Уроки Лас-Вегаса: забытый символизм архитектурной формы

К открытию книжной ярмарки non/fiction публикуем главу из нового издания Strelka Press: первого русского перевода главного манифеста постмодернизма – «Уроков Лас-Вегаса» Роберта Вентури, Дениз Скотт Браун и Стивена Айзенура.

mainImg
0 Вентури Р., Браун Д.С., Айзенур С.
Уроки Лас-Вегаса: Забытый символизм архитектурной формы /
Пер. с англ. – М.: Strelka Press, 2015. – 212 c.
ISBN 978-5-906264-36-7
Перевод с английского Иван Третьяков
Редактор Сергей Ситар


zooming



Исторические и другие прецеденты: вперед к архитектуре прошлого.

Исторический символизм и архитектура модернизма

Формы модернистской архитектуры создавались архитекторами и анализировались критиками прежде всего с точки зрения их персептивных свойств – в ущерб их символическим смыслам, возникающим по ассоциации. В той мере, в какой модернисты все же вынуждены признавать системы символов, пронизывающие среду нашего обитания, они предпочитают говорить о девальвации этих символов. Но хотя архитекторы-модернисты уже почти забыли об этом, исторический прецедент символически ориентированной архитектуры все же имелся, и запутанные вопросы иконографии до сих пор продолжают играть важную роль в такой области знаний, как история искусств. Ранние модернисты с презрением относились к архитектурным реминисценциям. Они отвергали эклектику и стиль как элементы архитектурной профессии – так же, как и любые разновидности историзма, которые грозили подорвать пафос превосходства революции над эволюцией в их архитектуре, основанной почти исключительно на новых технологиях. Второе поколение архитекторов-модернистов признавало лишь «организующие элементы» истории – по выражению Зигфрида Гидеона , который свел значение исторического здания и прилегающей к нему пьяццы к чистой форме и пространству, окутанным светом. Это свойственное архитекторам чрезмерное увлечение пространством как сугубо архитектурным феноменом заставило их воспринимать здания как форму, пьяццы как пространство, а графику и скульптуру как сочетание цвета, фактуры и масштаба. Ансамбль стал абстракцией для архитекторов в то же самое десятилетие, когда в живописи родился абстракционизм. Иконографические формы и одежды архитектуры Средневековья и Возрождения свелись в их глазах к многоцветной фактуре на службе у пространства; символическая сложность и смысловая противоречивость архитектуры маньеризма опознавались и ценились только в качестве формальной сложности и противоречивости; неоклассическую архитектуру любили не за ее романтическое использование ассоциаций, а за формальную простоту. Архитекторам нравились спины железнодорожных вокзалов XIX века, то есть, собственно, сараи, и они лишь терпели их парадные фасады, считая их пусть и забавными, но неуместными вывихами историзирующей эклектики. Разработанную коммерческими художниками с Мэдисон-авеню систему символов, на которой основана символическая атмосфера расползающихся городов, они так и не распознали. В 1950–1960-х годах эти «абстрактные экспрессионисты» от современной архитектуры признавали лишь одно измерение традиционного европейского «города на холме», а именно его «пешеходный масштаб» и «плотность городской жизни», обусловленные соответствующей архитектурой. Такой взгляд на средневековый урбанизм породил фантазии на тему мегаструктур (или мегаскульптур?), то есть все тех же средневековых «городов на холме», только технологически усовершенствованных, и укрепил архитекторов-модернистов в их ненависти к автомобилям. При этом противоречивая полифония знаков и символов в средневековом городе на разных уровнях его восприятия и осмысления – в составе зданий и площадей – прошла мимо сознания архитекторов, ориентированных на пространство. Возможно, эти символы, помимо того, что их содержание уже стало чужим, по масштабу и уровню сложности требовали слишком большой проницательности от современного человека с его израненными чувствами и нетерпеливым темпом жизни. Наверное, этим и объясняется тот парадоксальный факт, что возврат к ценностям иконографии для многих архитекторов нашего поколения произошел благодаря чуткости художников поп-арта начала 1960-х годов, а также открытию «уток» и «декорированных сараев» на Шоссе № 66: из Рима в Лас-Вегас, но и наоборот, из Лас-Вегаса в Рим.

Собор как утка и сарай

В иконографическом смысле собор одновременно является и декорированным сараем, и уткой. Поздневизантийская церковь Малая Митрополия в Афинах абсурдна как архитектурное произведение. Она «немасштабна»: ее небольшой размер не соответствует сложности ее формы – если, конечно, форма должна определяться исключительно конструктивной логикой, потому что пространство, заключенное в ее квадратном зале, можно было бы перекрыть и без помощи внутренних опор, поддерживающих затейливую структуру из сводов, барабана и купола. Однако в качестве утки она не так уж и абсурдна – как эхо греческой крестово-купольной системы, конструктивно восходящей к большим зданиям в крупных городах, но здесь получившей чисто символическое применение в масштабе небольшой церкви. И эта утка украшена аппликацией-коллажем из objet trouvés – оставшихся от античных построек и вмонтированных в новую кладку барельефов, которые сохранили достаточно эксплицитное символическое содержание. Амьенский собор – это билборд, за которым скрывается здание. Готические соборы считались неудачными в том смысле, что им недоставало «органического единства» между главным и боковыми фасадами. Однако эта разобщенность является естественным отражением внутреннего противоречия, присущего сложному зданию, которое со стороны соборной площади является более или менее двухмерным экраном для пропаганды, а с тыльной стороны представляет собой здание, подчиняющееся конструктивным законам каменной кладки. Это отражение противоречия между образом и функцией, которое часто обнаруживается в декорированных сараях. (В случае собора «сарай», расположенный сзади, – это также и «утка», поскольку в плане он имеет форму креста.) Фасады великих соборов района Иль-де-Франс – это двухмерные плоскости в масштабе всего здания; в верхних ярусах им приходится разделяться на башни, чтобы взаимодействовать с окружающим сельским ландшафтом. Но на уровне деталей эти фасады представляют собой целые самостоятельные здания, симулирующие пространственность архитектуры с помощью усиленной трехмерности своих рельефов и скульптур. Ниши для статуй, как отмечал сэр Джон Саммерсон – это дополнительный уровень архитектуры внутри архитектуры. При этом впечатление, которое производит фасад, возникает благодаря чрезвычайно сложному символическому и ассоциативному смыслу, который порождается не только самими эдикулами и помещенными в них статуями, но также их взаимным расположением, воспроизводящим на фасаде порядок чинов небесной иерархии. В такой оркестровке посланий практикуемая архитекторами-модернистами коннотация едва ли играет важную роль. Конфигурация фасада на самом деле полностью маскирует спрятанную за ним трехнефную структуру, а портал и окно-роза дают лишь минимальные намеки на устройство архитектурного комплекса, расположенного внутри.


