«Ничто не возможно без сопротивления»

Интервью с основателями дублинского бюро heneghan peng о проектировании музейных зданий, в том числе об их Большом Египетском музее в Гизе, участии и победах в международных конкурсах и особенностях работы в России.

Бюро было основано архитекторами Ройшн Хенеган (Róisín Heneghan) и Ши Фу Пэном (Shi-Fu Peng) в 1999 в Нью-Йорке. В 2001 они переместились в Дублин. В конце 2013 heneghan peng architects выиграли международный конкурс на проект нового здания ГЦСИ на Ходынском поле в Москве.

Архи.ру:
– Значительная часть проектов вашего бюро – это музеи (посетительский центр Тропы гигантов в Северной Ирландии, Большой Египетский музей в Гизе, расширение Национальной галереи Ирландии в Дублине, Палестинский музей на Западном берегу Иордана). Это подразумевает необходимость взаимодействия с экспонатами – внутри и/или снаружи спроектированных вами зданий. Каким должно быть отношение между архитектурой и экспонированием артефактов или природных достопримечательностей?

Ройшн Хенеган:
– Мне кажется, архитектура должна создавать условия для того, чтобы выставляемые объекты могли быть увидены и оценены. Однако никому не интересна «белая коробка», кураторы и художники ищут интересное пространство. Нам кажется, что архитектура не должны быть совершенно пресной, необязательно все красить в белый цвет. Выставочное пространство может иметь свои особенные черты, иногда это помогает лучше подготовить выставку за счет того, что художнику есть, с чем работать. Вспомните Арсенал на Венецианской биеннале. Он никогда не задумывался как музей, но он стал прекрасном выставочным пространством, обладающим собственной пространственной силой, благодаря которой там приятно находиться.

Иногда нам кажется, что площадки, у которых нет характеристик – самые трудные объекты, потому что, работая с ними, не от чего оттолкнуться. Здорово, когда на площадке есть что-то сложное – как тот торговый центр в Москве. Он не отличается красотой, но он задал контекст для работы [имеется в виду ТЦ «Авиапарк» на Ходынском поле, рядом с местом строительства ГЦСИ – прим. Архи.ру].

zooming — Посетительский центр Тропы гигантов в Северной Ирландии © Marie-Louise Halpenny

– Ты упомянула, что можно «отталкиваться от среды» (working against) и «работать со средой» (working with). Который из этих подходов вы используете, когда строите поблизости от объектов Всемирного наследия? Как найти компромисс между прошлым и современностью?

Ройшн Хенеган:
– Мы работали с несколькими объектами Всемирного наследия ЮНЕСКО, причем как с историческими (пирамиды в Гизе или Гринвич), так и с природными памятниками (Тропа гигантов в Северной Ирландии и долина Рейна в Германии). Объекты Всемирного наследия считаются выдающимися образцами культуры и исключительными местами. То есть архитектор просто обязан обращать на них внимание. Но мы должны руководствоваться этим принципом всегда: мы должны быть внимательны к среде, для которой мы проектируем. Нет причин не строить современные здания в исторических местах. Посмотрите на Гринвич, где мы только что закончили строительство здания Школы архитектуры. Там есть Квинс-хаус Иниго Джонса и постройки Кристофера Рена XVII века, памятники истории и архитектуры, но в момент своего возведения все они были современными постройками.

– Ставите ли вы перед собой задачу создания «иконических», знаковых зданий?

Ши-Фу Пэн:
– Мы не верим в музеи-символы, музеи-иконы. Я всегда говорил, что в мире символов нет символов. Наступает пресыщение символами, когда один перестает быть отличим от другого. Есть достаточно талантливых архитекторов, создающих яркие узнаваемые здания, здания-логотипы. Нет нужды заниматься тем же, к тому же мы не сильны в проектировании подобных зданий. Мы верим, что здание и его архитектурное качество не должны быть центром музея.

Например, наш проект Большого Египетского музея основан на вписывании конуса в композицию трех пирамид Гизы. Музей посвящен пирамидам. Если убрать пирамиды, спроектированное нами треугольное здание будет выглядеть глупо и бессмысленно. Иконичность этого проекта заключается в двухкилометровой дистанции между музеем и пирамидами.

Подобно археологам, мы раскрываем то, что уже существует. Мы помогаем людям лучше увидеть архитектурные объекты и ландшафт. Наш подход созвучен Мишелю Фуко, который не изобретал ничего нового, а лишь обнажал те условия, которые существуют в обществе в определенное время.

