Линии красные. И желтые

Выставка про Евпаторию уже была показана в Нижнем Новгороде и Казани, в конце года планируется отдельная экспозиция на «Зодчестве». «Курортоград: Евпатория и традиция советской архитектуры» – проект Алексея Комова, Николая Васильева и Андрея Ягубского – рассказывает, насколько важно разбирать «руины», чтобы осмыслить прошлое и, быть может, почувствовать и увидеть ресурс нового развития.

Соль архитектуры

В экспозицию «Курортограда» был включен небольшой фильм Андрея Ягубского «Соль архитектуры». Под Евпаторией добывают соль, женщина-архитектор набирает там узелок, привозит в Москву и посыпает крымской солью Красную площадь. В ноябре сюжет воспринимался как художественная абстракция, но со временем эта метафора обрела мистическую силу. Словно в фильме обнажился нерв пророчества. Не исключено, что авторы могли бы не только «играть в кино», но и «служить в разведке». 

Как рассказывает Алексей Комов, в Евпатории на этнографической площади есть ресторан «Джеваль», так в апреле ценники на дорогом картоне меню в кожаной обложке уже были отпечатаны в рублях.

В проекте Курортоград рассматривается как модель непрерывного взаимодействия – времени, концепций и авторов – по созданию целостной ровной городской среды. Наряду с районом Малого Иерусалима внутри татарского Гезлёва, старой Евпатории. На фотографиях и рисунках – местный постконструктивизм, послевоенные постройки, освященные именами Жолтовского, Турчанинова, Душкина, железобетонный, пластически богатый модернизм. Каждый слой материальной культуры помогает понять смысл и ценность истории этого моногорода – всесоюзной детской здравницы. И, по мнению Алексея Комова, именно «в разнообразии заложен «генетический код» выживания традиции, потенциал для ее трансформации».

Коллеги

Несколько дней в апреле Алексей Комов плотно общался с крымскими коллегами. Люди разного возраста, статуса, разной территориальной привязки.

– Есть разница между архитекторами Симферополя, и, например, Ялты, Евпатории или Бахчисарая?

– Разнообразие Крыма заключается в том, что он действительно абсолютно разный, можно найти общие черты и разные подходы, – рассказывает Алексей. – Степной Крым – одна история, плоская, ровная. Южный берег – другая, рельефная органика, здесь даже особая цветопередача, краски другие. В Севастополе заметна сугубая обособленность, они не пересекаются с Симферополем, у них и свой Союз – по сути, страна в стране.

Архитекторы Ялты – вообще привилегированный класс – это крымская Рублевка. На престижном Южном берегу в советское время помимо санаториев строились и госдачи, после – индивидуальные, и каждый, кто возомнил себя успешным и богатым, решил обязательно забетонировать свой выход к морю на передней линии, уничтожить часть ландшафта… Я беседовал с Владимиром Ивановичем Приступой – главным архитектором Ялты. Влияние главных архитекторов в Крыму было несколько нивелировано, они фактически не могли участвовать в принятии решений, все решали за них власть предержащие администраторы. Но Владимиру Ивановичу даже в таких условиях удавалось отстаивать здравый смысл.

– Мне кажется, во многих городах и у нас – так же…

– Да, но в Крыму это более наглядно и выпукло. У них совсем другой Земельный кодекс, земельные вопросы решают местные громады и это, конечно, тоже коррупция, перекупы – туда, сюда! Долгое время бытовала практика: сначала строится то, что может дать быстрый доход – пансионат или гостиница, потом это делается жильем, а территория превращается в частную. Примеры несогласованности действий у всех на виду: на ЮБК, где главный ресурс престижная земля, которой не так много на скалах, выросло значительное количество элитного железобетонного жилья, причем «многоэтажного». Я не понимаю, для кого? 

– Кто все это строил?

– Конечно, разные люди и фирмы. Причем архитекторы тут люди подневольные.

