Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru)

29.02.2016

Алексей Гинзбург: «Я считаю своим преемственным занятием модернистскую архитектуру»

Юлия Тарабарина
Объект:
Жилая застройка в Жуковке
Адрес:
Россия, Москва. Поселок Жуковка-1
Жилой дом на улице Гиляровского
Адрес:
Россия, Москва. ул. Гиляровского, д. 55
Комплекс зданий «Малый Ахун»
Адрес:
Россия, Сочи. Восточная часть Имеретинской низменности
Многофункциональный жилой дом «Идеал-хаус»
Адрес:
Россия, Сочи. ул. Возрождения
Многофункциональный комплекс на улице Земляной Вал
Адрес:
Россия, Москва. ул. Земляной Вал, вл. 77-79
Остров «Шри-Ланка»
Адрес:
ОАЭ, Дубай. архипелаг «Мир»
Проект реставрации и приспособления выявленного объекта культурного наследия «Здание дома Наркомфина» (1995-2007)
Адрес:
Россия, Москва. Новинский бульвар, д. 25-27, стр. 12
Рекреационный комплекс в Сочи
Адрес:
Россия, Сочи.
Реставрация здания газеты «Известия»
Адрес:
Россия, Москва. Пушкинская площадь, д. 5
Частный жилой дом «Дом над оврагом»
Адрес:
Россия, Москва. Деревня Шульгино
Мастерская:
Гинзбург Архитектс
Авторский коллектив:
Архитекторы: А.В. Гинзбург, Д.В. Рызванов, Л.В. Лундина

Об изменении модернистской парадигмы, актуальности миссии изменения мира, противоположности позиций архитектора и реставратора и о расширении сознания, которое приносит работа со сложными задачами и разными жанрами.

Алексей Гинзбург. Фотография предоставлена Гинзбург Аркитектс
Алексей Гинзбург. Фотография предоставлена Гинзбург Аркитектс

Алексей Гинзбург – представитель сразу нескольких архитектурных династий: с одной стороны он внук Моисея Гинзбурга, автора Дома Наркомфина, а с другой – правнук Григория Бархина, автора здания газеты «Известия». Между тем ему удается делать вполне самостоятельную, тщательно продуманную, выверенную архитектуру, и даже больше – постоянно развиваться в рамках нескольких направлений: от малого масштаба, такого как интерьер квартиры или памятник на Бородинском поле, до проектов жилых и общественных зданий, крупных градостроительных концепций и реставрации как дополнительной специализации. Чаще всего журналисты обращаются к Алексею за информацией о судьбе Дома Наркомфина, историей и реконструкцией которого он занимается с 1995 года. Для нас же первоочередной интерес представляют его собственные работы и отношение к современной архитектуре.

Архи.ру:
Весной 2015 года ваш проект многофункционального центра на Земляном Валу стал лауреатом премии «Золотое сечение». Расскажите, пожалуйста, о нем поподробнее.

Алексей Гинзбург:
– Мы работаем над ним с 2007 года и за это время сделали гигантское количество вариантов. Участок расположен в сложном по контексту и важном с градостроительной точки зрения месте. Он находится в окружении зданий, относящихся к нескольким эпохам, поэтому наш комплекс должен гармонично вступать с ними в диалог.
Многофункциональный комплекс на ул. Земляной Вал. Проект, 2014 © Гинзбург Архитектс
Многофункциональный комплекс на ул. Земляной Вал. Проект, 2014 © Гинзбург Архитектс

Напротив стоит новое здание Театра на Таганке. Как вы учитывали такое соседство?