Другая говорящая деталь проекта Египетского музея заключается в его расположении на краю пустынного плато. Получается, что музей не более чем обрыв скалы. Заказчик очень грамотно выбрал площадку на стыке геологических структур. Сконструированная нами светопроницаемая каменная стена – это символическое выражение ландшафта, который разделяет горы и пустыню, или жизнь и смерть.

– К слову о Большом Египетском музее, почему его проектирование оказалось таким затяжным процессом? На какой стадии находится реализация этого проекта сегодня?

Ройшн Хенеган:
– Мы выиграли конкурс в 2003, а закончили проектирование музея в 2008. После этого мы долго дискутировали с египетским Министерством культуры, и строительство началось в 2012. Нынешняя ориентировочная дата завершения строительства – 2018 год. Если посмотреть на стройплощадку с помощью Google Earth, можно найти довольно свежее фото нашего проекта, увидеть бетонную крышу, уже возведенную на некоторых участках.

– Связано ли замедление строительства музея с Арабской весной и, в частности, с переменами в правительстве Египта?

Ройшн Хенеган:
– В какой-то степени наше участие в проекте практически прекратилось в 2008, поэтому я не могу сказать, какое влияние политические изменения в Египте оказали на реализацию. Определенно, последствия были, поскольку на смену предыдущей министерской команде, курировавшей работу по возведению музея, пришли новые люди, и некоторые из них не понимали идею нашего проекта.

– Как вы ведете авторский надзор над процессом строительства Большого Египетского музея – если вы в принципе производите такой надзор?

Ройшн Хенеган:
– Мы не занимаемся надзором, мы лишь отвечаем на вопросы, касающиеся изменений в проекте. Честно говоря, мы не играем той роли, которую нам бы хотелось играть. Так, были утверждены некоторые неудачные изменения в проекте, которые уже не исправить.

– Ройшн, в твоей лекции на конференции TED ты описала сложные тесты для материалов, которые использовались при строительстве Большого Египетского музея и посетительского центра Тропы гигантов. Как вы выбирали материал для Палестинского музея и нового здания Государственного центра современного искусства в Москве?

Ройшн Хенеган:
– В той речи я останавливаюсь на музее в Гизе и на центре для посетителей Тропы гигантов в Северной Ирландии, поскольку в этих двух случаях камень был использован сложным, нетипичным способом, для которого его не тестировали раньше. Именно поэтому нам было необходимо провести собственные эксперименты. В Палестинском музее мы используем известняк, традиционный для этого региона материал. Что касается нового ГЦСИ, его сложность заключается в структуре, а не в материале.

– Ожидается, что ваш музей станет первым энергоэффективным зданием в Палестине. Затрудняло ли работу над проектом отсутствие там опыта возведения «зеленых» зданий?

Ройшн Хенеган:
– Иногда в процессе строительства было сложно придерживаться уровня качества, необходимого для стандартов энергоэффективности. Возведение энергоэффективного здания отличается от простого строительства. Например, установка окон с терморазрывом не является обязательным этапом строительства, но это совершенно необходимо для достижения энергоэффективности.

– Вы выиграли несколько архитектурных конкурсов на строительство мостов, включая строительство мостов в лондонском Олимпийском парке и моста Миттельрайнбрюке через Рейн близ Санкт-Гоара. Как вы обычно работаете с этим типом объектов?

Ши-Фу Пэн:
– Раньше мосты всегда возводились инженерами, и при этом имело ключевое значение инженерное проектирование, а не архитектурное решение. Это неудивительно: зачастую полотно моста имеет длину в несколько сотен метров и поддерживается только двумя опорами. Архитектор не может немного переместить опору в соответствии со своим замыслом, иначе мост рухнет. Когда мы занимаемся мостами, мы начинаем сотрудничать с инженерами на очень ранней стадии проекта.

В последнее время городская среда, в которой мы живем, стала крайне важна, а мосты существуют именно в ней. Городские мосты не могут быть сугубо инженерными объектами, им также необходимо быть воплощением архитектурного замысла.

Удивительно, но работая с мостами, нам совершенно не интересен мост сам по себе, потому что городские мосты обычно довольно короткие. Настоящая загвоздка состоит в том, как «приземлить» мост, как соединить его с городским ландшафтом. Как только архитектор завершил вписывание моста в ландшафт, считай, вся работа сделана – любой может спроектировать мост. Планируя городские мосты, мы начинаем с анализа городского ландшафта: в каких условиях предстоит существовать мосту, какие транспортные и человеческие потоки идут по нему и вокруг него. Наши представления о строительстве мостов не всегда правильные. Мы проигрываем чаще, чем выигрываем, но это наш типичный образ мысли в отношении мостов как объектов городской среды.