zooming
Улица Фремонт-стрит в Лас-Вегасе. Фото 1952 года. Фотограф Edward N. Edstrom



Символическая эволюция в Лас-Вегасе

 Архитектурную эволюцию типологии готического собора можно реконструировать, анализируя последовательность стилистических и символических изменений, постепенно накапливавшихся на протяжении десятилетий. Подобную же эволюцию – что редкость в современной архитектуре – мы имеем возможность зафиксировать и изучить на материале коммерческой архитектуры Лас-Вегаса. В Лас-Вегасе, однако, эта эволюция укладывается в годы вместо десятилетий, что отражает, по меньшей мере, повышенную суетливость нашего времени, если не общую эфемерность коммерческого послания в сравнении с религиозным. Лас-Вегас последовательно эволюционирует в сторону все более распространенного и крупномасштабного символизма. В 1950-е годы казино Golden Nugget на Фремонт-стрит представляло собой ортодоксальный декорированный сарай с огромными рекламными знаками, в сущности типичными для американской Мэйн-стрит, уродливыми и заурядными. Однако уже к началу 1960-х оно превратилось в один сплошной знак; коробка здания практически исчезла из виду. «Электрографику» сделали еще более пронзительной – чтобы не отстать от конкурентов, а также масштаба и контекста нового десятилетия, ставших еще более безумными и дезориентирующими. Отдельно стоящие знаки на Стрипе, похожие на башни Сан-Джиминьяно, также последовательно увеличиваются в размерах. Они растут либо в результате замены одних знаков другими, как во Flamingo, Desert Inn или Tropicana, либо путем расширения, как в случае со знаком Caesers Palace. В последнем случае к отдельно стоящему фронтонному «портику» добавили с каждой стороны по одной дополнительной колонне, увенчанной каждая своей статуей, – это дерзкое решение, впрочем, как и сама решаемая проблема не имеют прецедентов во всей тысячелетней эволюции античной архитектуры.

Ренессанс и декорированный сарай

Иконография архитектуры эпохи Возрождения не отличается таким откровенно пропагандистским характером, как иконография архитектуры Средневековья или архитектуры Стрипа, хотя ее декор, буквально заимствованный из лексикона древнеримской, классической архитектуры, должен был стать действенным орудием возрождения античной цивилизации. Однако, поскольку большая часть декора эпохи Возрождения изображает конструкцию, то есть является символом конструкции, этот декор теснее связан с сараем, к которому он крепится, чем декор, характерный для архитектуры Средневековья или Стрипа. Образ конструкции и пространства в данном случае скорее поддерживает, чем противоречит конструкции и пространству как физическим субстанциям. Пилястры представляют на поверхности стены систему конструктивных связей, угловые камни – прочность боковых краев стены; вертикальные профили – защищенность горизонтальных сегментов сверху; русты – поддержку стены снизу; карниз с зубчиками – защищенность поверхности стены от капель дождя; горизонтальные профили – последовательные углубления плоскости стены; наконец, сочетание почти всех перечисленных видов декора вокруг портала символически подчеркивает важность входа. И хотя некоторые из этих элементов действительно функциональны – например, карнизы (но не пилястры), – все они имеют вполне эксплицитное символическое значение, устанавливая ассоциативную связь между изысканностью данного конкретного здания и славой Древнего Рима. Но отнюдь не вся иконография эпохи Возрождения связана с темой конструкций. Картуш над дверью – это знак. Барочные фасады Франческо Борромини, к примеру, испещрены символами в виде барельефов – религиозными, династическими и другими. Примечательно, что Гидеон в своем превосходном анализе фасада церкви Сан-Карло алле Куатаре Фонтане (Борромини) обсуждает контрапунктные наслоения, волнообразный ритм фасада и тончайшую деталировку форм и поверхностей исключительно как абстрактные элементы композиции, обращенной к внешнему пространству улицы, – даже не упоминая о сложном наслоении символических смыслов, которое в них заключено. Итальянское палаццо – это декорированный сарай par excellence . В течение двух веков, от Флоренции до Рима, одна и та же планировочная схема – в виде анфилады комнат, окаймляющей квадратный по форме, снабженный колоннадой кортиль, с входным проемом в центре фасада, тремя этажами и иногда добавлявшимися мезонинами – служила постоянной основой для целого ряда стилистических и композиционных решений. Один и тот же «архитектурный костяк» использовался и при возведении палаццо Строцци с его тремя этажами, отличающимися глубиной рустовки, и для строительства палаццо Ручеллаи с его псевдоконструктивными пилястрами трех разных ордеров, и для палаццо Фарнезе с его горизонтальной ритмикой, возникшей за счет противопоставления укрепленных углов и богато орнаментированного центрального портала, и, наконец, для палаццо Одескальки с его гигантским ордером, накладывающим образ одного монументального этажа на три фактических. Причина общепринятой высокой оценки развития итальянской гражданской архитектуры в период с середины XV по середину XVII века заключается в том, что в его основе лежал принцип декорированного сарая. Все тот же принцип орнаментации распространяется в дальнейшем на другие, более новые варианты «палаццо» – торговые и senza cortili . Стилобатная часть универмага The Carson Pirie Scott отделана чугунными барельефами с растительным орнаментом, мелкая деталировка которых помогает задержать внимание покупателей на уровне витрин, – при этом верхние этажи демонстрируют лишь сухой конструктивный символизм стандартного лофта, то есть резко контрастирующий с нижней частью формальный словарь. Стандартный сарай многоэтажного мотеля Howard Jonson больше похож на «коробку» в духе «Лучезарного города», чем на палаццо, однако откровенный символизм его входа, накрытого чем-то вроде фронтона – треугольной рамой, окрашенной в геральдический оранжевый цвет, – вполне можно рассматривать как современную реинкарнацию античного фронтона и феодального надвратного герба с изменением масштаба, которое соответствует прыжку из контекста европейской городской пьяццы в контекст расползающегося пригорода времен поп-арта.