– Мы с самого начала ориентировались на него, понимая, что нашему комплексу необходимо составлять с театром гармоничный ансамбль. Это должен быть тонко выстроенный архитектурный диалог, в котором каждая эпоха сохраняет свой характер. Я считаю архитектуру Театра на Таганке великолепной, это один из лучших примеров советского модернизма. Мое знакомство с ним началось около 30 лет назад, когда моя бабушка Елена Борисовна Новикова (архитектор, педагог, профессор МАРХИ – прим. ред.) делала книгу об общественных пространствах. Компьютеров тогда не было, и я, будучи студентом, подрабатывал, рисуя для неё «прозрачные» аксонометрии. Театр на Таганке был одним из примеров. Вычерчивая его проекции на бумаге, я оценил эту мощную архитектуру и пропустил её через себя. Сейчас, занимаясь проектом МФЦ, я использовал эти впечатления, определяя общие объемно-пространственные решения нового здания, а также материалы фасада и их цвет. Мне не хотелось делать массивный объем, который мог бы задавить окружающую застройку, но и дробить здание на множество небольших блоков тоже было нельзя. Такой контраст с театром разрушил бы ансамбль при въезде на Таганскую площадь, выполняющий роль своеобразных пропилеев в виде контрастной пары из нашего прозрачного, ритмично структурированного комплекса и массивной стены театра. Этот проект очень значим для меня, и я уделял ему максимум внимания, пока не понял, что здание получилось именно таким, каким я хочу его видеть на этом месте.
Многофункциональный комплекс на ул. Земляной Вал. Фотомонтаж. Проект, 2014 © Гинзбург Архитектс
Многофункциональный комплекс на ул. Земляной Вал. Фотомонтаж. Проект, 2014 © Гинзбург Архитектс

Какие ещё интересные проекты сейчас в работе?

– Есть два проекта, хотя и не очень большие по московским масштабам – от 7 до 15 тысяч м2, но, с моей точки зрения, они достаточно велики и содержат много элементов, которые необходимо продумать. Кроме того, мы делаем проект комплексной квартальной застройки у станции метро «Улица Подбельского» (переименована в «Бульвар Рокоссовского» – прим. ред.). Это бюджетное жилье, и в нем нет возможности применять сложные решения и дорогие материалы, но с градостроительной точки зрения оно чрезвычайно интересно: кроме самих домов мы разрабатываем общественные пространства, выстраиваем новую систему взаимодействия архитектурного комплекса и города.

Градостроительством вы тоже занимаетесь?

 Да, и достаточно давно. Но настоящим профессиональным прорывом в этом направлении для меня стало участие в конкурсе на концепцию развития Московской агломерации в консорциуме под руководством Андрея Чернихова. Это было как postgraduate, ещё один курс обучения.

Какие функции были возложены на ваше бюро в этом консорциуме, и что было наиболее значимым в работе над концепцией?

 Андрей Александрович собрал прекрасную команду, куда вошли российские и иностранные специалисты, в том числе географы, социологи, экономисты, транспортники. Мы проанализировали огромный объём информации, на основе которой подготовили концепцию развития. Особенно интересно и полезно было оценить презентации других участников. Какие-то подходы не показались мне близкими, а в чьи-то идеи я сразу влюбился.

Несколько лет назад мы участвовали в конкурсе РЖС на лучший эскиз архитектурно-планировочного решения участка в Нижегородской области. Мы делали проект и видение его развития на перспективу, с подробным фазированием, просчитывали точки входа на территорию, возникновение естественных связей. Именно так работают люди, правильно понимающие урбанистику, а не рисующие красивые картинки. Впрочем, жюри конкурса предпочло как раз эффектный генплан, а наш проект оказался на последнем месте, что в данном случае меня даже порадовало, т.к. наша идеология противоположна тому, что хотело видеть жюри.

Раз уже прозвучало слово «урбанистика», не могу не спросить, как вы относитесь к столь популярным сейчас проектам благоустройства городской среды? Вы сами занимаетесь благоустройством?

 Благоустройство – органичная часть любого масштабного проекта, жилого и общественного. Грамотные девелоперы заинтересованы в разработке качественного благоустройства, ведь оно, наряду с фасадами, – решающие факторы, на основании чего клиенты принимают решение о покупке или аренде недвижимости.

Городское благоустройство – нечто другое. Оно должно быть демократичным и отражать дух города. Вы же знаете историю реконструкции Арбата? В её основе лежала гениальная концепция пешеходных улиц Алексея Гутнова, но её реализация извратила все до неузнаваемости. Арбат стал напоминать, например, улицу Йомас в Юрмале – фонари, брусчатка. Это не Москва. Правильная идея была искажена из-за ограниченных возможностей советской стройиндустрии. Сейчас все иначе. Расширился диапазон решений, выбор материалов и технологий, действуют другие, более высокие стандарты. Так что нынешнюю кампанию по благоустройству можно только приветствовать.