– Как вы обычно выбираете конкурсы, в которых будете участвовать?

Ройшн Хенеган:
– Мы смотрим на жюри. Затем мы спрашиваем себя, интересен ли нам проект и подходит ли нам его масштаб. Кроме того, мы обязательно обращаем внимание на объем работы, который необходимо выполнить для участия в конкурсе. Если ты участвуешь в большом открытом конкурсе, то стараешься не вдаваться в излишние детали сразу же.

Для участия в конкурсе на проектирование Большого Египетского музея от нас изначально требовалось предоставить пять планшетов А3. Это был посильный объем работы. Затем было отобрано двадцать лучших проектов, и работы стало значительно больше. Конкурс на проектирование центра для посетителей Тропы гигантов также был совершенно открытым и в качестве заявки предполагал подготовку трех А1. В проекте нового ГЦСИ был этап отбора по портфолио, после которого к участию было приглашено двадцать претендентов.

– Как вы работаете в незнакомой среде?

Ройшн Хенеган:
– Мы непременно начинаем с изучения площадки для строительства, стараемся понять климат и почувствовать место. Несмотря на сказанное, мы совершили множество ошибок и порой неправильно воспринимали среду. Например, на Ближнем Востоке мы не до конца понимали, что общественное пространство должно быть защищенным от окружающей среды, а любые занятия на открытом воздухе крайне ограничены из-за невыносимой жары. А мы пытались привнести туда европейское чувство общественного уличного пространства, где оно интерпретируется как нечто ключевое и прекрасное. Работать в Европе несколько проще. Конечно, здесь тоже есть различия, но здесь существует общий язык и понимание отношений с открытым пространством.

Ши-Фу Пэн:
– Действительно, мы являемся представителями того поколения, которому необходимо понимание среды. Наш проект для ГЦСИ основан на анализе среды. Если бы аналогичные средовые характеристики существовали в каком-либо другом месте, мы бы предложили аналогичный проект.

В какой-то степени мы должны были выиграть, потому что наша победа была одержана на стратегическом уровне. Площадка расположена на Ходынском поле, где новый парк примыкает к самому большому в мире торговому центру. Все участники пришли к выводу, что этот торговый центр представляет собой урбанистическую проблему, поэтому все предложили проекты горизонтально вытянутых зданий, которые могли бы загородить торговый центр.

Мы решили действовать иначе и предложили вертикальное здание, которое должно фокусировать внимание на себе, сделав торговый центр лишь фоном. Концептуально наш проект схож с Эйфелевой башней. Если вы взглянете на Эйфелеву башню, ваше внимание будет приковано именно к ней, а не к простирающемуся за ней Парижу, потому что это вертикальная доминанта, противопоставленная линии горизонта. Можно сказать, мы решили проблему, отказавшись от решения проблемы, мы сжульничали.

Форма здания довольна русская. Нас часто спрашивают, почему в этом проекте мы используем столько консольных выносов. Мой ответ таков: мы в России, современные консоли были изобретены именно здесь, как мы можем построить здание без них? Все здание будущего музея буквально посвящено консольным выносам. Я всегда говорю, что чем сильнее ужать консольный вынос, тем сильнее здание будет напоминать американский небоскреб. Американские небоскребы в какой-то мере – совершенные экономические объекты. Консольные выносы противоположны экономической целесообразности. Этот элемент кажется нам воплощением идей русского авангарда.

– Россия – непростая страна для зарубежных архитекторов. Каковы основные положительные и отрицательные моменты в вашей работе над московским проектом?

Ройшн Хенеган:
– Нам нравится брать на себя всю работу на ранней стадии проектирования, а потом постепенно передавать воплощение наших идей партнерам, при этом сохраняя вовлеченность в проект в качестве наблюдателей. Такая схема работы была невозможна в реализации московского проекта. В нем мы играем роль проектных консультантов (design advisers). Однако это также значит, что мы будем участвовать в процессе до завершения строительства здания, что нам импонирует.

С одной стороны, мы были несколько удивлены невозможностью более плотно участвовать в проекте. С другой стороны, наши партнеры из Москомархитектуры всегда прислушивались к нашему мнению. Россия – страна с очень жесткими СНИПами. Сравнивая работу в Москве и в Лондоне, нам очевидно, что в России пространство для переговоров значительно уже.