Эклектика XIX века

Символизм стилистической эклектики в архитектуре XIX века был по существу функциональным, хотя подчас к нему примешиваются националистические мотивы – примером могут служить обращения во Франции к Ренессансу времен Генриха IV, а в Англии – к стилю эпохи Тюдоров. При этом каждый исторический стиль четко соответствовал определенной функциональной типологии. Банки строились в виде классических базилик, что подразумевало гражданскую ответственность и верность традициям; торговые здания выглядели как дома бюргеров; университетские здания Оксфорда и Кембриджа копировали скорее готику, классику, что должно было символизировать, по определению Джорджа Хоу, «битву за знания» и «несение факела гуманизма сквозь темные времена экономического детерминизма», при этом выбор либо «перпендикулярного», либо «декоративного» стиля для английских церквей середины века отражал теологические разногласия между оксфордским и кембриджским движениями. Киоск по продаже гамбургеров в форме гамбургера – это современная, более непосредственная попытка выразить функцию через ассоциацию, правда, уже с целью коммерческого убеждения, а не прояснения теологических тонкостей. Дональд Дрю Эгберт в своем анализе работ, представленных в середине XIX века на соискание Римской премии в Эколь де Боз-ар (этом «логове плохишей»), назвал функционализм посредством ассоциации «символической манифестацией функционализма», которая предшествовала функционализму физической субстанции, ставшему впоследствии основой модернизма: образ предшествовал субстанции . Эгберт также говорит о присущем новым типам зданий XIX века балансе между выражением функции через физиономию и выражением функции через стиль. Например, железнодорожный вокзал распознавался благодаря наличию чугунного дебаркадера и большого часового циферблата. Эти физиономические признаки контрастировали с эксплицитным геральдическим посланием эклектично-ренессансных залов ожидания и других вокзальных помещений, расположенных в передней зоне. Зигфрид Гидеон называл этот тонко инсценированный контраст между двумя зонами одного и того же здания вопиющим противоречием – свойственным XIX веку «расщеплением ощущений», – поскольку видел в архитектуре только технологию и пространство и игнорировал момент символической коммуникации.

Модернистский декор

Архитекторы-модернисты начали превращать тыльную часть здания во фронтальную, подчеркивая символизм конфигурации сарая для создания собственного архитектурного словаря и при этом отрицая в теории то, что они сами делали на практике. Они говорили одно, а делали другое. «Меньше значит больше» – пусть так, но, например, открытые стальные двутавровые балки, приставленные Мисом ван дер Роэ к огнеупорным бетонным колоннам, так же декоративны, как и накладные пилястры на опорах зданий эпохи Возрождения или резные лизены на опорах готических соборов. (Как выясняется, «меньшее» требует большей затраты труда.) Осознанно или нет, но с тех пор, как Баухаус одержал победу над ар-деко и декоративно-прикладным искусством, модернистский декор редко символизировал что-либо, помимо архитектуры. Говоря точнее, его содержание упорно продолжает оставаться пространственным и технологичным. Так же, как и словарь эпохи Возрождения, то есть классическая ордерная система, конструктивный декор Миса – хотя он и противоречит украшаемым им конкретным структурам – в целом акцентирует в здании именно его архитектурный смысл. Если классический ордер символизировал «возрождение золотого века Римской империи», то современный двутавр символизирует «честное выражение современных технологий как элемента пространства» – или что-то в этом роде. Заметим, кстати, что технологии, которые Мис возвел в символ, были «современными» во времена промышленной революции, и именно эти технологии, а вовсе не актуальные электронные технологии, продолжают по сей день служить источником символизма для модернистской архитектуры.