Я познакомился с Павлом и Людмилой Зюзиковыми, возглавляющими старейшее ялтинское бюро «АрхСтройСервис». Бюро существует с 1993 года, помимо того что архитекторы сами строили, они же были и адаптантами иностранных проектов – британских, швейцарских. (И мы, когда строили в Ялте, работали в сопровождении лицензии местного бюро) Получали концепцию от иностранного партнера и переосмысливали её с учетом местных особенностей конструкций, бюджета. То, что сделали Opera Prima по итальянскому проекту с вертикальным озеленением в Приморском парке – это действительно неплохо! Хотя вертикальное озеленение задумано скорее, как «маскировка» чрезмерной близости к береговой линии, да и когда она еще вырастет.

Вообще, известно, что в Крыму затевались разные проекты, но не все удавалось реализовать. «Меганом» начинал строить, жалко не срослось до конца. 

Британец Робин Монотти возвел «Яхт-хаус» в Форосе – очень красивый «архитектон» на берегу. Сопровождал проект симферопольский архитектор Андрей Ткачук. Неожиданно для себя я обнаружил объект Нормана Фостера – санаторий для Сбербанка в районе Понизовки. Мощный выразительный «фасад крыш» – распластанный трилистник. Строят турки – быстро и качественно. Начали прошлой осенью – к этой осени должно быть готово. Как ведомственный санаторий в советское время.

– А как в восточном Крыму?

– Про Керчь могу сказать: город был проблемным. Криминальным. Строительство тоннельно-мостовой переправы – новых ворот на полуостров – может и должно повлиять на его атмосферу и привычки, вытянуть его. Что касается Феодосии и Судака, выдающихся знаковых объектов мне никто не назвал с ходу, но архитекторы, конечно, есть.

– В Симферополе есть КрымНИИроект…

– Да, и вся архитектурная жизнь строилась вокруг него, вокруг его филиалов, пока не организовались частные мастерские. Я познакомился с Анатолием Рувимовичем Митюниным. Он гуру, повлиял на многих, проектировал при разных формациях, после распада СССР был главным архитектором фирмы «Консоль» – самого крупного застройщика Крыма. По дороге из аэропорта в Симферополь всегда видишь его объект – из разных объемов с зеленым стеклом «штаб-квартира «Консоли»». Так вот, в общении с Митюниным, я пытался сформулировать для себя, что же такое крымская архитектурная школа? Есть впечатление, что она существует, но чем определяется? Например, Евпатория с послевоенными проектами столичных мэтров Жолтовского и Душкина, «летающая тарелка» санатория «Дружба» в Ялте – это были индивидуальные проекты. Курортный конвейер разворачивался уже в 60-е – масштабная индустрия оздоровления и отдыха потребовала типовых сборных элементов. В итоге, все сплавилось и срослось. КрымНИИпроект, решал эти задачи, занимался адаптацией, это был опыт, на котором и взошла школа, поднялись собственные архитекторы, выросшие давно из статуса сессионных музыкантов. Им стали доверять, от них уже зависел изначальный и конечный продукт. Потом раз – перестройка и распад! И мне всегда было интересно знать, как и за счет чего они последние 20 лет существовали и развивались. Они сами признаются, что был период выживания, когда только оглядывались назад, а вот в первое десятилетие нового века пришло внутреннее осознание, что архитектура не просто жива, а есть что предъявить. Такого скромного и педантичного отношения к самому ремеслу у нас уже и не встретишь. Это что-то из прошлого, той школы, которую мы сами уже потеряли и благополучно разбазарили. А тут она жива и это драгоценное наследие и потрясающий ресурс одновременно.

– Есть ли еще принципиальные отличия от российских архитекторов?

– Например, у нас СРО, а у них именные лицензии – это более уважительное отношение к архитектору, да и прогрессивнее такая система на мой скромный взгляд.