Ши-Фу Пэн:
– Мы были удивлены множеством правил и изобретательностью в манипулировании ими. В любой стране правила не могут регулировать 100% населения. Всегда найдется 10%, которые выпадают из общей схемы. В конце концов, нельзя ограничить людей в желании творчески мыслить и придумывать нестандартные решения. Люди всегда находят лазейки. Русские очень хорошо знают, как обходить правила.

– А в чем особенность вашей работы в Ирландии?

Ройшн Хенеган:
– В Ирландии, как, пожалуй, и в Лондоне мы лучше знакомы с процессом строительства и сильнее вовлечены в него. Сейчас мы ведем реконструкцию Национальной галереи Ирландии в Дублине и постоянно находимся на площадке. Преимуществом такой включенности является хорошее знание пространства, доскональное понимание того, как люди его используют и как в нем перемещаются. Недостаток заключается в невозможности взглянуть на объект со стороны. Выполняя проекты в своей стране, архитектурное бюро невольно разделяет все исходные установки, свойственные этой среде, не подвергая их сомнению. Привилегия специалистов извне состоит в том, что они могут напомнить о необязательности следования привычному пути.

– Чувствуете ли вы связь с современной ирландской архитектурой?

Ройшн Хенеган:
– Если честно, мы никогда не чувствовали себя представителями ирландской архитектуры. Несмотря на то, что я ирландка и здесь окончила бакалавриат, Ши-Фу американец и мы оба учились в Штатах. Хотя в настоящий момент мы работаем в Дублине и, конечно, привносим некоторые элементы ирландской культуры в наши проекты, мы не были взращены этой системой настолько, насколько другие ирландские архитектурные бюро – как Grafton Architects или O’Donnell & Tuomey.

– С момента создания вашего бюро в Нью-Йорке вы успели переехать в Дублин и открыть филиал в Берлине. Каковы были причины и результаты таких перемещений?

Ройшн Хенеган:
– Верно, наше бюро открылось в Нью-Йорке, в то время мы там работали. Потом мы выиграли конкурс в Дублине, и удаленная разработка этого проекта была бы сложной задачей. В какой-то степени у нас не было причин оставаться в Нью-Йорке. В Европе куда более сильная культура конкурсов для молодых архитектурных бюро, поэтому мы решили переехать в Дублин. Наш первый заказ в Дублине был довольно крупным, офисное здание с бюджетом в 40 млн евро, что создало для нас определенную материальную базу.

– Ши-Фу, что ты думаешь о жизни в Ирландии? Каково было переехать в эту страну?

Ши-Фу Пэн:
– По-моему, место расположения для нас не имеет значения. По большому счету, у нас не было выбора, где жить. С точки зрения ведения бизнеса, Дублин довольно хорош. Существует такая аббревиатура ФЛАП (Франкфурт-на-Майне, Лондон, Амстердам, Париж), она обозначает ведущие узлы авиаперевозок бизнес-класса. В отличие от них, Дублин – высоко котирующийся аэропорт для туризма, использование которого в два-три раза дешевле, чем ФЛАП. Как видите, у нашего местоположения есть определенные преимущества.

Ройшн Хенеган:
– Открытие дополнительного офиса в Берлине произошло следующим образом: у нас было несколько сотрудников из Германии, один из которых хотел переехать в Берлин. Мы не хотели его терять, к тому же у нас в то время был проект в Веймаре, поэтому мы решили открыть филиал в Берлине. Сегодня там работает пять сотрудников.

– Похоже, у вас интернациональная команда?

Ройшн Хенеган:
– Наверно, мы до сих пор наполовину ирландцы. У нас также немало немцев и поляков. Раньше у нас был более интернациональный коллектив, но с началом экономического кризиса многие уехали из Ирландии.

– Ваше бюро стартовало в формате небольшой команды и постепенно стало расширяться. Каковы основные сложности в проведении таких организационных перемен?