Декор и пространство интерьера

Накладные двутавры Миса изображают обнаженную стальную конструкцию, и за счет такого искусственного приема спрятанный за двутаврами реальный огнеупорный каркас – вынужденно громоздкий и замкнутый – начинает выглядеть не таким уж громоздким. В своих ранних интерьерах для обозначения границ пространства Мис использовал декоративный мрамор. Панели из мрамора или похожего на мрамор материала в Барселонском павильоне, в проекте Дома с тремя двориками и в других зданиях того же периода менее символичны, чем его более поздние внешние пилястры, однако богатая мраморная отделка, учитывая репутацию этого материала как редкого, явно символизирует роскошь. Хотя эти как бы «парящие в воздухе» панели сегодня можно легко спутать с полотнами абстрактных экспрессионистов 1950-х годов, тогда их задачей было артикулировать «текучее пространство», придавая ему направление внутри линейного стального каркаса. Декор здесь находится на службе у пространства. Скульптура Кольбе в Барселонском павильоне, может быть, и несет определенные символические ассоциации, но и она здесь в первую очередь служит акцентом, дающим направление пространству; она лишь подчеркивает – через контраст – машинную эстетику окружающих ее форм. Следующее поколение архитекторов-модернистов превратило эту комбинацию из направляющих панелей и скульптурных акцентов в распространенный прием оформления выставок и музейных экспозиций, подразумевавший, что каждый элемент выполняет и информационную, и пространственно-направляющую функцию. У Миса эти элементы были скорее символическими, чем информационными; они демонстрировали контраст между естественным и машинным, разъясняя существо модернистской архитектуры через ее противопоставления тому, чем она не является. Ни Мис, ни его последователи не использовали формы в качестве символов для передачи какого-либо неархитектурного смысла. Социалистический реализм в павильоне Миса был бы так же немыслим, как монументальная живопись эпохи «нового курса» на стенах Малого Трианона (если не принимать во внимание, что плоская крыша в 1920-е годы уже сама по себе являлась символом социализма). В интерьере эпохи Возрождения декор в сочетании с обильным освещением также использовался для того, чтобы расставлять акценты и придавать направление пространству. Но в них, в отличие от интерьеров Миса, декоративными были только элементы конструкции: рамы, профили, пилястры и архитравы, акцентировавшие форму и помогавшие зрителю уловить структуру замкнутого пространства, – в то время как поверхности представляли собой нейтральный контекст. При этом внутри маньеристской виллы Пия V в Риме пилястры, ниши, архитравы и карнизы скорее скрывают истинную конфигурацию пространства или, точнее, размывают границу между стеной и сводом – за счет того, что эти элементы, ассоциирующиеся со стеной, неожиданно переходят на поверхность свода. В византийской церкви Марторана на Сицилии нет ни архитектурной ясности, ни маньеристской размытости. Изображения здесь полностью подавляют пространство, мозаичный рисунок скрывает форму, на которую он наложен. Орнамент существует почти независимо от стен, пилонов, софитов, сводов и купола, а иногда и вступает в противоречие с этими архитектурными элементами. Углы скруглены, чтобы они не вторгались в непрерывную поверхность мозаики, а ее золотой фон еще сильнее смягчает геометрию – при неярком свете, который лишь изредка выхватывает из мрака особенно значимые символы, пространство распадается, превращаясь в аморфную дымку. Позолоченные рокайли павильона Амалиенбург в Нимфенбурге делают то же самое, только средствами барельефа. Выпуклый узор, как разросшийся куст шпината, покрывающий стены и мебель, фурнитуру и канделябры, отражается в зеркалах и хрустале, играет на свету и тут же скрывается в неопределенных закоулках искривленного в плане и разрезе здания, дробит пространство до состояния аморфного сияния. Характерно, что орнамент рококо едва ли что-то символизирует и уж точно ничего не пропагандирует. Он «замутняет» пространство, но, сохраняя абстрактный характер, остается по существу архитектурным; в то время как в византийской церкви пропагандистский символизм пересиливает архитектуру.

Лас-Вегас-Стрип

Лас-Вегас-Стрип ночью, как и интерьер Мартораны, – это преобладание символических образов в темном, аморфном пространстве; но, как в Амалиенбурге, это скорее блеск и сияние, чем дымка. Любое указание на конфигурацию пространства или направление движения исходит от горящих огней, а не от форм, отражающих свет. Свет на Стрипе всегда прямой; сами знаки являются его источником. Они не отражают свет, исходящий от внешнего, иногда замаскированного источника, как большинство рекламных щитов и архитектура модернизма. Автоматизированные неоновые огни на Стрипе движутся быстрее, чем блики на поверхности мозаики, переливы которой связаны со скоростью движения солнца или наблюдателя. Интенсивность этих огней и темп их движения увеличены, чтобы охватить более обширное пространство, приспособиться к большей скорости и в итоге произвести более энергичное воздействие, на которое отзывается наше восприятие и которое оказывается достижимым благодаря современным технологиям. Кроме того, темпы развития нашей экономики придают дополнительный импульс этой мобильной и легкозаменяемой средовой декорации, которую мы называем наружной рекламой. Послания архитектуры стали сегодня иными, но, несмотря на это различие, ее методы остаются прежними, и архитектура не является больше просто «умелой, точной, великолепной игрой объемов на свету». Стрип днем – это уже совсем другое место, вовсе не византийское. Объемы зданий видны, но в смысле визуального воздействия и символического содержания они продолжают играть второстепенную роль по сравнению со знаками. В пространстве расползающегося города нет той замкнутости и направленности, которые характерны для пространства традиционных городов. Расползающийся город отличается открытостью и неопределенностью и опознается по точкам в пространстве и паттернам на земле; это не здания, а двухмерные или скульптурные символы в пространстве, сложные конфигурации, графические или репрезентативные. Выступая в качестве символов, знаки и здания позволяют считывать пространство через свое положение и свою направленность, а осветительные опоры, уличная сеть и система автостоянок делают его окончательно отчетливым и доступным для навигации. В жилом пригороде ориентация домов в сторону улиц, их стилистическое решение как декорированных сараев, а также ландшафтное благоустройство и садовые украшения: колеса от фургонов, почтовые ящики на цепях, уличные светильники в колониальном стиле и фрагменты традиционных изгородей из тонких жердей – все это играет ту же роль, что и знаки в коммерческом пригороде, – роль идентификаторов пространства. Как и сложное скопление архитектурных объектов на римском форуме, Стрип в дневное время производит впечатление хаоса, если воспринимать его только как множество форм, игнорируя их символическое содержание. Форум, так же как и Стрип, был ландшафтом, состоявшим из символов, – напластованием смыслов, которые считывались из расположения дорог, из символики сооружений, а также из символических реинкарнаций зданий, существовавших здесь раньше, и повсюду расставленных скульптур. С формальной точки зрения форум представлял собой чудовищный беспорядок; с символической – богатую смесь. Триумфальные арки в Риме были прототипом рекламных щитов (mutatis mutandis в отношении масштаба, содержания и скорости движения). Их архитектурный декор, включавший пилястры, фронтоны и кессоны, накладывался на них в технике барельефа и был всего лишь намеком на архитектурную форму. Этот декор имел такой же символический характер, что и барельефы с изображением процессий, а также надписи, которые конкурируют между собой за площадь на их поверхности. Выступая в качестве билбордов, несущих определенное сообщение, триумфальные арки римского форума одновременно играли роль пространственных маркеров, направлявших движение процессий в сложном городском ландшафте. На Шоссе № 66 билборды, стоящие рядами под одинаковым углом к транспортному потоку, на равном расстоянии друг от друга и от дороги, выполняют сходную пространственную функцию. Будучи самыми яркими, самыми чистыми и ухоженными элементами индустриальной пригородной зоны, билборды часто не только маскируют неприглядный ландшафт, но и облагораживают его. Подобно расположенным вдоль Аппиевой дороги погребальным сооружениям (опять-таки, mutatis mutandis в отношении масштаба), они указывают путь на необъятных просторах уже за пределами жилого пригорода. Но как бы то ни было, эти пространственно-навигационные функции их формы, расположения и ориентации являются второстепенными по сравнению с функцией чисто символической. Реклама Tanya, воздействующая на зрителя посредством графики и демонстрации анатомических подробностей, так же как монументальная реклама побед императора Константина, воздействующая посредством высеченных в камне надписей и барельефов, играет на дороге более важную роль, чем роль идентификатора пространства.