Но, говоря откровенно, у идеи важности городского пространства давняя история. Еще Елена Борисовна Новикова говорила мне, что город – это не только дома, но и пространство между домами. И сейчас мы в своих проектах, особенно когда работаем в центре, стараемся в первую очередь анализировать городское пространство, ощутить его, передать его уникальность и своеобразие, дух города.

А в чем для Вас московская специфика, этот самый «дух Москвы»?

 Для меня Москва – сложный многослойный город, и каждый слой можно воспринимать последовательно, как процесс обратной отмывки или подобно тому, как на археологическом раскопе вскрываются культурные уровни.

Москва – как слоёный пирог, и создатели каждого слоя наверняка слышали в свой адрес проклятия, что именно они уничтожили настоящую старую Москву и создали на её месте новый Вавилон. В результате нам достался «пирог» чудовищной сложности и плотности, с которым нужно работать крайне бережно. Никогда не знаешь, в каком месте какой слой вылезет – надо «откапывать» по чуть-чуть и оценивать, что сохранилось, что нет и что является наиболее адекватным выражением места. Москва не Питер и не Екатеринбург, она не проектный, а растущий город. В этом есть и интерес, и сложность, за это я её и люблю. У Москвы нет усредненного общего духа. Работать в ней – значить чувствовать слои этого пирога.
Жилой дом на улице Гиляровского. Постройка 2008-2009 © Гинзбург Архитектс
Жилой дом на улице Гиляровского. Постройка 2008-2009 © Гинзбург Архитектс

А трудно бороться с заказчиком, который хочет, например, уничтожить нижние слои? Или вы не работаете с такими клиентами?

 Архитекторы сотрудничают с разными заказчиками, в этом тоже состоит профессионализм. Существуют определённые методы и приемы решения сложных вопросов, но самое важное – уметь выстроить коммуникацию. И вот этого многие из архитекторов, к сожалению, не умеют. Нас попросту этому не учат. Я веду группу дипломников в МАРХИ и стараюсь объяснить им необходимость защищать свой проект, рассказывать, что и почему ты делаешь, какие тезисы можно использовать. Архитектор должен обязательно общаться с властями и заказчиком – покупателем его профессиональных услуг, со строителями и городской общественностью, а также журналистами. Мы работаем на пересечении различных информационных потоков и выполняем функции проводника, переводчика и коммуникатора.
Умение убедить в своей правоте, в предлагаемом решении – один из важнейших элементов работы архитектора. Девелоперы, коммерческие заказчики, с которыми мы в основном имеем дело, строят, чтобы продать. Если тебе удается объяснить им, каким образом то, что ты предлагаешь, повышает рыночную ценность проекта, его востребованность, то вы становитесь союзниками и ты достигаешь цели, которую ставил – продвигаешь свою архитектуру, свое решение.

Вы сказали «продвигаешь свое решение». Как вы относитесь к тезису, что архитектура должна формировать новый образ жизни? Григорий Ревзин недавно рассказал мне об эссе школы МАРШ, в которых студенты на вопрос, почему они хотят стать архитекторами, написали о своем желании «изменять жизнь». На его взгляд это скорее минус, из-за которого архитекторов не любят…

 Была модернистская парадигма, в которой архитектор воспринимал себя как ментора, старался формировать уклад новой жизни. За это, как всех менторов, их не любили, и сейчас эксплуатируют эту нелюбовь не только у нас, но и в других странах. И тем не менее новая эпоха вполне объективно требовала нового жизненного уклада, нового оформления, а архитекторы оказались в числе тех немногих, кто был готов что-то предложить. Сегодня то, что в 1920-е казалось футуризмом, давно стало реальностью. Сто лет назад люди жили совершенно по-другому.

Мне кажется, ответ человека, который хочет стать архитектором именно потому, что стремится что-то изменить, – очень честный и правильный. Приятно услышать, что молодые люди могут настолько точно это сформулировать. Архитектор создает среду, которая меняет жизнь человека. Модернистская архитектура эволюционирует – сейчас подход не такой, как в 1920-е годы, после войны или в 1970-е. Для меня эти периоды – этапы развития большого стиля, описанного Моисеем Гинзбургом в его книге «Стиль и эпоха», который возник с изменением эпохи и социума. А вот пониманием того факта, что мы изменяем среду, не надо гордиться – это скорее ответственность и обременение. Но это часть профессии.