Ши-Фу Пэн:
– Когда мы выиграли конкурс на проектирование Большого Египетского музея, нас было всего трое. В конце работы над проектом наша команда разрослась до более сотни сотрудников (из них примерно сорок работают в дублинском офисе).
Разумеется, мы переживали взлеты и падения. Наша первостепенная задача – ослабить контроль. Если посмотреть на ведущих мировых лидеров, скажем, на председателя правительства Китая, они инженеры, не архитекторы. Архитекторы не могут управлять государством, они слишком хотят все контролировать. В процессе работы с архитекторами, которые проектировали крупные здания, мы поняли логику оптимальной организации бюро. В какой-то момент мы решили частично стать менеджерами проектов, а не только архитекторами. Мы стали разбивать проект на части таким образом, чтобы разные сотрудники могли выполнять отдельные его компоненты. Обычно такие части довольно очевидны. Например, в московском проекте у нас есть парк на заднем плане и башня на переднем плане, это два нераздельных элемента. Башня производила бы куда более скромное впечатление, если бы она располагалась в городской среде. За счет расположения в большом парке башня будет его композиционной доминантой, словно пагода в японском саду. В Нью-Йорке она не имела бы смысла.

– Удивительно, что осуществление такого крупного международного проекта, как музей в Гизе, вы начинали втроем. Как вам это удалось?

Ши-Фу Пен:
– С самого начала работы над проектом Большого Египетского музея мы решили, что будем рассматривать всю площадку, на которой расположен объект, как одно целое. Таким образом, все элементы внутри и снаружи музейного здания, включая скамейки в прилегающем парке, были вписаны в планировочную сетку. Именно благодаря разработке этой сетки мы смогли выполнить проект, требующий сотни сотрудников, командой из трех человек.

– Ройшн, ты преподаешь в нескольких университетах. Как общение со студентами влияет на твою работу?

Ройшн Хенеган:
– Разговор с людьми, которые сосредоточенно разрабатывают какие-либо идеи и прикладывают серьезные усилия для их воплощения, очень воодушевляет. Работа в офисе очень практическая, обремененная мыслями о контрактах и бюджетах. Преподавание дает мне возможность проводить концептуальные эксперименты, говорить об идеях и мыслить свободнее.

– Как вы хотели организовать учебный процесс для молодых архитекторов в проекте Гринвичской школы архитектуры?

Ройшн Хенеган:
– Мы хотели построить Школу вокруг студии – большого удобного пространства для студентов, где они могут делать макеты, рисовать, заниматься и видеть друг друга. Понимаете, у всех однажды наступает момент, когда он/она «застревает». Когда это случается, полезно побродить, поговорить с другими, узнать, что у них на уме.

– Что обычно вдохновляет вас в процессе работы?

Ши-Фу Пэн:
– Это может быть что угодно. На самом деле, я не участвую в начальной стадии подготовки конкурсных проектов. На старте у меня нет идей. Мне нужно своего рода облако космической пыли, [из которой образуются звезды и планеты], с которым я мог бы работать. Я хороший критик.

По утрам я занимаюсь плаванием. В действительности, плавание – это единственное занятие, во время которого человек может быть наедине с собой в состоянии невесомости, что позволяет думать и генерировать идеи. Мне кажется, именно поэтому Ле Корбюзье также любил плавать.

– Что вы можете посоветовать молодым архитекторам?

Ши-Фу Пэн:
– Мы можем посоветовать, как участвовать в конкурсах, но не как стать архитектором. Терпеть не могу, когда говорят, что у каждого свой путь, но, как ни странно, люди подходят к решению одних и тех же задач по-разному. Каким-то образом все могут добиться хороших результатов. Совет прост – надо работать. Редкий человек рожден Фрэнком Гери, и даже он, наверняка, много и упорно работает.

– Что для вас проект вашей мечты?

Ройшн Хенеган:
– Я бы хотела построить аэропорт. Очень жаль, что аэропорты превратились в места, где главное – безопасность. Было бы здорово построить маленький аэропорт, который по-прежнему бы создавал ощущение волшебства полета.

Ши-Фу Пен:
– Мне не важно, каким проектом я занимаюсь. Чем сложнее проект, чем больше проблем необходимо решить при его исполнении – тем интереснее работать. Если заказчик дает нам полмиллиарда долларов, предоставляет площадку и просит построить здание, не ограничивая себя в расходах, мне не хочется работать над этим проектом. Если клиент сообщает, что у него всего полмиллиона долларов, участок представляет собой оспариваемую территорию и не имеет водоснабжения, тогда нам интересно.
Существует хорошее высказывание Рема Колхаса. Однажды его спросили, почему он никак не построит себе дом. Рем ответил: «В этом случае мне будет не с кем спорить». Ничто не возможно без сопротивления.

16 Марта 2016

Беседовала:

Екатерина Михайлова

Похожие статьи