Расползающийся город и мегаструктура

Такие урбанистические феномены, как «уродливая и заурядная архитектура» и «декорированный сарай», ближе к типологии расползающегося города, чем к типологии мегаструктуры. Мы уже рассказывали о том, как коммерческая вернакулярная архитектура стала для нас живым источником пробуждения, определившим наш поворот к символизму в архитектуре. В своем исследовании Лас-Вегаса мы описали победу символов-в-пространстве над формами-в-пространстве на фоне брутального автомобильного ландшафта больших расстояний и высоких скоростей, где тонкости чистого архитектурного пространства уже неуловимы. Но символизм расползающегося города заложен не только в радикальной коммуникативности придорожной коммерческой полосы (декорированном сарае или утке), но и в жилищной архитектуре. Несмотря на то что дом-ранчо – многоуровневый или иного типа – в своей пространственной конфигурации следует всего нескольким простым стандартным схемам, снаружи он украшается с помощью весьма разнообразной, хотя всегда контекстуальной палитры средств, сочетающей в себе элементы множества стилей: колониального, новоорлеанского, регентского, французского-провинциального, стиля вестерн, модернизма и других. Малоэтажные жилые комплексы с ландшафтным благоустройством – особенно на Юго-Западе – это те же декорированные сараи, пешеходные дворики которых, так же как и в мотелях, хотя и изолированы от автодороги, но находятся от нее в непосредственной близости. Сравнение признаков расползающегося города и мегаструктуры можно найти в таблице 2. Образ расползающегося города – результат процесса. В этом смысле этот образ вполне подчиняется канону модернистской архитектуры, который требует, чтобы форма возникала как выражение функции, конструкции и методов строительства, то есть органически вытекала из процесса ее создания. Напротив, мегаструктура для нашего времени – это искажающее вмешательство в естественный процесс развития города, которое осуществляется в том числе и ради создания определенного образа. Современные архитекторы противоречат сами себе, когда одновременно поддерживают и функционализм, и типологию мегаструктуры. Они не способны распознать образ города-в-процессе, предлагаемый Стрипом, поскольку, с одной стороны, этот образ им слишком хорошо знаком, а с другой стороны, он слишком не похож на то, что их учили считать приемлемым.