Школа

Алексей Комов рассказывает: «Для меня истоки советской школы крымской архитектуры олицетворяет Борис Иванович Белозерский. Проектировал в Крыму всего 10 лет – с конца 20-х по 1938 год, был руководителем симферопольского Гипрогора. «Первый крымский советский зодчий». В его постройках крымский конструктивизм приправлен северным модерном. Постройки Белозерцева – это не детали станков в натуральную величину, там неожиданно может проявиться орнаментальный поясок под козырьком, или где-то рельефный картуш на плоскости прорисовывается – все очень поэтично!

Некоторое время в сети висела информация о том, что Белозерский был расстрелян в 38 году, но, к счастью, оказалось, это не так. Действительно, в 1938 году Борис Иванович на территории санатория в Мисхоре рядом с красновским шедевром постороил фантастический «Спальный корпус№2» в духе мавританской архитектуры. Его высоко оценили, наградили, подарили машину, и кому-то это очень не понравилось: зависть. 8 лет он провел вне свободы, проектировал в шарашке при НКВД: ткацкая фабрика под Горьким и т.п., есть даже под Москвой объект, лыжная база «Динамо» в Подрезково. В Крым он уже не вернулся, выйдя в 46 году. В конце жизни Борис Белозерский написал труд по архитектурной курортологии, где сформулировал алгоритмы, законы, по которым идет проектирование и осмысление архитектуры курортов и здравниц.

Умер он уже в 1977 году в Днепропетровске. Всю жизнь был беспартийным. А родился Борис Иванович в Казани, учился в Институте гражданских инженеров в Санкт-Петербурге. О нем важно знать и за пределами Крыма, это высочайший уровень и потрясающая судьба. И открытием Белозерского мы тоже занимаемся помимо Евпатории».

Интеграция

В апреле в Крыму был и Андрей Владимирович Боков, были не раз и представители Минстроя. По наблюдениям Алексея Комова, темпы интеграции полуострова заметны: из Москвы в Симферопольский аэропорт ежедневно – много рейсов. Проектный институт из Казани делает генплан Бахчисарая – города и всего района с поселками, 20 лет такого здесь не было. А тут к осени. Ялта и побережье объединяются опять в Большую Ялту. Должен измениться и Земельный кодекс и так далее.

Крымские архитекторы опасаются одного: пока они будут заниматься обустройством и интеграцией со своими лицензиями, в Крым зайдут крупные корпорации, которые их заведомо подомнут. Алексей Комов считает, что тут выбор один – вступать в любом случае во взаимоотношения с этими монстрами, чтобы они не навредили.

– А чем они могут навредить?

– У Крыма своя специфика, свои пластические, эстетические, инженерные условия. Уникальная природа и органика. Своя школа – существует преемственность, есть сообщество. Им нужно помогать, обеспечить условия. Даже мой опыт архитектурной работы в Крыму показывает, что невозможно ничего, спроектированного в средней полосе, просто взять и механически перенести в Крым. Для нас рельеф – это просто уклон, а здесь он – скульптурный, «тектоника» – не просто фигура речи, вот она – наглядна. Я всегда знал про красные линии, но в Крыму узнал и про желтые – это линии обрушения здания при землетрясении. У нас устройство фундамента – это балансировка в нестабильном грунте, «в пюре». На Южном берегу любой плодородный слой вынимается до породы, как в десну засверливаются сваи-импланты, все полости бетонируются. Тут нужно особое терпение. Как у врачей: «не навреди!» Применимо сейчас и ко всему полуострову в новой ситуации.

Алексей Комов родился в 1975 году в Москве в семье выдающегося советского скульптора Олега Комова (1932–1994), окончил МАрхИ в 1999 году. Является руководителем собственной мастерской. Лауреат и постоянный участник российских и международных архитектурных конкурсов «Золотое сечение», «Под крышей дома…», Shrinking Cities, ArchiWOOD. Основатель проекта «Курортоград», посвященного советской архитектурной традиции Крыма. Член Союза архитекторов России. Автор актуальных аналитических статей в профессиональных изданиях («Проект-Россия», «Проект-Интернешнл», «Капитель» и др.). В портфолио архитектора более 50 реализованных объектов.