Не могли бы вы рассказать про историю становления вашего бюро: как все начиналось и развивалось?

 Первые два года существования бюро – самые важные и ценные для меня. Я начал работать с отцом Владимиром Моисеевичем Гинзбургом, учиться у него. В МАРХИ на мое образование оказывали влияние мама, Татьяна Михайловна Бархина, бабушка и двоюродный дед – Борис Григорьевич Бархин, который был мои преподавателем. Работая с папой, я мог сравнивать различные методики обучения, это было безумно интересно, хотя и не просто, и мне очень жаль, что это продлилось всего два года.

Когда в 1997 году я остался один, старые заказчики исчезли. Но я не мог бросить дело, которое мы начали вместе с папой. Тогда работы не было совсем, более того, было ощущение тотальной изоляции. Это было очень непростое время для меня, и я очень хорошо помню людей, которые в тот период помогали мне, ещё очень молодому человеку. Мне очень повезло, что главным помощником и партнером по мастерской стала моя жена Наталия Шилова. У меня появилась возможность работать спокойно, зная, что меня поддерживает близкий человек. Мы брались за проекты, за которые не брался никто другой. Труднейшие реконструкции, где объем маленький, а головной боли и возни очень много. Как правило, это были не памятники архитектуры, а советские здания, которые хотели как-то перестроить. Часть этих проектов была реализована, а я многому за этот период научился.

Со временем стали появляться более крупные и интересные проекты: ТЦ на Абельмановской Заставе, где стояли серьезные контекстуальные и планировочные задачи; комплексная застройка в Жуковке в конце девяностых, где решалась задача формирования полноценной среды. Следующий этап развития бюро связан с серией проектов, которые мы разработали для южных регионов. В 2003–2005 гг. к нам обратились клиенты, владевшие четырьмя участками в Сочи; на одном из них мы построили дом – наверное, самый сложный из всего, что мне приходилось делать, т.к. перепад рельефа на участке составлял 25 м при 9-балльной сейсмике. Нам пришлось забить под здание больше двух тысяч свай. Это был классический «южный» дом галерейного типа. И мы смогли сделать на верхнем этаже квартиры по аналогии с ячейками типа F Дома Наркомфина. Единственное, что не удалось реализовать из-за кризиса, – жалюзийные стенки двойного деревянного фасада, которые были главной изюминкой.

Тогда мы впервые вышли за границы Московского региона и попали в мир южной архитектуры с другими идеологией, логикой, контекстом и людьми. Мы работали в Сочи, Анапе, Новороссийске, Геленджике. Затем мы сделали ряд проектов для Черногории и Хорватии. У нас сформировалось что-то вроде южной специализации. Я смеялся – Моисей Гинзбург строил санатории, даже книга у него есть, «Архитектура советских санаториев», и вот история повторяется.
Многофункциональный жилой дом «Идеал-хаус». Постройка, 2004-2008 © Гинзбург Архитектс
Многофункциональный жилой дом «Идеал-хаус». Постройка, 2004-2008 © Гинзбург Архитектс

Наиболее интересным моментом в этой работе была возможность расширить профессиональный диапазон в том, что касается формообразования, планировок, работы с рельефом и т.д. Это иной уровень сложности и мышления.

Какие проекты из своей практики вы можете ещё отметить и почему?

 Прежде всего это жилой многоквартирный дом в Жуковке. В нем мы постарались максимально корректно вписать современное по своей архитектуре здание в природное окружение. Мы учитывали расположение деревьев на участке и использовали в отделке фасадов натуральные материалы.
Жилая застройка в Жуковке. Постройка, 2004 © Гинзбург Архитектс
Жилая застройка в Жуковке. Постройка, 2004 © Гинзбург Архитектс

Хочу также отметить проект рекреационного комплекса на намывном острове в Дубае. Это был не совсем типичный для нас опыт создания архитектуры скорее ассоциативной, отчасти постмодернистской, несущей ярко выраженный образ. Такой подход был неизбежен. Мы приняли участие в конкурсе для известного искусственного острова, который спроектировали американцы в форме карты мира. Архитекторам из разных стран предлагалось построить некие символы, ассоциирующиеся с той или иной страной или частью света. Итальянцы на острове Италия повторили Венецию, египтяне поставили пирамиду. А нам досталась Шри-Ланка. Мы использовали как аналог раковину из Индийского океана, интерпретировав ее форму в функциональную структуру с виллами, стоящими над водой на столбах, искусственной лагуной в центре и еще множеством необычных идей. И мы выиграли конкурс. К сожалению, кризис приостановил работу над этим проектом, но мы надеемся, что он все-таки будет реализован.
Остров «Шри-Ланка». Проект, 2007 © Гинзбург Архитектс
Остров «Шри-Ланка». Проект, 2007 © Гинзбург Архитектс