26 Ноября 2014

Похожие статьи
Три башни профессора Юрия Волчка
Все знают Юрия Павловича Волчка как увлеченного исследователя архитектуры XX века и теоретика, но из нашей памяти как-то выпадает тот факт, что он еще и проектировал как архитектор – сам и совместно с коллегами, в 1990-е и 2010-е годы. Статья Алексея Воробьева, которую мы публикуем с разрешения редакции сборника «Современная архитектура мира», – о Волчке как архитекторе и его проектах.
Школа ФЗУ Ленэнерго – забытый памятник ленинградского...
В преддверии вторичного решения судьбы Школы ФЗУ Ленэнерго, на месте которой может появиться жилой комплекс, – о том, что история архитектуры – это не история имени собственного, о самоценности архитектурных решений и забытой странице фабрично-заводского образования Ленинграда.
Нейросказки
Участники воркшопа, прошедшего в рамках мероприятия SINTEZ.SPACE, создавали комикс про будущее Нижнего Новгорода. С картинками и текстами им помогали нейросети: от ChatGpt до Яндекс Балабоба. Предлагаем вашему вниманию три работы, наиболее приглянувшиеся редакции.
Линия Елизаветы
Александр Змеул – автор, который давно и профессионально занимается историей и проблематикой архитектуры метро и транспорта в целом, – рассказывает о новой лондонской Линии Елизаветы. Она открылась ровно год назад, в нее входит ряд станцией, реализованных ранее, а новые проектировали, в том числе, Гримшо, Вилкинсон и Мак Аслан. В каких-то подходах она схожа, а в чем-то противоположна мега-проектам развития московского транспорта. Внимание – на сравнение.
Лучшее, худшее, новое, старое: архитектурные заметки...
«Что такое традиции архитектуры московского метро? Есть мнения, что это, с одной стороны, индивидуальность облика, с другой – репрезентативность или дворцовость, и, наконец, материалы. Наверное всё это так». Вашему вниманию – вторая серия архитектурных заметок Александра Змеула о БКЛ, посвященная его художественному оформлению, но не только.
Иван Фомин и Иосиф Лангбард: на пути к классике 1930-х
Новая статья Андрея Бархина об упрощенном ордере тридцатых – на основе сравнения архитектуры Фомина и Лангбарда. Текст был представлен 17 мая 2022 года в рамках Круглого стола, посвященного 150-летию Ивана Фомина.
Архитектурные заметки о БКЛ.
Часть 1
Александр Змеул много знает о метро, в том числе московском, и сейчас, с открытием БКЛ, мы попросили его написать нам обзор этого гигантского кольца – говорят, что самого большого в мире, – с точки зрения архитектуры. В первой части: имена, проектные компании, относительно «старые» станции и многое другое. Получился, в сущности, путеводитель по новой части метро.
Архитектурная модернизация среды. Книга 2
Вслед за первой, выпущенной в прошлом году, публикуем вторую коллективную монографию НИИТИАГ, посвященную «Архитектурной модернизации среды»: история развития городской среды от Тамбова до Минусинска, от Пицунды 1950-х годов до Ричарда Роджерса.
Архитектурная модернизация среды жизнедеятельности:...
Публикуем полный текст первой книги коллективной монографии сотрудников НИИТИАГ. Книга посвящена разным аспектам обновления рукотворной среды, как городской, так и сельской, как древности, так и современной архитектуре, в частности, в ней есть глава, посвященная Николасу Гримшо. В монографии больше 450 страниц.
Поддержка архитектуры в Дании: коллаборации большие...
Публикуем главу из недавно опубликованного исследования Москомархитектуры, посвященного анализу практик поддержки архитектурной деятельности в странах Европы, США и России. Глава посвящена Дании, автор – Татьяна Ломакина.
Сколько стоил дом на Моховой?
Дмитрий Хмельницкий рассматривает дом Жолтовского на Моховой, сравнительно оценивая его запредельную для советских нормативов 1930-х годов стоимость, и делая одновременно предположения относительно внутренней структуры и ведомственной принадлежности дома.
Конкурсный проект комбината газеты «Известия» Моисея...
Первая часть исследования «Иван Леонидов и архитектура позднего конструктивизма (1933–1945)» продолжает тему позднего творчества Леонидова в работах Петра Завадовского. В статье вводятся новые термины для архитектуры, ранее обобщенно зачислявшейся в «постконструктивизм», и начинается разговор о влиянии Леонидова на формально-стилистический язык поздних работ Моисея Гинзбурга и архитекторов его группы.
От музы до главной героини. Путь к признанию творческой...
Публикуем перевод статьи Энн Тинг. Она известна как подруга Луиса Кана, но в то же время Тинг – первая женщина с лицензией архитектора в Пенсильвании и преподаватель архитектурной морфологии Пенсильванского университета. В статье на примере девяти историй рассмотрена эволюция личностной позиции творческих женщин от интровертной «музы» до экстравертной креативной «героини».
Бетонный Мадрид
Новая серия фотографа Роберто Конте посвящена не самой известной исторической странице испанской архитектуры: мадридским зданиям в русле брутализма.
Реновация городской среды: исторические прецеденты
Публикуем полный текст коллективной монографии, написанной в прошедшем 2020 году сотрудниками НИИТИАГ и посвященной теме, по-прежнему актуальной как для столицы, так и для всей страны – реновации городов. Тема рассмотрена в широкой исторической и географической перспективе: от градостроительной практики Екатерины II до творчества Ричарда Роджерса в его отношении к мегаполисам. Москва, НИИТИАГ, 2021. 333 страницы.
Леонидов и Ле Корбюзье: проблема взаимного влияния
Памяти Юрия Павловича Волчка. Статья готовилась к V Хан-Магомедовским чтениям «Наследие ВХУТЕМАС и современность». В ней рассматривается проблема творческого взаимодействия Ле Корбюзье и Ивана Леонидова, раскрывающая значение творчества Леонидова и школы ВХУТЕМАСа, которую он представляет, для формирования основ формального языка архитектуры «современного движения».
Технологии и материалы
«Атмосферные» фасады для школы искусств в Калининграде
Рассказываем о необычных фасадах Балтийской Высшей школы музыкального и театрального искусства в Калининграде. Основной материал – покрытая «рыжей» патиной атмосферостойкая сталь Forcera производства компании «Северсталь».
Фасадные подсистемы Hilti для воплощения уникальных...
Как возникают новые продукты и что стимулирует рождение инженерных идей? Ответ на этот вопрос знают в компании Hilti. В обзоре недавних проектов, где участвовали ее инженеры, немало уникальных решений, которые уже стали или весьма вероятно станут новым стандартом в современном строительстве.
