмите любую страну, такую как Великобритания, Америка или Россия. Исторически всегда процветало взаимообогащение разных культур. Такой плодотворный обмен происходил благодаря архитекторам, художникам и ремесленникам, которые путешествовали по миру. В этом смысле глобализация существует сотни лет и сегодня эта замечательная традиция продолжается в больших масштабах.

Вы думаете в будущем здания увеличатся в масштабах значительно?
Если вы посмотрите на связь между городами и тем, сколько они потребляют энергии, вы увидите, что чем города компактнее, тем они меньше ее потребляют. Традиционно, самые привлекательные города для жизни весьма компактны. К примеру, многие влюблены в Венецию. Там нет автомобилей, город очень компактен, и в нем много общественных пространств. Или возьмите этот район Лондона, где мы с вами беседуем. Он очень компактен. Или Белгравия, Кенсингтон и Челси – очень компактны. Они также самые привлекательные районы для жизни и недвижимость здесь самая дорогая в городе. Здесь нет индивидуальных парков, но зато здесь много красивых общественных скверов и площадей. Поэтому тенденция строительства очень компактных и густонаселенных городов, не зависимо от того будут ли в них присутствовать небоскребы или нет, продолжится. Уверен, что компактные города – экологически более благоприятный выбор, и они предполагают более высокое качество жизни.

Что послужило вдохновением для вашего проекта «Хрустальный остров» в Москве? Какое влияние на него оказало видение Бакминстера Фуллера – Геодезического купола над Манхэттеном 1962 года?
Wow! Вы знаете, я никогда даже не думал о такой аналогии... Да, вы обратили мое внимание на нечто, о чем я не задумывался. Место в Москве представляет собой промышленную свалку, и идея этого проекта заключается в попытке озеленения и создания большого количество общественных пространств. В том, чтобы способствовать зарождению водного транспорта и предложить идею города в городе с различными культурными, образовательными, выставочными и изобразительными функциями, а также расположить здесь отели, жилье, офисы и магазины. Крыша или кожа проекта представляет собой символическое, искусственное небо, подымающееся в форме абстрактного купола на высоту 450 метров. Форма напоминает цирковой шатер, представляющий собой свободное от колонн пространство. Структура формирует дышащую вторую кожу и термический барьер основного здания, защищающий внутреннее пространство от экстремальных московских температур, как зимой так и летом. Зимой эта кожа закроет свои решетчатые поры для снижения потери тепла, а летом откроет их для естественной вентиляции. Это своеобразная парадигма компактного, многофункционального и экологического городского планирования с инновационными стратегиями по разумному использованию энергоресурсов. Это будет крупнейшее здание в мире.

Вы думаете, подобные сооружения будут возникать и в других регионах мира?
Это определенно микрокосм, также как и купол над Британским музеем, но будет лишь один Хрустальный остров. Я не собираюсь его клонировать. С другой стороны, необходимость в подобных проектах под единой крышей будет расти.

А что вы можете сказать о своем проекте "Апельсин"?
Концептуально – это многогранный проект. Идея заключается в создании артистического квартала с общественными пространствами для культурных фестивалей. Проект пока находится на стадии концепции.

А почему он называется "Апельсин"?
Я не думаю, что связь с апельсином очень серьезная. Идея была в том, чтобы по-новому взглянуть на различные конструкции в природе, особенно такие, где присутствует геометрия сегментов. И в какой-то момент кто-то сравнил наш проект с апельсином. Я уверен, что этому проекту еще предстоит большое развитие. Основная же концепция – это сплав искусства и коммерции.

Может быть, идея апельсина была подсказана заказчиком?
Вдохновение может придти отовсюду, и мы очень открыты, но именно мы являемся архитекторами этого проекта и последнее слово будет за нами.

Каково ваше видение современного города через пятьдесят или сто лет?
Я думаю, что города возникали и будут возникать с течением времени, а инстанционные города, создаваемые в мгновение ока – исключение. Они скорее символические, такие как Вашингтон, Чандигарх, Бразилиа или Канберра. Многие города образуются вокруг спонтанных поселений и развиваются по разным моделям – они многослойные и многовременные. Ожидает ли нас перспектива инстанционных городов – любопытная идея. Я думаю, появятся различные типы городов, и самые прогрессивные будут отличаться целостным подходом к дизайну, возможно, похожим на наш собственный проект Масдар-Сити площадью в шесть миллионов квадратных метров и населением пятьдесят тысяч человек. Это экологически чистый город с возобновляемыми источниками энергии, с нулевым загрязнением окружающей среды и практически безотходными технологиями для прогрессивной энергетической компании Abu Dhabi Future Energy Company. Одновременно с планированием этого города мы вовлечены в работу над изобретением нового вида транспорта. Представьте себе, что вы сможете вызвать свой персональный экологичный автомобиль по мобильному телефону и в течение трех минут он вас встретит и, без водителя, самостоятельно доставит куда требуется по самому оптимальному маршруту. И никаких выбросов углекислого газа. В этот преимущественно пешеходный город будущего уже вложено 15 миллиардов долларов. Он находится на стадии строительства, окончание которого намечено уже на 2018 год. Его развитие очень тщательно спланировано и на окружающих территориях разместятся  ветряные и солнечные фермы, исследовательские поля и плантации, что обеспечит полную энергетическую самостоятельность целого города. Таким образом, новые города являются очень увлекательной перспективой, и будущее представляет собой сочетание инстанционных городов типа Масдара и модифицированных исторических городов таких, как Лондон, Нью-Йорк или Москва.

Офис Фостер и Партнеры в Лондоне
Риверсайд 22 Хестер Роуд, Баттерси
15 апреля 2008 года