Отдельного упоминания достоин интерьер нашей мастерской в старом «Артплее» на ул. Фрунзе. Вся работа тогда легла на плечи Наталии. Мастерская была очень загружена, и ей пришлось выступить и в качестве архитектора, и технолога. Ей удалось сотворить чудо – вписать в чердак, перегороженный мощными деревянными стойками, балками и раскосами, абсолютно функциональную и удобную планировку офиса. Получилось очень красивое пространство, в котором наше бюро счастливо работало до самого сноса фабричного здания. Также мне довелось проектировать еврейские общинные центры – один в Сочи, другой в Москве. Для каждого мы делали множество вариантов, вместе с заказчиками искали правильный баланс традиции и современности. И мне кажется, нам это удалось.

В преддверии южного, «курортного» периода сделали интересный проект на рельефе в Подмосковье. Мы построили загородный дом прямо на краю крутого оврага, так что почти половина здания словно висит над обрывом. Мы решили максимально эффектно обыграть тему рельефа как внутри дома, сделав несколько разновысоких уровней, так и снаружи, построив искусственный ручей и «парящую» террасу.
Частный жилой дом «Дом  над оврагом». Постройка, 2004 © Гинзбург Архитектс
Частный жилой дом «Дом над оврагом». Постройка, 2004 © Гинзбург Архитектс

Все же невозможно не затронуть тему Дома Наркомфина, проектом реставрации которого Вы занимались долгое время. Как обстоят дела на данный момент?

 Это всегда был для меня семейный долг. Все это время, с конца 1990-х, мы поддерживали контакты с владельцами здания, обсуждали сложности реконструкции, необходимость использования специальных технологий, различные подходы и т.д. Но в последнее время, после сообщений о пристройке бассейна, подземной парковки, некорректном ведении работ на объекте – перепланировках, стеклопакетах, завхозовского ремонта, – я несколько дистанцировался от этой истории. Надеюсь, что в конце концов удастся преодолеть все препятствия и вернуть дому его былой облик.
Проект реставрации и приспособления выявленного объекта культурного наследия «Здание дома Наркомфина». Проект, 1995-2007 © Гинзбург Архитектс
Проект реставрации и приспособления выявленного объекта культурного наследия «Здание дома Наркомфина». Проект, 1995-2007 © Гинзбург Архитектс
Проект реставрации и приспособления выявленного объекта культурного наследия «Здание дома Наркомфина». Проект, 1995-2007 © Гинзбург Архитектс
Проект реставрации и приспособления выявленного объекта культурного наследия «Здание дома Наркомфина». Проект, 1995-2007 © Гинзбург Архитектс

А проект реставрации прачечной – ваш?

 Да, его сделали мы. Изначально прачечная входила в единый комплекс коммунального дома, и по тем временам предоставляла самые передовые автоматизированные услуги. Сейчас здание бывшей прачечной находится в аварийном состоянии и юридически принадлежит другой компании. В своем проекте реконструкции мы предлагаем отработать всю технологию консервации и воссоздания строительных материалов, с которыми экспериментировали Гинзбург и другие конструктивисты в своих домах.

С камышитом?

 Камышит был использован в том числе и в прачечной – как предтеча современных утеплителей. Материал был экспериментальным, на тот момент слабоизученным. Неудивительно, что он оказался не слишком устойчивым. Тем более что несчастная прачечная последние 20 лет стояла без отопления. Мы обязательно оставим камышит в каком-нибудь месте в качестве экспоната, но для сохранения максимального количества оригинальных элементов требуются опыты непосредственно на стройке, в частности с консервационными составами.

Ваш интерес к реставрации связан в первую очередь с наследием конструктивизма и работами ваших предков?