ГК «Интер-Росс»: ответ на запрос удобства и безопасности
ГК «Интер-Росс» является одной из старейших компаний в России, поставляющей системы защиты стен, профили для деформационных швов и раздвижные перегородки. Историю компании и актуальные вызовы мы обсудили с гендиректором ГК «Интер-Росс» Карнеем Марком Капо-Чичи.
Для защиты зданий и людей
В широкий ассортимент продукции компании «Интер-Росс» входят такие обязательные компоненты безопасного функционирования любого медицинского учреждения, как настенные отбойники, угловые накладки и специальные поручни. Рассказываем об особенностях применения этих элементов.
Стоимостной инжиниринг – современная концепция управления...
В современных реалиях ключевое значение для успешной реализации проектов в сфере строительства имеет применение эффективных инструментов для оценки капитальных вложений и управления затратами на протяжении проектного жизненного цикла. Решить эти задачи позволяет использование услуг по стоимостному инжинирингу.
Материал на века
Лиственница и робиния – деревья, наиболее подходящие для производства малых архитектурных форм и детских площадок. Рассказываем о свойствах, благодаря которым они заслужили популярность.
Приморская эклектика
На месте дореволюционной здравницы в сосновых лесах Приморского шоссе под Петербургом строится отель, в облике которого отражены черты исторической застройки окрестностей северной столицы эпохи модерна. Сложные фасады выполнялись с использованием решений компании Unistem.
Натуральное дерево против древесных декоров HPL пластика
Вопрос о выборе натурального дерева или HPL пластика «под дерево» регулярно поднимается при составлении спецификаций коммерческих и жилых интерьеров. Хотя натуральное дерево может быть красивым и универсальным материалом для дизайна интерьера, есть несколько потенциальных проблем, которые следует учитывать.
Максимально продуманное остекление: какими будут...
Глубина, зеркальность и прозрачность: подробный рассказ о том, какие виды стекла, и почему именно они, используются в строящихся и уже завершенных зданиях кампуса МГТУ, – от одного из авторов проекта Елены Мызниковой.
Кирпичная палитра для архитектора
Свыше 300 видов лицевого кирпича уникального дизайна – 15 разных форматов, 4 типа лицевой поверхности и десятки цветовых вариаций – это то, что сегодня предлагает один из лидеров в отечественном производстве облицовочного кирпича, Кирово-Чепецкий кирпичный завод КС Керамик, который недавно отметил свой пятнадцатый день рождения.
​Панорамы РЕХАУ
Мир таков, каким мы его видим. Это и метафора, и факт, определивший один из трендов современной архитектуры, а именно увеличение площади остекления здания за счет его непрозрачной части. Компания РЕХАУ отразила его в широкоформатных системах с узкими изящными профилями.
Топ-15 МАФов уходящего года
Какие малые архитектурные формы лучше всего продавались в 2023 году? А какие новинки заинтересовали потребителей?
Спойлер: в тренды попали как умные скамейки, так и консервативная классика. Рассказываем обо всех.
Металл с олимпийским характером
Алюминий – материал, сочетающий визуальную привлекательность и вариативность применения с выдающимися механико-техническими свойствами.
Рассказываем о 5 знаковых спорткомплексах, при реализации которых был использован фасадный алюминий компании Cladding Solutions.
Частная жизнь в кирпиче
Что происходит с обликом малоэтажной застройки в России? Архи.ру поговорил с экспертами и выяснил, какие тренды отмечают архитекторы в частном домостроении и почему кирпич остается самым популярным материалом для проектов загородных домов с очень разной экономикой.
Новая деталь: 10 лет реконструкции гостиницы «Москва»
В 2013 году был завершен третий этап строительства современной гостиницы «Москва» на Манежной площади, на месте разобранного здания Савельева, Стапрана и Щусева. В этом году исполняется ровно 10 лет одному из самых громких воссозданий 2010-х. Фасады нового здания выполнялись компанией «ОртОст-Фасад».
Сейчас на главной
Золотое кольцо
Показываем работы трех финалистов конкурса на эскизный проект нового международного аэропорта Ярославля. Концепцию победителя планируют реализовать к 2027 году.
Энергия [пост]модернизма
В Аптекарском приказе Музея архитектуры открылась выставка Владимира Кубасова. Она состоит, по большей части, из новых поступлений – архива, переданного в музей дочерью архитектора Мариной, но, с другой стороны, рисунки Кубасова собраны по проектам и неплохо раскрывают его творческий путь, который, как подчеркивают кураторы, прямо стыкуется с современной архитектурой, так как работал архитектор всю жизнь до последнего вздоха, почти 50 лет.
Кристаллы и минералы
Архитектор Дмитрий Серегин, успевший поработать в Coop Himmelb(l)au MAD Architects , предлагает новый подход к реабилитационной архитектуре. С помощью нейросети он стирает грань между архитектурой и природой, усиливая целительное воздействие последней на человека.
Модернизация – 3
Третья книга НИИТИАГ о модернизации городской среды: что там можно, что нельзя, и как оно исторически происходит. В этом году: готика, Тамбов, Петербург, Енисейск, Казанская губерния, Нижний, Кавминводы, равно как и проблематика реновации и устойчивости.
Там русский дух
Второй проект, реализованный бюро Megabudka на территории парка «Кудыкина гора» – гостиничный комплекс. В нем архитекторы продолжили поиски идентичности, но изменили направление: в сторону белокаменных церквей, уюта избы, уездного быта и космизма. Не обошлось и без драмы.
Счастье независимого творчества
Немало уже было сказано с трибуны и в кулуарах – как это хорошо, что в период застоя и типовухи развивались другие виды архитектурного творчества: НЭР, бумажная архитектура... Но не то чтобы мы хорошо знаем этот слой. Теперь, благодаря книге Андрея Бокова, который сам принимал участие во многих моментах этой деятельности, надеемся, станет намного яснее. Книга бесценная, написана хорошо. Но есть сомнения. В пророческом пафосе.
Новый «Полёт»
Архитекторы бюро «Мезонпроект» разработали проект перестройки областного молодежного центра «Полёт» в Орле. Летний клуб, построенный еще в конце 1970-х годов, станет всесезонным и приобретет много дополнительных функций.
Минимализм за Полярным кругом