 Я стал реставратором и продолжаю осваивать эту интереснейшую профессию, изначально занимаясь только памятниками авангарда, т.к. опытных реставраторов, которые бы на этом специализировались, крайне мало. Фактически мы с отцом создали эту мастерскую именно для того, чтобы заниматься проектом реставрации Дома Наркомфина. К полноценной научной реставрации я пришел не так давно, лет пять назад, понимая, что для определенных работ необходим уникальный профессионал, например в области узкоспециальных реставрационных технологий и материалов, а какие-то вещи лучше делать самому, полностью контролируя результат.

Многое становятся ясно только во время стройки. Сколько бы ты ни сделал зондажей, всё равно, когда начинается процесс, вылезают сюрпризы и нужно оперативно принимать решения. Именно так идет процесс реставрации здания «Известий». Там множество чрезвычайно важных моментов и с архитектурной, и с исторической точки зрения. Я планирую сделать книгу о возрождении этого здания, построенного моим прадедом Григорием Борисовичем Бархиным. Процесс реставрация сейчас находится в завершающей стадии: уже виден фасад, но предстоит еще многое сделать внутри. Сейчас мы занимаемся восстановлением парадной лестницы, для чего приходится искать людей, знающих старые технологии и способных выполнить такую работу.
Реставрация здания газеты «Известия». Реставрация, 2014-2015 © Гинзбург Архитектс
Реставрация здания газеты «Известия». Реставрация, 2014-2015 © Гинзбург Архитектс
Реставрация здания газеты «Известия». Фасад. 2014-2015 © Гинзбург Архитектс
Реставрация здания газеты «Известия». Фасад. 2014-2015 © Гинзбург Архитектс

Мне лично этот опыт работы не только архитектором, но и реставратором даёт очень много для понимания архитектуры. У реставратора свой подход, у архитектора свой, считается, что они несовместимы. И действительно, они разнонаправлены. Но их можно сбалансировать, понимая, что именно и как нужно сохранять, а где можно добавить нового.

Ваша мастерская определенно не типичная, хотя бы по разбросу ваших специализаций: модернистская архитектура, градостроительство, реставрация… Недавно я увидела на сайте журнала AD оформленную вами квартиру. Вы продолжаете заниматься и интерьерами тоже? Зачем?

– Интерьеры – особый жанр, интересный не столько с коммерческой, сколько с творческой точки зрения. Он забирает много времени, и не всегда получаешь удовлетворение от результата. Но он дает особое понимание пространства, его соразмерности человеку и его потребностям.
Интересно менять масштаб проектов – от квартиры до агломерации, от кварталов эконом-класса до элитного особняка. Это придает гибкость, эластичность видению, не позволяет замыкаться в жестких рамках однажды выбранной типологии.

Меня всегда интересовали люди, которые чувствовали себя свободно в разных дисциплинах. Не будем говорить о Возрождении, возьмем пример гораздо ближе. Андрей Константинович Буров, учитель моей бабушки, был великолепным архитектором, но при этом занимался химией, анизотропными кристаллами, писал книги в самых разных областях. Я стараюсь учиться такому подходу.

К разговору о разнообразии могу привести ещё один неожиданный пример из своей практики последних лет. К нам обратился человек, чей предок командовал лейб-гвардии кирасирским полком на Бородинском поле, с просьбой сделать памятник. Сроки были крайне сжатые. Но задача была настолько вдохновляющей и интересной, что мы успели все закончить за два месяца, и к 200-летию сражения памятник уже стоял на поле. Наталия нашла замечательный кусок светло серого воркутинского гранита, которому мы придали форму естественного валуна. Памятник вписался в ряд монументов в честь конных полков, выделяясь на фоне зелени или тёмных деревьев зимой.

То есть вы намеренно культивируете универсализм и профессиональную гибкость?

 Абсолютно осмысленно. Иначе и быть не может. Необходимо очень четко контролировать себя, свое ощущение масштаба каждого проекта и тот профессиональный инструментарий, который ты используешь для решения той или иной задачи. Профессия архитектора исторически универсальна. И хотя сейчас урбанистов, реставраторов или интерьерных дизайнеров учат на разных факультетах, мы понимаем, что наше образование, особенно то, которое мы получили в МАРХИ, дает тебе огромную свободу самовыражения и саморазвития. Не знаю, универсализм – это привносимое или врожденное качество, но я стараюсь воспитывать его в себе.
беседовала: Юлия Тарабарина