Участники архитектурно-градостроительного конкурса «Деревянный минимализм улицы Смидовича» работали над образом центральной улицы Нарьян-Мара, условием было использование деревянных конструкций, а победивший проект планируют положить в основу мастер-плана центра города. Судило профессиональное жюри, а потом жители города. Публикуем 4 победивших проекта.
Яуза towers
В столице не так много зданий и проектов Никиты Явейна и «Студии 44». Представляем вашему вниманию концепцию большого многофункционального комплекса на Яузе, между двумя парками, с набережной, перекрестьем пешеходных улиц, развитым общественным пространством и оригинальным пластическим решением. Оно совмещает сложную, асимметричную, как пятнашки, сетку фасадов и смелые заострения верхних частей, полностью скрывающее техэтажи и вылепливающее силуэт.
И опять о птицах
Завершается строительство первого аэропорта в китайском городе Лишуй. Архитекторы пекинского бюро MAD выбрали для своего проекта самый очевидный визуальный прототип – серебристо-белую птицу.
Подражание природе
Открываем новую рубрику «Нейросети» работой для конкурса AI&Biomimicry. Для концепции музейного комплекса авторы позаимствовали природные световые явления и принцип биомимикрии. Этот промт не был простым: использовались слова трабекулы, мезоглея, сцинтиллоны и динофлагелляты.
Мастер яркого высказывания
Искусство архитектора и художника Владимира Сомова построено на столь ярких контрастах, что, входя на выставку, в какой-то момент думаешь, что получил кулаком в нос. А потом очень интересно. Мало кто, даже из модернистов, допущенных к работе с уникальными проектами, искал сложности так увлеченно, чтобы не сказать самозабвенно. ММОМА показывает выставку, основанную на работах, переданных автором в музей в 2019–2020 годах, но дополненную так, чтобы раскрыть Сомова и как художника, и как архитектора.
Тайный пруд
Благодаря проекту команды TISS Garden у жильцов клубного дома Ordynka в центре Москвы появился вид на воду: на плите подземного паркинга удалось создать водоем с системой фильтрации, высадить взрослые деревья и другую растительность.
Офисы с «ленточкой»
В Берлине началось строительство офисного (и немного жилого) «кампуса» LXK по проекту MVRDV. Проект связан с развитием района Восточного вокзала.
Венец из пентхаусов
Первое многоэтажное здание Монако, жилая башня Le Schuylkill, получит после реконструкции по проекту Zaha Hadid Architects завершение из шести пентхаусов.
«Красный просвещенец» в Нижнем Новгороде: снос или...
В Нижнем Новгороде прямо сейчас идет «битва экспертиз»: удивительный заросший зеленью квартал двадцатых годов «Красный просвещенец», с одной стороны, пытаются поставить на охрану как достопримечательное место, а с другой стороны, похоже, есть желание отдать его под застройку полностью или частично. Мы попросили журналиста и активиста Иру Маслову рассказать о ситуации.
Вулканическое
В Никола-Ленивце сожгли Черную гору – вулкан. Ее автор – она же автор Вавилонской башни 2022 года, и два объекта заметно перекликаются между собой. Только если предыдущий был про человеческое дерзновение, то теперь форма ушла в природные ассоциации и растворилась там. Вашему вниманию – фотографии сожжения.
Черный, белый и стекло
Лаконичный в формах и отделке дом для подмосковного коттеджного поселка, основным приемом которого стал контраст – цвета, материалов и масс.
Два, пять, десять, девятнадцать: Нижегородский рейтинг
В Нижнем Новгороде наградили победителей XV, по-своему юбилейного, архитектурного рейтинга. Вручали пафосно, на большой сцене недавно открывшейся «Академии Маяк», а победителей на сей раз два: Школа 800 и Галерея на Ошарской. А мы присоединили к двум трех, получилось пять: сокращенный список шорт-листа. И для разнообразия каждый проект немного поругали, потому что показалось, что в этом году в рейтинге есть лидеры, но абсолютного – вот точно нет.
Сергей Орешкин: «Наш опыт дает возможность оперировать...
За последние годы петербургское бюро «А.Лен» прочно закрепило за собой статус федерального, расширив географию проектов от Санкт-Петербурга до Владивостока. Получать крупные заказы помогает опыт, в том числе международный, структура и «архитектурная лаборатория» – именно в ней рождаются методики, по которым бюро создает комфортные квартиры и урбан-блоки. Подробнее о росте мастерской рассказывает Сергей Орешкин.
Вплотную к демократии
Конкурс на проект реконструкции зданий датского парламента выиграли бюро Cobe, Arcgency и Drachmann совместно с конструкторами Sweco. Цель трансформации – позволить любому гражданину приблизиться вплотную к оплоту демократии.
Арка, жемчужина, крыло и ветер
В соцсетях губернатора Омской области началось голосование за лучший проект нового аэропорта. Мы попросили у финалистов проекты и показываем их. Все довольно интересно: заказчик просил сделать здание визуально проницаемым насквозь, а образы, с которыми работают авторы – это арки, крылья, порывы ветра и даже «Раковина» Врубеля, который родился в Омске.
Три башни профессора Юрия Волчка
Все знают Юрия Павловича Волчка как увлеченного исследователя архитектуры XX века и теоретика, но из нашей памяти как-то выпадает тот факт, что он еще и проектировал как архитектор – сам и совместно с коллегами, в 1990-е и 2010-е годы. Статья Алексея Воробьева, которую мы публикуем с разрешения редакции сборника «Современная архитектура мира», – о Волчке как архитекторе и его проектах.
Парк архитектуры и отдыха
Для подмосковного гостиничного комплекса, предполагающего разные форматы отдыха, бюро T+T Architects предложило несколько типов жилья: от классического «стандарта» в общем корпусе до «пещеры в холме» и «домика на дереве». Дополнительной задачей стала интеграция в «архитектурно-лесной» парк существующих на территории резиденций, построенных в классическом стиле.
Лирически-энергетическая архитектура
Здание поста управления солнечной электростанцией Kalyon Karapınar SPP по проекту Bilgin Architects в Центральной Анатолии служит «пользовательским интерфейсом» для бесконечного поля солнечных батарей.
Пресса: Архитектура без излишеств: есть ли рецепты, позволяющие...
На нынешнем рынке застройщики лавируют между неуклонно растущей себестоимостью и растущими же потребностями покупателей, отдающих за свои типовые квартиры впечатляющие суммы. Способна ли архитектура стать дополнительным конкурентным преимуществом реализуемых проектов? И есть ли рецепты, позволяющие строить «дешево и красиво»?